(no subject)

[jasperito]

    Бывают, знаете, такие девочки, с нездешней искоркой изнутри. Таких навряд ли штампуют сотнями, они не то чтоб даже особенные, но на полсотни в чём-то особенных таких вот - штуки две или три. Остальные - без. У них, наверно, какой-то ген не туда полез, или Бог окатил чем-то радужным сгоряча. Они глазеют, растут и учатся, от неприкаянности рыча, а если вдруг попадают в сказку - шипят, захлебываются лаской, сперва насупленно и с опаской, не отходя от Его плеча, пьянеют в хлам от ночных кварталов, фонарных бликов и театралов, и запахов золотисто-пряных, и стен из темного кирпича. Потом, освоившись в зазеркалье, они бывают чуть-чуть нахальны, как легкомысленные принцессы, избалованные отцом. И мир как будто совсем случайно легонько щелкает их по носу, а сам смеется и трет ладошки, с невозмутимым таким лицом. Тогда обиженные принцессы ползут с ногами на подоконник, внизу притихший красавец-город всем небом тыкается в плечо. А им самим бы к кому прижаться, им вот за все эти с лишком двадцать впервые так непонятно страшно, так колко, гулко и горячо. Ну что с них взять - лишь глаза да челки, смешные глупенькие девчонки, не повзрослевшие еще толком, еще не трепанные судьбой. Они на «ты» и с животными, и с людьми, но вот, однако же, черт возьми, никак не ладится, чтоб с собой. Им что-то шепчет - мол, все по плану; вперед, хоть строем, а хоть ползком - таким поставленным, добрым-добрым и мудрым внутренним голоском. Они ползут, и становятся - ну не то, чтобы стервами, но такими вот «не влезай - убьет»: контора пишет, и каждый - первый, а дальше - хрен с ним, может, и повезет. Они кузявые, и не лемминги, уже умеют по жизни - вскачь, пусть и срываясь с хвалы на плач, на детский, тонкий, беспомощненький фальцет, но не реветь, что цветок не сорван, не вштырит уж мятной тяжестью леденцовой, и что, по правде-то, сказки нет, а значит, не о чем и жалеть, ну, то есть, вот совсем ни о чем.
    Они ворочаются ночами, и их баюкает замечательный дядька с крыльями за плечом…