История семьи Альтшулер. Часть 5. Мемуары Юдифь Альтшулер. Часть 3
Часть 1. Калонимус Кальман.
Часть 2. Могилев.
Часть 3. Мемуары Юдифь Альтшулер. Часть 1.
Часть 4. Мемуары Юдифь Альтшулер. Часть 2.
Начало Великой Отечественной Войны
В мае-июне 1941 года я была на практике в городской больнице в Мариуполе когда началась война. Как сейчас помню этот зловещий воскресный день 22 июня 1941г. Была я во дворе и через открытое окно услышала голос Молотова, котроый говорил о вероломном нападении Германии на Советский Союз. Через пару дней вечером приехала Мира и сообщила, что она мобилизована, приехала на машине попрощаться и взять кое-какие вещи. Я её проводила к машине. Так мы расстались на долгие годы, ничего не зная друг о друге. На следующий день в больницу начали поступать раненые с фронтов (не знаю с каких), а ещё через пару дней нам приказали вернуться в мединститут для дальнейшей учебы. Когда я приехала в Донецк, я зашла на кафедру патологической анатомии к профессору Пальчевскому. У него работал ассистент Омельченко, с которым Мира попала в одну часть. Благодаря семье Омельченко я узнала на каком фронте Мира. Омельченко писал домой, а я к ним ходила. Мы только знали, что их часть где-то под Брянском в Брянских лесах, а все остальное я узнала уже после войны.
Мира Альшулер
Это были очень тяжелые дни. Жила я в общежитии в одной комнате с Дорой Хавкиной. После занятий мы часто ходили к ее родственникам, которые жили в Донецке, к знакомым, чтобы хоть что-то узнать. Но все были заняты только одним-как бы уехать из города, доставали повозки, лошадей, кооперировались. Конечно нас никто не приглашал, не предлагал помочь покинуть город, каждый был занят только собой. Да и мы не предполагали о той опасности, что нам грозила. Ко мне еще приехала моя младшая сестра Эстер и очень просила остаться у меня (тогда еще ходили поезда, автобусы), но я не решилась оставлять её у себя и посоветовала ей ехать домой. Больше уже мы не увиделись никогда, она погибла вместе с родителями и братьями. Я часто потом думала, что может быть если бы она осталась со мной, то была бы жива, но не уверена в этом. Ведь нам вдвоем с Дорой приходилось очень трудно и вряд ли мы смогли бы выжить втроем в такое время. Она была такой хрупкой, незащищенной. Сейчас страшно думать о том времени. Читая Илью Эренбурга, его романы "Падение Парижа" и "Буря," я снова и снова переживала те незабывваемые тяжелые дни, которые пришлось пережить и как похоже все то, о чем он пишет с тем, что пережила я, как будто это все обо мне.
И конечно мой долг рассказать об этом страшном времени всем, всем, всем, чтобы все знали как было тяжело всем, но особенно евреям, цыганам. Во всей стране свирепствовал разбой, предательство, доносы, ненависть, смерть, страх.Но нельзя забывать, что и это время находились благородные люди, которые рискуя своей жизнью помогали, спасали евреев, военнопленных. Очень многие из них, пожалуй большинство, остались безымянными, так как не всегда можно было узнать их имена. Но все равно они навсегда останутся в благодарной памяти людей и я всегда вспоминаю о них с большим уважением. Это были люди умудренные жизненным опытом. Своей добротой и сердечностью они спасли многие тысячи таких как я. Все пережитое трудно сейчас припомнить и очень тяжело передать, пересказать, может быть я даже упустила главное, и пишу только об отдельных эпизодах, менее значительных. Было очень и очень трудно выбраться живой из сложившейся обстановки. Видимо судьба была милостива ко мне как к немногим другим, каким то чудом удалось спастись и выйти из этого пекла и оправдать доверие тех людей, которые подбодрили и заставили нас (меня и мою подругу) бороться за жизнь и вселили в нас надежду. Я не знаю имена этих людей, но они были евреи, такие же как и мы несчастные и своим спасением я прежде всего обязана им. Светлая память всем им!!!. Всё кажется тяжелым и страшным сном спустя десятилетия. И кажется порой, что этого нельзя было пережить, но это было. Каждый еврей, ложась спать не знал что будет с ним завтра.
В оккупации
В 1941г. я была студенткой 5 курса Донецкого (Сталинского) мединститута. Немецкие войска продвигались очень быстро и институт поспешно эвакуировался. Студентам нашего курса выдали справки об окончании института в которых указывалось, что нам присваивается звание врача-лечебника, С этими справками мы должны были обратиться в горвоенкомат. Но всё было так поспешно, что военкомату мы были уже не нужны, они с нами не хотели даже разговаривать, у них были свои дела, готовились к эвакуации. И все разъехались кто-куда, общежитие наше пустовало.
В это время мой родной город Мариуполь оккупировали немцы. Всё произошло очень неожиданно и быстро, они высадили там морской десант и город был захвачен врасплох. Мне некуда было возвращаться и остались я и моя подруга, тоже из Мариуполя, Дора Хавкина в общежитии мединститута г.Донецка (Сталино, как он тогда назывался). Днем и ночью город бомбили, на улицах появились трупы погибших. Из психиатрической больницы бежали больные, которые были без соответствующего присмотра. Город опустел. Вначале были огромные очереди за хлебом, но скоро вообще все магазины были закрыты. Скот угоняли, склады с продуктами поджигали, взламывали и все что могли люди тащили, а их разгоняли и по ним стреляли. Одни в это время голодали, а другие запасались. Мы познакомились с одной еврейской девушкой Аней, которая жила вместе со своей мамой. Они пригласили нас поселиться у них. Так мы перешли жить к Монастырским и жили там к моменту, когда город был захвачен фашистами. Вскоре к нам в квартиру вошел немецкий офицер и сказал, что мы еврейки так как на дверях он увидел мезузу. Я хорошо знала немецкий и все понимала. Мы конечно очень испугались. Он нас начал успокаивать, говорил, что немцы евреев не трогают и сказал, чтобы я и Дора явились на следующий день по указанному адресу (он назвал нам улицу и номер дома) и заверил, что ничего плохого с нами не сделают. Конечно же мы тотчас собрались и ушли из города.
Примерно неделю мы всё ходили по близлежащим селам, поселкам, хотели где-либо перейти линию фронта. Вскоре мы встретили таких же как и мы "путешественников" и узнали что фронт уже очень далеко. Мы вернулись снова в Донецк. Пришли мы к Монастырским, но их уже не было и мы поселились в том же дворе у Эстер. Мы были хорошо знакомы еще с одной еврейской семьёй и общались с ней и их родственниками (это семья Анюты Давидович). Все они жили в одном дворе, здесь можно было узнать различные новости, касающиеся евреев города.
