Мастера шпионских дел
История о двух соглядатаях
О том, как аль-Касим ибн Убайдаллах наградил своего учителя, став везиром, речь уже шла. Но платить старые долги было не единственным его занятием: прежде всего, заняв высшую после халифа должность, аль-Касим решил пожить в свое удовольствие - и начал пить и гулять. Было ему тогда лет двадцать - один из самых молодых везиров при Аббасидах; в основном назначили его из уважения к отцу, от которого он унаследовал везират. Вот раз собрал он у себя рабынь - без других мужчин, - рассыпал по полу розы вперемешку со сребрениками и начал пирушку - а когда ему хотелось полюбоваться какой-нибудь из рабынь, он не только ее раздевал, но и сам в ее платье и покрывало кутался. Забава, по сути, вполне невинная (по сравнению с некоторыми развлечениями его современников) - но на престоле еще сидел тот самый аль-Мутадид, который даже пажам, отдыхающим во дворце от дежурства, запрещал в нарды играть и обувь снимать; так что аль-Касим пировал в сугубой тайне ото всех.
Наутро зовет его к себе государь и с любезной улыбкой спрашивает при всем дворе: «Аль-Касим, что ж ты нас всех не пригласил на свою вечеринку? Или постеснялся, что мы тебя в женском платье увидим?» Везир стоит ни жив, ни мертв, а аль-Мутадид продолжает говорить по-прежнему любезные слова все более железным голосом: «Что с тобою, чего ты так перепугался? Ты ж ничего дурного в таком времяпрепровождении не видишь - так чего тебе бояться? Или все-таки видишь? Ну ладно, ступай пока с богом!»
Аль-Касим пришел домой мрачный, собрал друзей, рассказал им обо всем и добавил: «Понятно, что мне хотел показать государь - если он уж о таких тайных забавах моих все знает, то что уж говорить о моих неофициальных доходах, о взятках и обо всем прочем, что я скрывал даже меньше, чем эту пьянку? Но как он проведал? Не будет мне покоя, пока о том не дознаюсь!» И его друг Халид поклялся, что выяснит, кто донес халифу о забаве с розами.
Пошел Халид обходить дворец, расспрашивать да прислушиваться: нет, вроде никто не похож на соглядатая. На второй день обошел ведомства, управы, пробился даже в почтовое ведомство - там, конечно, доносов множество, но вроде бы про аль-Касима нет. На третий день стал искать в самом везирском доме - никого не уличил и уже собрался уходить, как глядь - какой-то парень ползет к дому на коленях, как нищий безногий или с парализованными ногами. Привратники его впускают, треплют по щеке, расспрашивают о городских новостях - тот им новости пересказал, шутками позабавил, осведомился о здоровье каждого, расспросил о том, у кого дети что натворили. Потом между делом начал спрашивать о том, кто с утра сидел у везира в приемной и кого тот принял, а кого нет. Потом подобрал брошенные ему медяки и пополз так же в дом - привратники пропустили. Халид их спрашивает: кто такой? А привратники в ответ: «да простачок убогий, бедный, глуповатый, но добрый и веселый. Тут в доме все его любят, а он нам новости рассказывает». Халид насторожился и потихоньку двинулся за калекой. А тот и на кухню заглянул за объедками - с поварами поболтал, узнал, что везир кушал и с кем застольничал; и с кравчими потолковал, и с хранителями кладовой, и с писарями, и евнухами из гарема, а через них всяких приветов и новостей гаремным женщинам передал - и со всеми весел, любезен, всех потешает. И все с ним тоже приветливы, ибо отрадно видеть, когда человек в беде, а духом не падает. И так добрался он от челядинца к челядинцу до самых дальних покоев аль-Касима, куда тот и ближних друзей не впускал. «А хозяин ваш как, да благословит его Аллах?» - спрашивает. Челядинцы в ответ: «Последние дни плохо что-то с хозяином: не ест, не пьет, не спит да горюет, а почему - не ведаем». Наконец, нищий уполз из дома - с корзинкой, до краев полной хлеба и обгрызенной халвы и с горстью монет в кармане.
