Как мне удаляли гланды
Мой отец детский хирург, и его интерес к состоянию моего здоровья всегда был нездоровым. Он как-то решил, что пора бы уже удалить мне гланды. Тем более, что этим как раз занималась его хорошая знакомая. На вопрос "Куда вы меня ведёте, родители?" мне ответили честно. Всю дорогу я посвятил выяснению деталей. А это больно? Нет, совсем не больно! А что такое гланды? Это такие шарики в горле. А они там ростут или просто лежат? (Вот этот вопрос я помню лучше всего) Просто лежат. То есть, их просто достанут оттуда, да? Да, всё просто. И вот тут они усыпили мою бдительность, я успокоился. Было мне тогда пять годиков.
В больнице нас встретила та самая женщина, в белом халате. Она мне сразу понравилась: лицо доброе, улыбается, прощупала меня довольно нежно. Родители рассказали ей, что я пою в хоре "Щедрик", и даже солирую. Тетка взяла с меня обещание спеть ей после всего. И я уже было расслабился окончательно, как вдруг она ещё сказала, что после операции мне положен ящик мороженого. Тревожный сигнал, двойственное чувство.
В палате мне показали мою койку и предложили отдохнуть. Я отдыхал часа три. За это время я уже окончательно понял, что ящик мороженого просто так не достается никому. На соседней койке лежала маленькая девочка и читала какую-то нереально большую книгу. Потом за ней пришла медсестра, и она совершенно спокойно последовала куда-то за ней. Минут через двадцать медсестра привела девочку обратно. Она держала у рта белое вафельное полотенце и плевала в него кровью. Я спросил у девочки, что с ней случилось, и она меня очень расстроила. Ящиков с мороженым поблизости не наблюдалось. Медсестра скоро вернулась, уже за мной.
Я орал, как только мог громко, но она отволокла меня в предоперационную, где я увидел ту самую бабу, но уже в маске и перчатках. На её халате краснели капельки крови. Меня одели в дермонтиновый фартук, причем таким образом, что руки оказались опущенными по швам и привязанными к телу. На голову повязали белую бандану с квадратными надписями "минздрав" бледнозеленого цвета. Потом я допрыгал до кресла, в которое меня мало того, что усадили, так ещё и примотали к нему бинтами ноги.
Дальше всё произошло очень быстро. Я увидел справа от себя столик с кучей пузырьков и длинными зажимами в ванночке, потом стоящую ко мне спиной врачиху. Потом она развернулась ко мне лицом и в её руках я увидел такой большой стеклянный шприц, с такой длинной и толстой иглой, что за то время, как она сделала два шага в мою сторону и села на свою табуреточку, я порвал ногами свои бинты и очень мощно задвинул ей в корпус. Шприц упал на пол, следовательно, разстерилизовался. Собраться с мыслями я ей не дал. Изловчился и сшиб столик со всеми её мерзкими приспособлениями, потом слетел с кресла и в таком вот виде меня уже изловили в коридоре.
Прошло часа два, пока я успокоился окончательно. За это время мне в лицо не плюнул только ленивый. Позже в палату зашел строгий отец и загипнотизировал меня настолько, что я спокойным отрешенным голосом произнес: "Да, завтра я даже не пискну. Режьте.". Потом я повторил своё торжественное обещание перед той бабой и, утомленный, уснул.
Утром за мной опять пришла медсестра и я послушно (сам!) поплелся за ней. Дермонтиновый тубус на меня надевать не стали. Я тогда очень высоко оценил их степень доверия ко мне. Оказалось, зря. Меня усадили в то самое кресло, привязали ремнями (!) мои руки к подлокотникам, а ноги - к ножке. Я затаился. Опять увидел шприц, послушно открыл рот, мне что-то вкололи. Но когда я увидел то, чем мне собрались "доставать" миндалины, мои нервы опять сдали. На этот раз я мог только крутить головой, что интенсивно и делалось. Сзади подкрался какой-то мужик и зафиксировал мою голову в своих руках. Баба ругала меня последними словами. Мне ничего не оставалось, и я крепко сомкнул челюсти. Тогда баба стала сжимать мне скулы, очень больно. Я тогда рычал так громко, что после этого у меня голова гудела ещё дня три. "Открой рот, иначе мы его тебе расширителем сейчас!" - кричала врачиха. Расширитель - это что-то вроде ножниц, только с длинными ручками и с резиночками на концах, чтобы зубья не сломать. Когда они вломили мне в пасть эту штуку, я умудрился сорвать резиночки зубами и проглотить. Больше они ей пользоваться не могли. Тогда мужик сзади умудрился взять меня примерно так, как всем известный Самсон держит льва, а баба в это время таки оттяпала мне половинку миндалины. Но я выиграл. Боль была настолько невыносимой, что у меня получилось оторвать ручку от кресла (очень похожий момент есть в фильме "Вспомнить всё" со Шварцем) и нанести этим экзоскелетом лёгкие повреждения всем вокруг. Врачи сдались, меня отвели спать.
Вечером, когда я проснулся, родители пошли со мной опять к той бабе, в ординаторскую. Поглядеть на меня собралось всё отделение. Я публично извинился и, как было обещано, спел:
У меня была лошадка,
Ей со мной жилось несладко.
Ездил я на ней верхом
Сотрясался старый дом
Сеном я ее кормил
И водой горячей мыл.