Время было очень тревожное. Почти каждый день еврейской общине вручался список дефицитных продуктов и товаров, которые евреи должны были доставить в немецкую комендатуру.
Большую часть времени мы проводили вне дома. Мы уходили в села менять различные вещи, которые нам давали евреи, на продукты (так мы зарабатывали на жизнь). Зимой 1941 года мы узнали, что у немцев отбита станция Дебальцево и мы решили идти туда. Добравшись до Енакиево узнали, что Дебальцево снова заняли немцы. Мы опять возвратились в Донецк.На обратном пути пришлось идти через лес. Зимой он был очень красив. Огромные высокие деревья, покрытые снегом, ели, сосны, усыпанные снегом и под ногами скрипит снег, даже не страшно было идти, только нужно было отыскивать тропы, дорожки. Второй раз решили идти несколько позже, когда узнали, что наши войска освободили эту станцию и что она переходила из рук в руки.
Мы были уже близко к станции, когда нас задержали немцы и отправили на ближайший хутор, где мы провели двое или трое суток (не помню точно). Хутор был пустынным, почти не было людей кроме немцев. Нас поместили вместе с другими жителями в один небольшой дом, где спали все вповалку на нарах. На хуторе мы видели дальнобойные орудия из которых немцы стреляли. Отсюда мы ушли и все же решили продолжать идти в Дебальцево. Шли мы по железнодорожному полотну под градом свистящих пуль и грохотом дальнобойных орудий (видели как во время стрельбы поднимается черная туча земли и дым, копоть вблизи этого орудия). Конечно, было страшно, но нас не оставляла надежда вырваться из создавшейся обстановки. И все же мы добрались до станции Дебальцево, но мы опоздали, наши войска уже ушли и там были немцы. Мы устроились на ночлег у одной женщины. Она нам рассказала, что её муж на фронте, а она живет у своей матери, но днем приходит домой, чтобы протопить печь. Я заболела, у меня сильно болел тазобедренный сустав, я лежала, дальше двигаться мы не могли. У неё мы пробыли около двух недель, а может быть и дольше. Она всё это время нас поддерживала, кормила. Как-то она пришла и
сказала нам, что мы должны покинуть её дом и что нам лучше уйти из Дебальцево.Она предложила нам перейти на ночь к соседке (она с ней уже договорилась) и уйти потом из Дебальцево в ближайшую деревню. И вот когда мы были у этой соседки, зашел полицейский и стал проверять наши документы. Мы показали ему наши справки взамен диплома. У Доры в этой справке почему-то было записано, что она русская, а у меня национальность не была указана. Полицейский обратил внимание на мою фамилию и сказал, что это фамилия немецкая, спросил, нет ли у меня родственников-немцев и я ответила, что есть дальние родственники. Тогда он посоветовал мне обратиться в немецкую комендатуру за помощью. Как только он вышел, а хозяйка пошла его проводить, я взяла свой паспорт, где была указана моя национальность, бросила его в горящую печку и прикрыла горящими дровами.
Рано утром мы ушли из Дебальцево. День был солнечный и морозный. Не успели мы отойти от станции, как меня остановил проходивший мимо мужчина и сказал, что у меня отморожена щека, нужно сильно потереть её снегом. Щека была белая и Дора долго терла её снегом. Вначале мы шли по дороге, но как только вышли из станции, дорога потерялась и мы шли уже по степи. Снега было много, почти по колено и продвигаться было трудно. Вскоре пошел снег и мы ощущали такую усталость, так хотелось присесть отдохнуть, уже не было сил идти. Дора никак не разрешала мне не только присесть, но и остановиться. Она уверяла, что стоит нам остановиться и мы замерзнем. Наконец к вечеру мы добрались до какого-то небольшого посёлка. Мы шли от дома к дому и просились на ночлег. Пустили нас не сразу, но все же пустила к себе одна женщина, у которой было трое детей, а муж на фронте. Она нас накормила картошкой с соленой капустой ( хлеба не было). У неё мы пробыли несколько дней. Когда я немного окрепла мы решили вернуться в Донецк. Мы поняли, что зимой нам не перейти линию фронта. Мы очень устали, болели ноги и у меня и у Доры. Вернулись мы снова в дом Эстер, где жили до этого. И началась долгая тяжелая зима, хождение по деревням. Уже не было сил тянуть сана с продуктами, которые мы выменивали на
вещи. За этот труд мы получали немного продуктов от тех, кто давал эти вещи. Так мы и жили, дома почти не бывали.
Однажды Дора встретила на улице нашу сокурсницу, с которой мы были в одной группе и дружили, Машу Белоусову. Она жила с мужем в г. Енакиево, но муж её эвакуировался вместе с заводом где работал на Урал, а Маша жила у своей мамы на хуторе Еленовка. Она обещала нам помочь и пригласила нас к маме на хутор (рассказала как добраться и дала адрес).
Скоро пришло такое тяжелое время, что мы решили воспользовались этим адресом. Нам нужно было срочно уходить из Донецка и где-то переждать до наступления теплых дней. Это было начало весны 1942 года, когда режим для евреев ужесточился. Всё чаще и чаще забирали в гестапо. Забрали и Анюту
Давидович. И вот вышел приказ, что все евреи должны пройти регистрацию в полиции. Я и Дора долго думали как нам поступить и решили, что пойду в полицию я одна. Когда я ходила по улицам я всегда носила белого цвета повязку на руке с вышитым знаком Давида (Магендовид), но эту повязку
старалась прикрыть углом платка, чтобы она не была видна. Когда я пошла в полицию, я повязку не прикрывала. В полиции сидело в коридоре еще несколько человек и нас вызывали по очереди в комнату, где сидел полицейский. Меня вызвали последней. К счастью полицейский оказался добропорядочный. Он задал мне несколько вопросов, а затем сказал, чтобы я больше туда не показывалась и повязку не носила.
Через некоторое время мы услышали, что всех евреев переселяют и даже известно куда. Что делать? Мы решили, что будем со всеми и нам нужно пойти посмотреть куда нас собираются выселять. Вот мы пошли посмотреть это место и что мы увидели - пустырь, вокруг которого были огромные горы породы из шахты и около десятка -полтора небольших домиков очень ветхих, без окон и дверей. Это место было очень далеко за городом (кажется оно называлось Голодная Гора). Здесь мы встретили группу евреев, которые тоже пришли посмотреть. Все интересовались, кто мы, зачем сюда пришли. Когда мы им рассказали, то услышали от них однозначный ответ - надо немедленно уходить из города, спасать свою жизнь. Все они были уверены в том, что их ждет здесь смерть, а не переселение. Они нас так убеждали, что мы решили покинуть город. О своем намерении мы поделились лишь с одной женщиной, Лидой, она была медработником у неё была прелестная маленькая девочка Софа, муж её был на фронте и жила она с его престарелыми родителями, Она помогла нам чем могла.