Халид двинулся за нищим следом по улице - до моста, через мост, до ночлежного двора. Там калека и скрылся - и слышно было, как там его другие нищие приветствуют так шумно и радостно, что внутрь Халид уже не решился заходить. Стоит у входа, думает, что тут к чему - глядь, а парень этот выходит из ночлежки. На обеих ногах, бодрым шагом, в шелковом кафтане и огромном тюрбане, да еще и с длинной белоснежной бородою. Халид сообразил, что и ему бы не грех переодеться, кликнул своего слугу, обменялся с ним платьем и поспешил за поддельным калекой. А тот подошел неспешно к дворцу Тахиридов, но заходить не стал - только подозвал евнуха и передал ему маленькую сложенную бумажку. И ушел - дальше Халид за ним уже не следил.
Вернулся Халид к везиру и говорит: «Аль-Касим, дошло до меня, что принял ты сегодня утром таких-то просителей, а отшил таких-то, а к столу тебе подавали то-то и то-то, только у тебя охоты к еде не было, а такая-то твоя наложница опасается, что ты к ней последние дни не заходишь, потому что предпочел ей сякую-то...» Везир смотрит на него дикими глазами и спрашивает: «Откуда ты узнал все это?» - «Оттуда же, откуда весть о розовой пирушке дошла до государя», - говорит Халид и рассказывает все от и до. Аль-Касим дал ему крепких ребят, они устроили засаду в том самом дальнем кабинете, до которого добрался «калека» и в следующее посещение схватили его. Везир его допросил - тот сперва отпирался, а потом признался, что и впрямь он халифский соглядатай, Ибрахим-хашимит, приставленный к везиру, а жалованья ему идет - тридцать золотых в месяц; все же, что ему набросали как нищему, он раздает в ночлежке настоящим попрошайкам, так что те его сроду бы не выдали.
Эта история сохранилась в разных изводах, и кончается она в них по-разному. В одном везир велит халифского соглядатая удавить и тихо закопать. А в другом сажает под замок, а через несколько дней государь вызывает аль-Касима и говорит: «У тебя, сдается мне, гостит мой верный человек Ибрахим. Я его ценю. Давай меняться: ты его отпустишь по-хорошему, а я к тебе другого соглядатая не приставлю. А если он куда-то совсем исчезнет, то я знаю, с кого спрашивать за его кровь». Аль-Касим поклонился, соглядатая выпустил, да еще пожаловал деньгами да кафтаном - и больше сведения о нем халифу и впрямь не поступали. По крайней мере, аль-Мутадид ни разу не дал везиру повода в том усомниться.
Говядина и курятина
Египетский эмир Ахмад ибн Тулун, отколовшийся в пору смуты от халифата и правивший Египтом и Сирией, основатель династии Тулунидов, слыл человеком и умным, и добродушным. Вот сидит он в саду в беседке, обедает с друзьями и сподвижниками, а в сторонке сидит оборванный нищий. Ахмад взял со стола кусок курицы, кусок говядины, кусок халвы, завернул каждый в лепешку и велел дать нищему. Тот начал кланяться и благодарить, но ибн Тулун отмахнулся и продолжал застолье и беседу. Внезапно он кликнул стражу, велел схватить нищего, глянул ему в лицо и спросил: «Ну как, соглядатай, сам отчитаешься, какие тебе наказы дал аль-Мутадид, или пороть тебя?» Нищий малость поотпирался, но сознался. Окружающие стали дивиться, а Ахмад пояснил: «Он не только не стал есть первый же кусок, а осмотрел все, но и потом халву съел, курятину съел, а говядиной побрезговал. И после этого не ушел, а остался сидеть. Я и понял, что он не голодный и не нищий, и, скорее всего, из Ирака, где баранину и курицу любят, а говядину и за мясо не считают; а там уж нетрудно было догадаться, кто его прислал...»
Надо сказать, что халиф за этот случай с ибн Тулуном расплатился. Приходит Ахмаду с нарочным небольшая посылка из Багдада; он ее разворачивает - а в ней женская туфля его, ахмадовой, самой-самой тайной любовницы (проживающей, разумеется, тут же, в Египте) и записка: «И ты думаешь, твоя жизнь не в моих руках?»
(Kell)
===
Копенгагенский гамбит
Первая мировая. На складах в Копенгагене лежит большая партия новеньких пулемётов - 300 штук - построенная по заказу России и уже оплаченная. Впрочем, оплатить - ещё не значит забрать. Дания - страна нейтральная, Германия выражает решительный протест, пулемёты остаются на складе.
Затем ход делает уже немецкая сторона - производителю предлагается круглая сумма, всё уже договорено... но вокруг склада оказывается есть и российские наблюдатели. Дипломатический протест Антанты - пулемёты лежат, где лежали.