В жизни всё как будто гладко,
Только где моя лошадка?
Это я такую фигню в "Щедрике" пел. Присутствующие умилились, похлопали и угостили конфетами. Тётка сказала, какую гомеопатию мне пить и мы ушли. Ни до, ни после этой "операции" гланды ни разу не напомнили мне о своем существовании и вообще не мешают жить.
В больнице нас встретила та самая женщина, в белом халате. Она мне сразу понравилась: лицо доброе, улыбается, прощупала меня довольно нежно. Родители рассказали ей, что я пою в хоре "Щедрик", и даже солирую. Тетка взяла с меня обещание спеть ей после всего. И я уже было расслабился окончательно, как вдруг она ещё сказала, что после операции мне положен ящик мороженого. Тревожный сигнал, двойственное чувство.
В палате мне показали мою койку и предложили отдохнуть. Я отдыхал часа три. За это время я уже окончательно понял, что ящик мороженого просто так не достается никому. На соседней койке лежала маленькая девочка и читала какую-то нереально большую книгу. Потом за ней пришла медсестра, и она совершенно спокойно последовала куда-то за ней. Минут через двадцать медсестра привела девочку обратно. Она держала у рта белое вафельное полотенце и плевала в него кровью. Я спросил у девочки, что с ней случилось, и она меня очень расстроила. Ящиков с мороженым поблизости не наблюдалось. Медсестра скоро вернулась, уже за мной.
Я орал, как только мог громко, но она отволокла меня в предоперационную, где я увидел ту самую бабу, но уже в маске и перчатках. На её халате краснели капельки крови. Меня одели в дермонтиновый фартук, причем таким образом, что руки оказались опущенными по швам и привязанными к телу. На голову повязали белую бандану с квадратными надписями "минздрав" бледнозеленого цвета. Потом я допрыгал до кресла, в которое меня мало того, что усадили, так ещё и примотали к нему бинтами ноги.
Дальше всё произошло очень быстро. Я увидел справа от себя столик с кучей пузырьков и длинными зажимами в ванночке, потом стоящую ко мне спиной врачиху. Потом она развернулась ко мне лицом и в её руках я увидел такой большой стеклянный шприц, с такой длинной и толстой иглой, что за то время, как она сделала два шага в мою сторону и села на свою табуреточку, я порвал ногами свои бинты и очень мощно задвинул ей в корпус. Шприц упал на пол, следовательно, разстерилизовался. Собраться с мыслями я ей не дал. Изловчился и сшиб столик со всеми её мерзкими приспособлениями, потом слетел с кресла и в таком вот виде меня уже изловили в коридоре.
Прошло часа два, пока я успокоился окончательно. За это время мне в лицо не плюнул только ленивый. Позже в палату зашел строгий отец и загипнотизировал меня настолько, что я спокойным отрешенным голосом произнес: "Да, завтра я даже не пискну. Режьте.". Потом я повторил своё торжественное обещание перед той бабой и, утомленный, уснул.
Утром за мной опять пришла медсестра и я послушно (сам!) поплелся за ней. Дермонтиновый тубус на меня надевать не стали. Я тогда очень высоко оценил их степень доверия ко мне. Оказалось, зря. Меня усадили в то самое кресло, привязали ремнями (!) мои руки к подлокотникам, а ноги - к ножке. Я затаился. Опять увидел шприц, послушно открыл рот, мне что-то вкололи. Но когда я увидел то, чем мне собрались "доставать" миндалины, мои нервы опять сдали. На этот раз я мог только крутить головой, что интенсивно и делалось. Сзади подкрался какой-то мужик и зафиксировал мою голову в своих руках. Баба ругала меня последними словами. Мне ничего не оставалось, и я крепко сомкнул челюсти. Тогда баба стала сжимать мне скулы, очень больно. Я тогда рычал так громко, что после этого у меня голова гудела ещё дня три. "Открой рот, иначе мы его тебе расширителем сейчас!" - кричала врачиха. Расширитель - это что-то вроде ножниц, только с длинными ручками и с резиночками на концах, чтобы зубья не сломать. Когда они вломили мне в пасть эту штуку, я умудрился сорвать резиночки зубами и проглотить. Больше они ей пользоваться не могли. Тогда мужик сзади умудрился взять меня примерно так, как всем известный Самсон держит льва, а баба в это время таки оттяпала мне половинку миндалины. Но я выиграл. Боль была настолько невыносимой, что у меня получилось оторвать ручку от кресла (очень похожий момент есть в фильме "Вспомнить всё" со Шварцем) и нанести этим экзоскелетом лёгкие повреждения всем вокруг. Врачи сдались, меня отвели спать.
Вечером, когда я проснулся, родители пошли со мной опять к той бабе, в ординаторскую. Поглядеть на меня собралось всё отделение. Я публично извинился и, как было обещано, спел:
У меня была лошадка,
Ей со мной жилось несладко.
Ездил я на ней верхом
Сотрясался старый дом
Сеном я ее кормил
И водой горячей мыл.
В жизни всё как будто гладко,
Только где моя лошадка?
Это я такую фигню в "Щедрике" пел. Присутствующие умилились, похлопали и угостили конфетами. Тётка сказала, какую гомеопатию мне пить и мы ушли. Ни до, ни после этой "операции" гланды ни разу не напомнили мне о своем существовании и вообще не мешают жить.