Было еще довольно холодно, но снег уже почти весь сошел. Рано утром мы ушли из города. Шли по лесополосе, вдоль железнодорожного полотна на хутор Еленовка куда нас звала Маруся Белоусова. В хутор мы вошли когда уже стемнело, нашли нужный дом, постучали в окно и к нам вышла Маруся. В доме
мы провели ночь с её мамой и двумя маленькими ещё ребятишками. Всю ночь мы разговаривали, они рассказывали о себе,а мы о себе. Рано утром, когда еще было темно, её мама отвела нас в сарай, где стояла корова и лежало сено. Она дала нам теплую одежду, большие овчины и мы забрались на сено. Так около двух недель сидели мы в сарае на сене, на улицу не выходили чтобы нас никто не видел. Когда мама Маруси приходила доить корову, то в ведре приносила нам горячую еду и хлеб. Но вот вернулся из армии её сын, брат Маруси Вася, который попал в окружение и мать конечно испугалась. Мы вынуждены были уйти с хутора, так чтобы никто не знал.
И вот снова дороги, дороги, дороги и неизвестность Когда мы уходили, я попросила у Маруси какой-нибудь документ. Она дала мне профсоюзный билет, он был без фотографии. Так я стала Марией Белоусовой. Пошли мы в сторону г.Изюма, потому что слышали что здесь линия фронта. Была уже ранняя весна и мы пошли из одной деревни в другую. Мы их так часто меняли, что и названий я уже не припомню, кроме пожалуй двух - Красная и Сливянка, Бывали и шахтерских поселках.Там старались найти работу: копали огороды, сажали картошку,овощи, а позже пололи. Люди садили большие участки, а работать было некому, мужчины были на фронте, а оставались в основном старики, женщины, дети. Лошадей тоже почти не было, так что все делалось вручную. Вот так мы зарабатывали себе на питание и временный ночлег. Неожиданности подстерегали нас повсюду. В одной деревне, через которую мы проходили, за нами гнались двое немцев и кричали партизаны, но мы успели убежать. Был и такой случай. В доме, где мы остановились, жил полицейский, но мы этого не знали, а узнали только потом. Он редко бывал дома и поэтому хозяйка нам ничего не сказала. Но однажды, когда я лежала на диване, зашел мужчина средних лет и потребовал у меня документы. Я назвалась Марией Белоусовой и показала ему профсоюзный билет, но он сказал, что он все понимает, что я еврейка и этот документ его не устраивает. Он сказал, чтобы я в течение этого дня либо явилась в полицию с паспортом (а я сказала, что забыла его в соседней деревне), либо меня арестуют. Вот и пришлось срочно без оглядки убегать. Хорошо, что он не забрал меня сразу, а отпустил на какое-то время.
Да всего и не вспомнить. Но как хорошо было, когда мы уходили далеко от поселений и шли целыми днями по дорогам, останавливались в зеленых лесопосадках или возле реки, купались , даже стирали и сушили свою одежду. Теперь мы решили направиться в сторону Ростова на Дону, на Кавказ. Мы думали, что союзники так просто не отдадут немцам Северный Кавказ, где нефть.
Дорога была нелегкой.Приходилось по нескольку дней проводить в лесополосах, шалашах в степи, так как мы боялись проситься на ночлег (люди без разрешения коменданта боялись пускать на ночлег). Вот помню как мы 3-е суток жили в лесополосе вблизи станции Успенская. Дорога проходила где-то недалеко и слышно было как иногда проезжали по ней мотоциклисты. Было страшно, чтобы нас не приняли за партизан и не было воды. Так что пришлось оставить это место. Затем все же мы начали заходить в небольшие села и работать на огородах. В одной из деревень в доме, где мы жили я увидела чернильницу с точно такими чернилами какими была сделана запись в моей справке взамен диплома. Я решила сделать исправления: фамилию Альтшулер на Алтухова, имя Юдифь на Юлия, а отчество Лейбовна на Львовна. Профсоюзный билет я уничтожила и так я стала на долгое время Алтуховой Юлией Львовной.
Мы долго ходили по деревням стараясь избегать проверок документов, надолго нигде не задерживались.Я уже толком не помню названий тех селений, которые мы проходили, где останавливались, но часто встечались на нашем пути люди, сочувствующие нашей беде. Они не расспрашивали нас кто мы, куда идем, Видимо потому, что таких странников было много и каждый даже в пути видел в другом друга и попутчика и чем мог помогал.
В одной из деревень в дом, где мы остановились зашел немецкий солдат. Он нас долго расспрашивал, не еврейки ли мы, но мы твердо отрицали, не знаю поверил он нам или нет. Он сказал, что лучше нам покинуть село как можно скорее так как сам слышал разговор полицейского с немецким офицером о том, что мы еврейки. На дорогу он нам дал булку хлеба и банку консервов. Этот солдат (звали его Густав) рассказал, что до войны работал на фабрике у одного еврея, где делали расчески и гребешки. Он возмущался тем, что гестапо забирает и расстреливает евреев, он сам видел такую расправу в г.Изюме. Направились мы в Ростов так как там шли бои, а у нас было одно желание -перейти линию фронта. Дошли мы до г.Батайска и узнали, что в Ростове немцы. На ночь мы остановились в домике возле самого моста, который нужно было перейти чтобы попасть из Батайска в г.Ростов (мост через реку Дон). Этот мост охраняли немецкие солдаты, но они разрешили нам пройти даже не спросив наши документы. Так мы попали в г.Ростов. Побывали мы в той части города, которая называется Нахичевань, большая часть населения там -армяне.