И так пять раз подряд.
Выход из положения придумывает капитан немецкого Генштаба Ринтелен. Прибывает в Копенгаген под видом английского агента. Через лицо прикомандированное - местного немецкого коммерсанта - находит выход на русскую резидентуру. Добывает корабль, замаскированный под российский.
И вот - финальная встреча. Дорогой ресторан, интим. Всё обговорено, дата погрузки назначена, все собираются расходиться... и тут лицо прикомандированное ("Молчать, надувать щёки, лакать ликёр") решает наконец отметиться в истории.
Воздвигается, вытягивается по стойке "Смирно" и провозглашает на весь зал:
- Не угодно ли сигару гер-р-ру капитану?
На чём операция собственно и накрывается тазиком.
Тогда корнет бежать решился....
Под конец войны Гиммлер пытается вести переговоры с союзниками. В какой-то момент он даже делает Эйзенхауэру предложение, от которого ну никак нельзя отказаться: вся оставшаяся территория Германии в обмен на пост министра полиции в новом правительстве. В ожидании ответа он продумывает свою речь при вступлении в должность, а также размышляет, должно ли требовать от американцев встречать его нацистским приветствием, или соглашаться на рукопожатие.
А ответа нет. То есть, какой-то ответ таки есть, но это совсем не то: "Listed & wanted" по всей форме.
Тогда Гиммлер сбривает усы, переодевается, извлекает на свет давным-давно заготовленный комплект документов на имя бедного беженца Генриха Хитцингера и ударяется в бега.
...Попадается он под Бременом. Несмотря на документы - безупречные и по легенде, и по исполнению.
Потому как беженец, у которого в порядке абсолютно все документы, - на самом деле диво дивное...
Когда пишут разведчики
Все, работающие в годы войны с семнадцатым отделом Британской военно-морской разведки, отмечают совершенно особый стиль её докладов, их простой и энергичный язык.
Спустя всего восемь лет после окончания войны со стилем семнадцатого отдела знакомится и широкая публика.
Точнее, со стилем сотрудника, писавшего эти доклады.
"Бонд. Джеймс Бонд".
(Ирукан)
О том, как аль-Касим ибн Убайдаллах наградил своего учителя, став везиром, речь уже шла. Но платить старые долги было не единственным его занятием: прежде всего, заняв высшую после халифа должность, аль-Касим решил пожить в свое удовольствие - и начал пить и гулять. Было ему тогда лет двадцать - один из самых молодых везиров при Аббасидах; в основном назначили его из уважения к отцу, от которого он унаследовал везират. Вот раз собрал он у себя рабынь - без других мужчин, - рассыпал по полу розы вперемешку со сребрениками и начал пирушку - а когда ему хотелось полюбоваться какой-нибудь из рабынь, он не только ее раздевал, но и сам в ее платье и покрывало кутался. Забава, по сути, вполне невинная (по сравнению с некоторыми развлечениями его современников) - но на престоле еще сидел тот самый аль-Мутадид, который даже пажам, отдыхающим во дворце от дежурства, запрещал в нарды играть и обувь снимать; так что аль-Касим пировал в сугубой тайне ото всех.
Наутро зовет его к себе государь и с любезной улыбкой спрашивает при всем дворе: «Аль-Касим, что ж ты нас всех не пригласил на свою вечеринку? Или постеснялся, что мы тебя в женском платье увидим?» Везир стоит ни жив, ни мертв, а аль-Мутадид продолжает говорить по-прежнему любезные слова все более железным голосом: «Что с тобою, чего ты так перепугался? Ты ж ничего дурного в таком времяпрепровождении не видишь - так чего тебе бояться? Или все-таки видишь? Ну ладно, ступай пока с богом!»
Аль-Касим пришел домой мрачный, собрал друзей, рассказал им обо всем и добавил: «Понятно, что мне хотел показать государь - если он уж о таких тайных забавах моих все знает, то что уж говорить о моих неофициальных доходах, о взятках и обо всем прочем, что я скрывал даже меньше, чем эту пьянку? Но как он проведал? Не будет мне покоя, пока о том не дознаюсь!» И его друг Халид поклялся, что выяснит, кто донес халифу о забаве с розами.