Здесь мы в буквальном смысле ходили с сумой от одного дома к другому, побирались так как у нас нечего было есть. Армяне относились к нам очень доброжелательно, многие выражали нам сочувствие и мы собрали целую сумку сухарей, лепешек и других продуктов, кто что мог, то и давал. Из Ростова мы снова возвратились в Батайск. Переходя мост через Дон, мы встретили одну женщину(фамилию не помню), которая тоже шла из Ростова. Она сказала, что идет к своим родителям в деревню Круглое и пригласила нас туда. По пути мы останавливались у её родственников в Кущевке и даже побывали в г.Сальске, где у неё тоже были родственники. Еще задолго до того, как мы попали в Ростов мы с Дорой решили, что будем всем говорить о том, что мы из Махачкалы, там у нас родители, а учились в Донецке. Здесь нас застала война, а теперь мы идем домой. Почему мы так решили? Да потому что мы учились в г.Махачкала на 1 и 2 курсе мединститута и хорошо знали город, нам легко будет доказать, что мы действительно из Махачкалы. Вот в Сальске у меня созрела мысль попытать счастья, что будет-то будет, пойти к немецкому коменданту. Ведь мы уже устали все время прятаться и ходить побираться. Для того, чтобы свободно передвигаться и иметь ночлег на оккупированной территории нужно было иметь паспорт или разрешение на передвижение, которое выдавал комендант города. Я понимала, что это большой риск, но другого выхода не было и все зависело от того,как я сыграю ту роль, которую для себя придумала. Пошла я к коменданту одна, но взяла и Дорину справку взамен диплома. Конечно, страшно было входить в кабинет коменданта, но я заставила себя победить страх.
Как сейчас помню большую комнату со шторами на окнах, большой письменный стол, за которым сидел средних лет, неполный статный немец с черными волосами. Он не был злой и спокойно слушал меня. Я поняла, что есть немцы очень человечные, что и они наверное не очень довольны войной. Да кто знает, что у человека на душе. Может, он в это время вспомнил свой дом, свою семью, он даже не был похож на светлого голубоглазого немца. У коменданта я рассказала, (на немецком языке, который учила и неплохо знала), что мы русские врачи, только что окончили медицинский институт в г.Сталино(сейчас г.Донецк), но сами жители Махачкалы, у меня там старая мама, и у неё больше никого нет. Дора тоже живет там и вот мы добираемся домой. Нам очень трудно без пропуска, без разрешения, нас никто не берет на
ночлег. На мою просьбу комендант ответил, что они заняли пока лишь г.Грозный, а Махачкала далеко. Тогда я ответила ему, что они (немцы) продвигаются очень быстро, а мы идем медленно и пока мы дойдем, то они уже будут в Махачкале. Не знаю, может быть это подействовало на него, но бумагу такую он нам дал. В ней было написано, что мы русские врачи, можем идти до г. Грозного и нам можно предоставлять ночлег.
Идея обратиться к коменданту с подобной просьбой принадлежала не мне. Её еще ранее, в самом начале 1942 подсказал нам один немецкий солдат по имени Густав, я о нем писала ранее. Он нас учил, что всегда, если возникнет проблема, избегать полицейских, а пойти лучше к немецкому коменданту, они более лояльны, не придирчивы.
Вместе с женщиной, о которой говорилось выше, мы пришли в село Круглое, которое расположено недалеко от г.Азова на Азовском море. Здесь мы пробыли более двух недель, хорошо отдохнули, запаслись кое-чем. Семья у них была дружная, жили все вместе.Мы узнали, что муж этой женщины был начальником милиции в г.Ростове, а когда пришли немцы, он ушел с Красной Армией на фронт. Отец её, немолодой мужчина, был старостой в деревне. Но странные обстоятельства, которые мне приходилось наблюдать в этой семье, заставляют думать, что они были связаны с партизанами. У них нам жилось очень хорошо, мы были членами их большой семьи, сидели, готовили обед все вместе. Спала я с матерью в одной комнате, наши кровати стояли рядом. Но как ни хорошо было, оставаться надолго мы не могли, ведь наша ложь, придуманный нами обман мог обнаружиться. Они упрaшивали нас остаться жить у них, но мы не могли, не имели права согласиться на это.
В деревне мы ходили на поля, где лежал неубранный хлеб (пшеница), собирали и молотили колоски. Собранное зерно мы продали на рынке в г.Таганроге (на баркасе мы переезжали по Азовскому морю). На заработанные деньги купили мне туфли, платье и косынку, а Доре тоже обувь и что-то еще, запаслись продуктами на дорогу.
И снова дороги, ночлег неизвестно где, да и голод подстерегал нас на этом длинном пути.Но такого страха, как мы испытывали прежде уже не было, ведь у нас была бумага, которая служила нам охранной грамотой. Теперь мы шли не торопясь, ведь нас никто нигде не ждал, могли хорошо отдохнуть, искупаться в речке. В пути старались узнать какие новости, иногда попадались наши листовки, которые подбадривали нас, придавали нам силу. Дороги, дороги, дороги…, трудные, с постоянным страхом и желанием мстить врагу, с радужными надеждами на обретение свободы, с постоянной мыслью, что постоянно так не может быть. Это заставляло нас бороться с трудностями, терпеть зло и бороться за существование. Надежда никогда не покидала нас. Оптимизм - это главное в тяжелые моменты жизни, это заставляет человека не опуститься, сохранить свое человеческое достоинство. Мы всегда помогали на своем нелегком пути другим. Одних сопрвождали по мосту, объявляя их своими мужьями (возможно это были партизаны), которым было нужно попасть в Ростов из Батайска, когда немцы отбили город у русских . Когда мы собирали колоски или шли по дороге, нас иногда останавливали и расспрашивали много ли немцев в том или ином населенном пункте.Возможно, это были партизаны, но нам никогда не удавалось примкнуть к партизанам, хотя мы стремились к этому, просили помощи у них.
Мы делились последним куском с военнопленными, которых встречали на улицах, на дорогах. Мне удалось даже одному военнопленному пареньку Грише дать одежду, он переоделся и бежал. Дальнейшую его судьбу я не знаю.
Мы встретили много порядочных людей и конечно без общения с ними вряд ли мы выжили. Но чаще на нашем пути попадались люди праздные, жестокие, грабители, которые заходили в дома и забирали у евреев последнее, выдавали евреев гестапо. Такими же несчастными были и цыгане, их мы тоже встречали.
Из села Круглое мы пошли в г.Азов, затем Ростов, Батайск, Тихорецкая, Армавир и другие станции. Почти все время мы держались железной дороги, чтобы знать направление, куда нам нужно идти. В Минеральных Водах мы осмелились сесть в товарный вагон и доехать до Георгиевска. Конечно это был большой риск. Нас могли обнаружить при проверке вагонов, принять за партизан и даже расстрелять. Да кто в такое время рассуждает, думаешь везде риск, не знаешь как поступить лучше. Сама обстановка, в которой мы оказались, придавала нам храбрости. И еще к этому времени у нас появилась некоторая уверенность, смелость, надежда что мы сможем выбраться из оккупации, ведь мы имели маленький клочок бумаги от немецого коменданта. Наконец в октябре 1942г мы оказались в городе Георгиевске, где остановились надолго. Почему Георгиевск? В с.Круглое один военнопленный дал нам адрес своих знакомых в г.Георгиевске и поэтому наш путь лежал через этот город. Это были пожилые люди, муж с женой, которые жили в своем доме и на первое время мы остановились у них.
Часть 2. Могилев.
Часть 3. Мемуары Юдифь Альтшулер. Часть 1.
Часть 4. Мемуары Юдифь Альтшулер. Часть 2.
Начало Великой Отечественной Войны
В мае-июне 1941 года я была на практике в городской больнице в Мариуполе когда началась война. Как сейчас помню этот зловещий воскресный день 22 июня 1941г. Была я во дворе и через открытое окно услышала голос Молотова, котроый говорил о вероломном нападении Германии на Советский Союз. Через пару дней вечером приехала Мира и сообщила, что она мобилизована, приехала на машине попрощаться и взять кое-какие вещи. Я её проводила к машине. Так мы расстались на долгие годы, ничего не зная друг о друге. На следующий день в больницу начали поступать раненые с фронтов (не знаю с каких), а ещё через пару дней нам приказали вернуться в мединститут для дальнейшей учебы. Когда я приехала в Донецк, я зашла на кафедру патологической анатомии к профессору Пальчевскому. У него работал ассистент Омельченко, с которым Мира попала в одну часть. Благодаря семье Омельченко я узнала на каком фронте Мира. Омельченко писал домой, а я к ним ходила. Мы только знали, что их часть где-то под Брянском в Брянских лесах, а все остальное я узнала уже после войны.
Мира Альшулер
Это были очень тяжелые дни. Жила я в общежитии в одной комнате с Дорой Хавкиной. После занятий мы часто ходили к ее родственникам, которые жили в Донецке, к знакомым, чтобы хоть что-то узнать. Но все были заняты только одним-как бы уехать из города, доставали повозки, лошадей, кооперировались. Конечно нас никто не приглашал, не предлагал помочь покинуть город, каждый был занят только собой. Да и мы не предполагали о той опасности, что нам грозила. Ко мне еще приехала моя младшая сестра Эстер и очень просила остаться у меня (тогда еще ходили поезда, автобусы), но я не решилась оставлять её у себя и посоветовала ей ехать домой. Больше уже мы не увиделись никогда, она погибла вместе с родителями и братьями. Я часто потом думала, что может быть если бы она осталась со мной, то была бы жива, но не уверена в этом. Ведь нам вдвоем с Дорой приходилось очень трудно и вряд ли мы смогли бы выжить втроем в такое время. Она была такой хрупкой, незащищенной. Сейчас страшно думать о том времени. Читая Илью Эренбурга, его романы "Падение Парижа" и "Буря," я снова и снова переживала те незабывваемые тяжелые дни, которые пришлось пережить и как похоже все то, о чем он пишет с тем, что пережила я, как будто это все обо мне.
И конечно мой долг рассказать об этом страшном времени всем, всем, всем, чтобы все знали как было тяжело всем, но особенно евреям, цыганам. Во всей стране свирепствовал разбой, предательство, доносы, ненависть, смерть, страх.Но нельзя забывать, что и это время находились благородные люди, которые рискуя своей жизнью помогали, спасали евреев, военнопленных. Очень многие из них, пожалуй большинство, остались безымянными, так как не всегда можно было узнать их имена. Но все равно они навсегда останутся в благодарной памяти людей и я всегда вспоминаю о них с большим уважением. Это были люди умудренные жизненным опытом. Своей добротой и сердечностью они спасли многие тысячи таких как я. Все пережитое трудно сейчас припомнить и очень тяжело передать, пересказать, может быть я даже упустила главное, и пишу только об отдельных эпизодах, менее значительных. Было очень и очень трудно выбраться живой из сложившейся обстановки. Видимо судьба была милостива ко мне как к немногим другим, каким то чудом удалось спастись и выйти из этого пекла и оправдать доверие тех людей, которые подбодрили и заставили нас (меня и мою подругу) бороться за жизнь и вселили в нас надежду. Я не знаю имена этих людей, но они были евреи, такие же как и мы несчастные и своим спасением я прежде всего обязана им. Светлая память всем им!!!. Всё кажется тяжелым и страшным сном спустя десятилетия. И кажется порой, что этого нельзя было пережить, но это было. Каждый еврей, ложась спать не знал что будет с ним завтра.
В оккупации
В 1941г. я была студенткой 5 курса Донецкого (Сталинского) мединститута. Немецкие войска продвигались очень быстро и институт поспешно эвакуировался. Студентам нашего курса выдали справки об окончании института в которых указывалось, что нам присваивается звание врача-лечебника, С этими справками мы должны были обратиться в горвоенкомат. Но всё было так поспешно, что военкомату мы были уже не нужны, они с нами не хотели даже разговаривать, у них были свои дела, готовились к эвакуации. И все разъехались кто-куда, общежитие наше пустовало.
В это время мой родной город Мариуполь оккупировали немцы. Всё произошло очень неожиданно и быстро, они высадили там морской десант и город был захвачен врасплох. Мне некуда было возвращаться и остались я и моя подруга, тоже из Мариуполя, Дора Хавкина в общежитии мединститута г.Донецка (Сталино, как он тогда назывался). Днем и ночью город бомбили, на улицах появились трупы погибших. Из психиатрической больницы бежали больные, которые были без соответствующего присмотра. Город опустел. Вначале были огромные очереди за хлебом, но скоро вообще все магазины были закрыты. Скот угоняли, склады с продуктами поджигали, взламывали и все что могли люди тащили, а их разгоняли и по ним стреляли. Одни в это время голодали, а другие запасались. Мы познакомились с одной еврейской девушкой Аней, которая жила вместе со своей мамой. Они пригласили нас поселиться у них. Так мы перешли жить к Монастырским и жили там к моменту, когда город был захвачен фашистами. Вскоре к нам в квартиру вошел немецкий офицер и сказал, что мы еврейки так как на дверях он увидел мезузу. Я хорошо знала немецкий и все понимала. Мы конечно очень испугались. Он нас начал успокаивать, говорил, что немцы евреев не трогают и сказал, чтобы я и Дора явились на следующий день по указанному адресу (он назвал нам улицу и номер дома) и заверил, что ничего плохого с нами не сделают. Конечно же мы тотчас собрались и ушли из города.
Примерно неделю мы всё ходили по близлежащим селам, поселкам, хотели где-либо перейти линию фронта. Вскоре мы встретили таких же как и мы "путешественников" и узнали что фронт уже очень далеко. Мы вернулись снова в Донецк. Пришли мы к Монастырским, но их уже не было и мы поселились в том же дворе у Эстер. Мы были хорошо знакомы еще с одной еврейской семьёй и общались с ней и их родственниками (это семья Анюты Давидович). Все они жили в одном дворе, здесь можно было узнать различные новости, касающиеся евреев города.