Пошел Халид обходить дворец, расспрашивать да прислушиваться: нет, вроде никто не похож на соглядатая. На второй день обошел ведомства, управы, пробился даже в почтовое ведомство - там, конечно, доносов множество, но вроде бы про аль-Касима нет. На третий день стал искать в самом везирском доме - никого не уличил и уже собрался уходить, как глядь - какой-то парень ползет к дому на коленях, как нищий безногий или с парализованными ногами. Привратники его впускают, треплют по щеке, расспрашивают о городских новостях - тот им новости пересказал, шутками позабавил, осведомился о здоровье каждого, расспросил о том, у кого дети что натворили. Потом между делом начал спрашивать о том, кто с утра сидел у везира в приемной и кого тот принял, а кого нет. Потом подобрал брошенные ему медяки и пополз так же в дом - привратники пропустили. Халид их спрашивает: кто такой? А привратники в ответ: «да простачок убогий, бедный, глуповатый, но добрый и веселый. Тут в доме все его любят, а он нам новости рассказывает». Халид насторожился и потихоньку двинулся за калекой. А тот и на кухню заглянул за объедками - с поварами поболтал, узнал, что везир кушал и с кем застольничал; и с кравчими потолковал, и с хранителями кладовой, и с писарями, и евнухами из гарема, а через них всяких приветов и новостей гаремным женщинам передал - и со всеми весел, любезен, всех потешает. И все с ним тоже приветливы, ибо отрадно видеть, когда человек в беде, а духом не падает. И так добрался он от челядинца к челядинцу до самых дальних покоев аль-Касима, куда тот и ближних друзей не впускал. «А хозяин ваш как, да благословит его Аллах?» - спрашивает. Челядинцы в ответ: «Последние дни плохо что-то с хозяином: не ест, не пьет, не спит да горюет, а почему - не ведаем». Наконец, нищий уполз из дома - с корзинкой, до краев полной хлеба и обгрызенной халвы и с горстью монет в кармане.
Халид двинулся за нищим следом по улице - до моста, через мост, до ночлежного двора. Там калека и скрылся - и слышно было, как там его другие нищие приветствуют так шумно и радостно, что внутрь Халид уже не решился заходить. Стоит у входа, думает, что тут к чему - глядь, а парень этот выходит из ночлежки. На обеих ногах, бодрым шагом, в шелковом кафтане и огромном тюрбане, да еще и с длинной белоснежной бородою. Халид сообразил, что и ему бы не грех переодеться, кликнул своего слугу, обменялся с ним платьем и поспешил за поддельным калекой. А тот подошел неспешно к дворцу Тахиридов, но заходить не стал - только подозвал евнуха и передал ему маленькую сложенную бумажку. И ушел - дальше Халид за ним уже не следил.
Вернулся Халид к везиру и говорит: «Аль-Касим, дошло до меня, что принял ты сегодня утром таких-то просителей, а отшил таких-то, а к столу тебе подавали то-то и то-то, только у тебя охоты к еде не было, а такая-то твоя наложница опасается, что ты к ней последние дни не заходишь, потому что предпочел ей сякую-то...» Везир смотрит на него дикими глазами и спрашивает: «Откуда ты узнал все это?» - «Оттуда же, откуда весть о розовой пирушке дошла до государя», - говорит Халид и рассказывает все от и до. Аль-Касим дал ему крепких ребят, они устроили засаду в том самом дальнем кабинете, до которого добрался «калека» и в следующее посещение схватили его. Везир его допросил - тот сперва отпирался, а потом признался, что и впрямь он халифский соглядатай, Ибрахим-хашимит, приставленный к везиру, а жалованья ему идет - тридцать золотых в месяц; все же, что ему набросали как нищему, он раздает в ночлежке настоящим попрошайкам, так что те его сроду бы не выдали.
Эта история сохранилась в разных изводах, и кончается она в них по-разному. В одном везир велит халифского соглядатая удавить и тихо закопать. А в другом сажает под замок, а через несколько дней государь вызывает аль-Касима и говорит: «У тебя, сдается мне, гостит мой верный человек Ибрахим. Я его ценю. Давай меняться: ты его отпустишь по-хорошему, а я к тебе другого соглядатая не приставлю. А если он куда-то совсем исчезнет, то я знаю, с кого спрашивать за его кровь». Аль-Касим поклонился, соглядатая выпустил, да еще пожаловал деньгами да кафтаном - и больше сведения о нем халифу и впрямь не поступали. По крайней мере, аль-Мутадид ни разу не дал везиру повода в том усомниться.