Время было очень тревожное. Почти каждый день еврейской общине вручался список дефицитных продуктов и товаров, которые евреи должны были доставить в немецкую комендатуру.
Большую часть времени мы проводили вне дома. Мы уходили в села менять различные вещи, которые нам давали евреи, на продукты (так мы зарабатывали на жизнь). Зимой 1941 года мы узнали, что у немцев отбита станция Дебальцево и мы решили идти туда. Добравшись до Енакиево узнали, что Дебальцево снова заняли немцы. Мы опять возвратились в Донецк.На обратном пути пришлось идти через лес. Зимой он был очень красив. Огромные высокие деревья, покрытые снегом, ели, сосны, усыпанные снегом и под ногами скрипит снег, даже не страшно было идти, только нужно было отыскивать тропы, дорожки. Второй раз решили идти несколько позже, когда узнали, что наши войска освободили эту станцию и что она переходила из рук в руки.
Мы были уже близко к станции, когда нас задержали немцы и отправили на ближайший хутор, где мы провели двое или трое суток (не помню точно). Хутор был пустынным, почти не было людей кроме немцев. Нас поместили вместе с другими жителями в один небольшой дом, где спали все вповалку на нарах. На хуторе мы видели дальнобойные орудия из которых немцы стреляли. Отсюда мы ушли и все же решили продолжать идти в Дебальцево. Шли мы по железнодорожному полотну под градом свистящих пуль и грохотом дальнобойных орудий (видели как во время стрельбы поднимается черная туча земли и дым, копоть вблизи этого орудия). Конечно, было страшно, но нас не оставляла надежда вырваться из создавшейся обстановки. И все же мы добрались до станции Дебальцево, но мы опоздали, наши войска уже ушли и там были немцы. Мы устроились на ночлег у одной женщины. Она нам рассказала, что её муж на фронте, а она живет у своей матери, но днем приходит домой, чтобы протопить печь. Я заболела, у меня сильно болел тазобедренный сустав, я лежала, дальше двигаться мы не могли. У неё мы пробыли около двух недель, а может быть и дольше. Она всё это время нас поддерживала, кормила. Как-то она пришла и
сказала нам, что мы должны покинуть её дом и что нам лучше уйти из Дебальцево.Она предложила нам перейти на ночь к соседке (она с ней уже договорилась) и уйти потом из Дебальцево в ближайшую деревню. И вот когда мы были у этой соседки, зашел полицейский и стал проверять наши документы. Мы показали ему наши справки взамен диплома. У Доры в этой справке почему-то было записано, что она русская, а у меня национальность не была указана. Полицейский обратил внимание на мою фамилию и сказал, что это фамилия немецкая, спросил, нет ли у меня родственников-немцев и я ответила, что есть дальние родственники. Тогда он посоветовал мне обратиться в немецкую комендатуру за помощью. Как только он вышел, а хозяйка пошла его проводить, я взяла свой паспорт, где была указана моя национальность, бросила его в горящую печку и прикрыла горящими дровами.
Рано утром мы ушли из Дебальцево. День был солнечный и морозный. Не успели мы отойти от станции, как меня остановил проходивший мимо мужчина и сказал, что у меня отморожена щека, нужно сильно потереть её снегом. Щека была белая и Дора долго терла её снегом. Вначале мы шли по дороге, но как только вышли из станции, дорога потерялась и мы шли уже по степи. Снега было много, почти по колено и продвигаться было трудно. Вскоре пошел снег и мы ощущали такую усталость, так хотелось присесть отдохнуть, уже не было сил идти. Дора никак не разрешала мне не только присесть, но и остановиться. Она уверяла, что стоит нам остановиться и мы замерзнем. Наконец к вечеру мы добрались до какого-то небольшого посёлка. Мы шли от дома к дому и просились на ночлег. Пустили нас не сразу, но все же пустила к себе одна женщина, у которой было трое детей, а муж на фронте. Она нас накормила картошкой с соленой капустой ( хлеба не было). У неё мы пробыли несколько дней. Когда я немного окрепла мы решили вернуться в Донецк. Мы поняли, что зимой нам не перейти линию фронта. Мы очень устали, болели ноги и у меня и у Доры. Вернулись мы снова в дом Эстер, где жили до этого. И началась долгая тяжелая зима, хождение по деревням. Уже не было сил тянуть сана с продуктами, которые мы выменивали на
вещи. За этот труд мы получали немного продуктов от тех, кто давал эти вещи. Так мы и жили, дома почти не бывали.
Однажды Дора встретила на улице нашу сокурсницу, с которой мы были в одной группе и дружили, Машу Белоусову. Она жила с мужем в г. Енакиево, но муж её эвакуировался вместе с заводом где работал на Урал, а Маша жила у своей мамы на хуторе Еленовка. Она обещала нам помочь и пригласила нас к маме на хутор (рассказала как добраться и дала адрес).
Скоро пришло такое тяжелое время, что мы решили воспользовались этим адресом. Нам нужно было срочно уходить из Донецка и где-то переждать до наступления теплых дней. Это было начало весны 1942 года, когда режим для евреев ужесточился. Всё чаще и чаще забирали в гестапо. Забрали и Анюту
Давидович. И вот вышел приказ, что все евреи должны пройти регистрацию в полиции. Я и Дора долго думали как нам поступить и решили, что пойду в полицию я одна. Когда я ходила по улицам я всегда носила белого цвета повязку на руке с вышитым знаком Давида (Магендовид), но эту повязку
старалась прикрыть углом платка, чтобы она не была видна. Когда я пошла в полицию, я повязку не прикрывала. В полиции сидело в коридоре еще несколько человек и нас вызывали по очереди в комнату, где сидел полицейский. Меня вызвали последней. К счастью полицейский оказался добропорядочный. Он задал мне несколько вопросов, а затем сказал, чтобы я больше туда не показывалась и повязку не носила.
Через некоторое время мы услышали, что всех евреев переселяют и даже известно куда. Что делать? Мы решили, что будем со всеми и нам нужно пойти посмотреть куда нас собираются выселять. Вот мы пошли посмотреть это место и что мы увидели - пустырь, вокруг которого были огромные горы породы из шахты и около десятка -полтора небольших домиков очень ветхих, без окон и дверей. Это место было очень далеко за городом (кажется оно называлось Голодная Гора). Здесь мы встретили группу евреев, которые тоже пришли посмотреть. Все интересовались, кто мы, зачем сюда пришли. Когда мы им рассказали, то услышали от них однозначный ответ - надо немедленно уходить из города, спасать свою жизнь. Все они были уверены в том, что их ждет здесь смерть, а не переселение. Они нас так убеждали, что мы решили покинуть город. О своем намерении мы поделились лишь с одной женщиной, Лидой, она была медработником у неё была прелестная маленькая девочка Софа, муж её был на фронте и жила она с его престарелыми родителями, Она помогла нам чем могла.
Было еще довольно холодно, но снег уже почти весь сошел. Рано утром мы ушли из города. Шли по лесополосе, вдоль железнодорожного полотна на хутор Еленовка куда нас звала Маруся Белоусова. В хутор мы вошли когда уже стемнело, нашли нужный дом, постучали в окно и к нам вышла Маруся. В доме
мы провели ночь с её мамой и двумя маленькими ещё ребятишками. Всю ночь мы разговаривали, они рассказывали о себе,а мы о себе. Рано утром, когда еще было темно, её мама отвела нас в сарай, где стояла корова и лежало сено. Она дала нам теплую одежду, большие овчины и мы забрались на сено. Так около двух недель сидели мы в сарае на сене, на улицу не выходили чтобы нас никто не видел. Когда мама Маруси приходила доить корову, то в ведре приносила нам горячую еду и хлеб. Но вот вернулся из армии её сын, брат Маруси Вася, который попал в окружение и мать конечно испугалась. Мы вынуждены были уйти с хутора, так чтобы никто не знал.
И вот снова дороги, дороги, дороги и неизвестность Когда мы уходили, я попросила у Маруси какой-нибудь документ. Она дала мне профсоюзный билет, он был без фотографии. Так я стала Марией Белоусовой. Пошли мы в сторону г.Изюма, потому что слышали что здесь линия фронта. Была уже ранняя весна и мы пошли из одной деревни в другую. Мы их так часто меняли, что и названий я уже не припомню, кроме пожалуй двух - Красная и Сливянка, Бывали и шахтерских поселках.Там старались найти работу: копали огороды, сажали картошку,овощи, а позже пололи. Люди садили большие участки, а работать было некому, мужчины были на фронте, а оставались в основном старики, женщины, дети. Лошадей тоже почти не было, так что все делалось вручную. Вот так мы зарабатывали себе на питание и временный ночлег. Неожиданности подстерегали нас повсюду. В одной деревне, через которую мы проходили, за нами гнались двое немцев и кричали партизаны, но мы успели убежать. Был и такой случай. В доме, где мы остановились, жил полицейский, но мы этого не знали, а узнали только потом. Он редко бывал дома и поэтому хозяйка нам ничего не сказала. Но однажды, когда я лежала на диване, зашел мужчина средних лет и потребовал у меня документы. Я назвалась Марией Белоусовой и показала ему профсоюзный билет, но он сказал, что он все понимает, что я еврейка и этот документ его не устраивает. Он сказал, чтобы я в течение этого дня либо явилась в полицию с паспортом (а я сказала, что забыла его в соседней деревне), либо меня арестуют. Вот и пришлось срочно без оглядки убегать. Хорошо, что он не забрал меня сразу, а отпустил на какое-то время.
Да всего и не вспомнить. Но как хорошо было, когда мы уходили далеко от поселений и шли целыми днями по дорогам, останавливались в зеленых лесопосадках или возле реки, купались , даже стирали и сушили свою одежду. Теперь мы решили направиться в сторону Ростова на Дону, на Кавказ. Мы думали, что союзники так просто не отдадут немцам Северный Кавказ, где нефть.
Дорога была нелегкой.Приходилось по нескольку дней проводить в лесополосах, шалашах в степи, так как мы боялись проситься на ночлег (люди без разрешения коменданта боялись пускать на ночлег). Вот помню как мы 3-е суток жили в лесополосе вблизи станции Успенская. Дорога проходила где-то недалеко и слышно было как иногда проезжали по ней мотоциклисты. Было страшно, чтобы нас не приняли за партизан и не было воды. Так что пришлось оставить это место. Затем все же мы начали заходить в небольшие села и работать на огородах. В одной из деревень в доме, где мы жили я увидела чернильницу с точно такими чернилами какими была сделана запись в моей справке взамен диплома. Я решила сделать исправления: фамилию Альтшулер на Алтухова, имя Юдифь на Юлия, а отчество Лейбовна на Львовна. Профсоюзный билет я уничтожила и так я стала на долгое время Алтуховой Юлией Львовной.
Мы долго ходили по деревням стараясь избегать проверок документов, надолго нигде не задерживались.Я уже толком не помню названий тех селений, которые мы проходили, где останавливались, но часто встечались на нашем пути люди, сочувствующие нашей беде. Они не расспрашивали нас кто мы, куда идем, Видимо потому, что таких странников было много и каждый даже в пути видел в другом друга и попутчика и чем мог помогал.
В одной из деревень в дом, где мы остановились зашел немецкий солдат. Он нас долго расспрашивал, не еврейки ли мы, но мы твердо отрицали, не знаю поверил он нам или нет. Он сказал, что лучше нам покинуть село как можно скорее так как сам слышал разговор полицейского с немецким офицером о том, что мы еврейки. На дорогу он нам дал булку хлеба и банку консервов. Этот солдат (звали его Густав) рассказал, что до войны работал на фабрике у одного еврея, где делали расчески и гребешки. Он возмущался тем, что гестапо забирает и расстреливает евреев, он сам видел такую расправу в г.Изюме. Направились мы в Ростов так как там шли бои, а у нас было одно желание -перейти линию фронта. Дошли мы до г.Батайска и узнали, что в Ростове немцы. На ночь мы остановились в домике возле самого моста, который нужно было перейти чтобы попасть из Батайска в г.Ростов (мост через реку Дон). Этот мост охраняли немецкие солдаты, но они разрешили нам пройти даже не спросив наши документы. Так мы попали в г.Ростов. Побывали мы в той части города, которая называется Нахичевань, большая часть населения там -армяне.
Здесь мы в буквальном смысле ходили с сумой от одного дома к другому, побирались так как у нас нечего было есть. Армяне относились к нам очень доброжелательно, многие выражали нам сочувствие и мы собрали целую сумку сухарей, лепешек и других продуктов, кто что мог, то и давал. Из Ростова мы снова возвратились в Батайск. Переходя мост через Дон, мы встретили одну женщину(фамилию не помню), которая тоже шла из Ростова. Она сказала, что идет к своим родителям в деревню Круглое и пригласила нас туда. По пути мы останавливались у её родственников в Кущевке и даже побывали в г.Сальске, где у неё тоже были родственники. Еще задолго до того, как мы попали в Ростов мы с Дорой решили, что будем всем говорить о том, что мы из Махачкалы, там у нас родители, а учились в Донецке. Здесь нас застала война, а теперь мы идем домой. Почему мы так решили? Да потому что мы учились в г.Махачкала на 1 и 2 курсе мединститута и хорошо знали город, нам легко будет доказать, что мы действительно из Махачкалы. Вот в Сальске у меня созрела мысль попытать счастья, что будет-то будет, пойти к немецкому коменданту. Ведь мы уже устали все время прятаться и ходить побираться. Для того, чтобы свободно передвигаться и иметь ночлег на оккупированной территории нужно было иметь паспорт или разрешение на передвижение, которое выдавал комендант города. Я понимала, что это большой риск, но другого выхода не было и все зависело от того,как я сыграю ту роль, которую для себя придумала. Пошла я к коменданту одна, но взяла и Дорину справку взамен диплома. Конечно, страшно было входить в кабинет коменданта, но я заставила себя победить страх.