Говядина и курятина
Египетский эмир Ахмад ибн Тулун, отколовшийся в пору смуты от халифата и правивший Египтом и Сирией, основатель династии Тулунидов, слыл человеком и умным, и добродушным. Вот сидит он в саду в беседке, обедает с друзьями и сподвижниками, а в сторонке сидит оборванный нищий. Ахмад взял со стола кусок курицы, кусок говядины, кусок халвы, завернул каждый в лепешку и велел дать нищему. Тот начал кланяться и благодарить, но ибн Тулун отмахнулся и продолжал застолье и беседу. Внезапно он кликнул стражу, велел схватить нищего, глянул ему в лицо и спросил: «Ну как, соглядатай, сам отчитаешься, какие тебе наказы дал аль-Мутадид, или пороть тебя?» Нищий малость поотпирался, но сознался. Окружающие стали дивиться, а Ахмад пояснил: «Он не только не стал есть первый же кусок, а осмотрел все, но и потом халву съел, курятину съел, а говядиной побрезговал. И после этого не ушел, а остался сидеть. Я и понял, что он не голодный и не нищий, и, скорее всего, из Ирака, где баранину и курицу любят, а говядину и за мясо не считают; а там уж нетрудно было догадаться, кто его прислал...»
Надо сказать, что халиф за этот случай с ибн Тулуном расплатился. Приходит Ахмаду с нарочным небольшая посылка из Багдада; он ее разворачивает - а в ней женская туфля его, ахмадовой, самой-самой тайной любовницы (проживающей, разумеется, тут же, в Египте) и записка: «И ты думаешь, твоя жизнь не в моих руках?»
(Kell)
===
Копенгагенский гамбит
Первая мировая. На складах в Копенгагене лежит большая партия новеньких пулемётов - 300 штук - построенная по заказу России и уже оплаченная. Впрочем, оплатить - ещё не значит забрать. Дания - страна нейтральная, Германия выражает решительный протест, пулемёты остаются на складе.
Затем ход делает уже немецкая сторона - производителю предлагается круглая сумма, всё уже договорено... но вокруг склада оказывается есть и российские наблюдатели. Дипломатический протест Антанты - пулемёты лежат, где лежали.
И так пять раз подряд.
Выход из положения придумывает капитан немецкого Генштаба Ринтелен. Прибывает в Копенгаген под видом английского агента. Через лицо прикомандированное - местного немецкого коммерсанта - находит выход на русскую резидентуру. Добывает корабль, замаскированный под российский.
И вот - финальная встреча. Дорогой ресторан, интим. Всё обговорено, дата погрузки назначена, все собираются расходиться... и тут лицо прикомандированное ("Молчать, надувать щёки, лакать ликёр") решает наконец отметиться в истории.
Воздвигается, вытягивается по стойке "Смирно" и провозглашает на весь зал:
- Не угодно ли сигару гер-р-ру капитану?
На чём операция собственно и накрывается тазиком.
Тогда корнет бежать решился....
Под конец войны Гиммлер пытается вести переговоры с союзниками. В какой-то момент он даже делает Эйзенхауэру предложение, от которого ну никак нельзя отказаться: вся оставшаяся территория Германии в обмен на пост министра полиции в новом правительстве. В ожидании ответа он продумывает свою речь при вступлении в должность, а также размышляет, должно ли требовать от американцев встречать его нацистским приветствием, или соглашаться на рукопожатие.
А ответа нет. То есть, какой-то ответ таки есть, но это совсем не то: "Listed & wanted" по всей форме.
Тогда Гиммлер сбривает усы, переодевается, извлекает на свет давным-давно заготовленный комплект документов на имя бедного беженца Генриха Хитцингера и ударяется в бега.
...Попадается он под Бременом. Несмотря на документы - безупречные и по легенде, и по исполнению.
Потому как беженец, у которого в порядке абсолютно все документы, - на самом деле диво дивное...
Когда пишут разведчики
Все, работающие в годы войны с семнадцатым отделом Британской военно-морской разведки, отмечают совершенно особый стиль её докладов, их простой и энергичный язык.
Спустя всего восемь лет после окончания войны со стилем семнадцатого отдела знакомится и широкая публика.
Точнее, со стилем сотрудника, писавшего эти доклады.
"Бонд. Джеймс Бонд".
(Ирукан)