Как сейчас помню большую комнату со шторами на окнах, большой письменный стол, за которым сидел средних лет, неполный статный немец с черными волосами. Он не был злой и спокойно слушал меня. Я поняла, что есть немцы очень человечные, что и они наверное не очень довольны войной. Да кто знает, что у человека на душе. Может, он в это время вспомнил свой дом, свою семью, он даже не был похож на светлого голубоглазого немца. У коменданта я рассказала, (на немецком языке, который учила и неплохо знала), что мы русские врачи, только что окончили медицинский институт в г.Сталино(сейчас г.Донецк), но сами жители Махачкалы, у меня там старая мама, и у неё больше никого нет. Дора тоже живет там и вот мы добираемся домой. Нам очень трудно без пропуска, без разрешения, нас никто не берет на
ночлег. На мою просьбу комендант ответил, что они заняли пока лишь г.Грозный, а Махачкала далеко. Тогда я ответила ему, что они (немцы) продвигаются очень быстро, а мы идем медленно и пока мы дойдем, то они уже будут в Махачкале. Не знаю, может быть это подействовало на него, но бумагу такую он нам дал. В ней было написано, что мы русские врачи, можем идти до г. Грозного и нам можно предоставлять ночлег.
Идея обратиться к коменданту с подобной просьбой принадлежала не мне. Её еще ранее, в самом начале 1942 подсказал нам один немецкий солдат по имени Густав, я о нем писала ранее. Он нас учил, что всегда, если возникнет проблема, избегать полицейских, а пойти лучше к немецкому коменданту, они более лояльны, не придирчивы.
Вместе с женщиной, о которой говорилось выше, мы пришли в село Круглое, которое расположено недалеко от г.Азова на Азовском море. Здесь мы пробыли более двух недель, хорошо отдохнули, запаслись кое-чем. Семья у них была дружная, жили все вместе.Мы узнали, что муж этой женщины был начальником милиции в г.Ростове, а когда пришли немцы, он ушел с Красной Армией на фронт. Отец её, немолодой мужчина, был старостой в деревне. Но странные обстоятельства, которые мне приходилось наблюдать в этой семье, заставляют думать, что они были связаны с партизанами. У них нам жилось очень хорошо, мы были членами их большой семьи, сидели, готовили обед все вместе. Спала я с матерью в одной комнате, наши кровати стояли рядом. Но как ни хорошо было, оставаться надолго мы не могли, ведь наша ложь, придуманный нами обман мог обнаружиться. Они упрaшивали нас остаться жить у них, но мы не могли, не имели права согласиться на это.
В деревне мы ходили на поля, где лежал неубранный хлеб (пшеница), собирали и молотили колоски. Собранное зерно мы продали на рынке в г.Таганроге (на баркасе мы переезжали по Азовскому морю). На заработанные деньги купили мне туфли, платье и косынку, а Доре тоже обувь и что-то еще, запаслись продуктами на дорогу.
И снова дороги, ночлег неизвестно где, да и голод подстерегал нас на этом длинном пути.Но такого страха, как мы испытывали прежде уже не было, ведь у нас была бумага, которая служила нам охранной грамотой. Теперь мы шли не торопясь, ведь нас никто нигде не ждал, могли хорошо отдохнуть, искупаться в речке. В пути старались узнать какие новости, иногда попадались наши листовки, которые подбадривали нас, придавали нам силу. Дороги, дороги, дороги…, трудные, с постоянным страхом и желанием мстить врагу, с радужными надеждами на обретение свободы, с постоянной мыслью, что постоянно так не может быть. Это заставляло нас бороться с трудностями, терпеть зло и бороться за существование. Надежда никогда не покидала нас. Оптимизм - это главное в тяжелые моменты жизни, это заставляет человека не опуститься, сохранить свое человеческое достоинство. Мы всегда помогали на своем нелегком пути другим. Одних сопрвождали по мосту, объявляя их своими мужьями (возможно это были партизаны), которым было нужно попасть в Ростов из Батайска, когда немцы отбили город у русских . Когда мы собирали колоски или шли по дороге, нас иногда останавливали и расспрашивали много ли немцев в том или ином населенном пункте.Возможно, это были партизаны, но нам никогда не удавалось примкнуть к партизанам, хотя мы стремились к этому, просили помощи у них.
Мы делились последним куском с военнопленными, которых встречали на улицах, на дорогах. Мне удалось даже одному военнопленному пареньку Грише дать одежду, он переоделся и бежал. Дальнейшую его судьбу я не знаю.
Мы встретили много порядочных людей и конечно без общения с ними вряд ли мы выжили. Но чаще на нашем пути попадались люди праздные, жестокие, грабители, которые заходили в дома и забирали у евреев последнее, выдавали евреев гестапо. Такими же несчастными были и цыгане, их мы тоже встречали.
Из села Круглое мы пошли в г.Азов, затем Ростов, Батайск, Тихорецкая, Армавир и другие станции. Почти все время мы держались железной дороги, чтобы знать направление, куда нам нужно идти. В Минеральных Водах мы осмелились сесть в товарный вагон и доехать до Георгиевска. Конечно это был большой риск. Нас могли обнаружить при проверке вагонов, принять за партизан и даже расстрелять. Да кто в такое время рассуждает, думаешь везде риск, не знаешь как поступить лучше. Сама обстановка, в которой мы оказались, придавала нам храбрости. И еще к этому времени у нас появилась некоторая уверенность, смелость, надежда что мы сможем выбраться из оккупации, ведь мы имели маленький клочок бумаги от немецого коменданта. Наконец в октябре 1942г мы оказались в городе Георгиевске, где остановились надолго. Почему Георгиевск? В с.Круглое один военнопленный дал нам адрес своих знакомых в г.Георгиевске и поэтому наш путь лежал через этот город. Это были пожилые люди, муж с женой, которые жили в своем доме и на первое время мы остановились у них.