О бороде и усах (классика)
Соседка останавливает меня в подъезде, шутя: "Ну, Миша, ты такую бороду отрастил, что теперь иди-ка в священники".
Борода в ее восприятии сочетается с духовным саном... Из всех высших сословий, побритых еще при Петре, только духовенство и сохранило бороду. Казалось бы, наоборот, борода - непреодоленно звериное в человеке, грубый волосяной покров, затмевающий духовный свет лица. Но ведь борода прикрывает именно звериную часть лица - не лоб, не глаза, а хищную челюсть и рот. Вот почему борода благообразна: в ней сама природа стыдлива прикрывает свое срамное отверстие на лице, так же, как она делает это в паху.
Бритость может быть полной или частичной (усы), соответственно чему личность получает свой социальный статус, а лицо - определенное метафизическое выражение. В России Х1Х века существовало три основные категории лиц: штатские, военные и духовные, и уже по внешности они были различны: бритые - усатые - бородатые. Полная бритость - это отречение от пола и попрание естества, поэтому почти везде и всегда только бритые были служителями закона - бесстрастными, исполнительными. В учреждении, в канцелярии нельзя себе представить ни усатых, ни тем более бородатых лиц - это был бы ползучий бунт. Всюду, где бюрократическая машина была сильна, она поддерживалась если не прямыми евнухами, то их символической заменой в виде бритых службистов. Так же, как бумага в канцелярии есть знаковая форма, чистая условность, так и обслуживается она выглаженными лицами, на которых прущая сила растительного естества каждый день аккуратно уничтожается.
Бритва - это гильотина в миниатюре, орудие мягкого террора. Когда отрублены самые непокорные головы, тогда по отношению к остальным достаточно чисто символической процедуры снятия волос. Так было и в России: прежде, чем бритва стала гулять по бородам граждан, топор лихо гулял по головам стрельцов, и потому в бритве напуганным бородачам являлась уже острота и размах такого свойства, что в случае сохранения бороды приходилось опасаться и за голову.
Бороду сохранили лишь два сословия в государстве, оба - наиболее удаленные от власти, закона и чинослужения. Это - крестьянство и духовенство; одно - потому что лепится к земле, другое - к небу. Закон и топор гуляют посередине, в области общественно-государственной, и не касаются того, что ниже или выше ее, дольнего и горнего. И в этом - безусловная общность двух сословий, запечатленная единым корнем: крестьянство - христианство. Оба сословия опираются на силы природного и духовного естества, из себя исходящие, обществу не подвластные. Борода так же пристала крестьянскому лицу, как растительность - земле, которую он возделывает. Что касается духовных лиц, то сохранение бороды здесь знаменует послушание вышней воле, стремление удержать естественный образ, данный от Бога. Ведь и Бог-сын, и Бог-отец всегда изображаются на иконах с бородой; представить их бритыми - значит признать над ними какую-то другую власть.
Еще одно сословие - воинское - принадлежит отчасти природному, отчасти государственному порядку вещей. С одной стороны, воины, как и чиновники, находятся на службе у государства. Но используется это сословие именно тогда, когда государству грозит опасность, когда в целях самосохранения или самораспространения оно вынуждено опираться не на закон, а на брутальную силу. Поэтому, в отличие от чиновников, подчиненных закону, воинам позволяется частично удержать свою связь с природой. Буйство в них не обуздывается, а поощряется, правда, с ведома и в интересах государства. Это промежуточное положение воинства означено в его типически усатом облике, где естество частью уничтожено, частью же оставлено и тем самым подчеркнуто уже не как естество, а как намерение, вызов. В сравнении с бритым, евнухоидным штатским, усатый гусар - настоящий мужчина; он не сокрылся малодушно под "сень надежную закона", но защищает честь своего государства в тех жестоких обстоятельствах, когда бессилен оказывается гражданский закон. Природа в воине отчуждена от самой себя, возведена в функцию государственную, т.е. осуществляется как целесообразное насилие. Остается не текучая, ниспадающая, волнисто-мягкая борода, но жесткие усы, своей короткостью и остротой выражающие идею хищности, наступления. И подравниваются они обычно прямо, будто солдатская шеренга. Борода стелется, клубится, усы - торчат, колют, между ними такая же разница, как между мягкой травяной порослью и рядом отточенных штыков.
Недаром у самых воинственных наций: турков, арабов, наших кавказцев - мужчины поголовно усаты. Это связано, быть может, с отсутствием землепашества, прививающего мирный, растительный характер народу и украшающего бородой его облик. Усатые народы живут преимущественно в горах и пустынях, где, не занятые земледелием, мужчины неизбежно осваивают профессию воина - добытчика силой от людей, а не согласием от земли. Если в бритом мужчине пол оттеснен, подавлен, а в бородатом выражен широко, человечно, миролюбиво, то усатый мужчина осуществляет себя в специфически властной и половой сфере, с явно выраженным уклоном в агрессивность, как властитель, захватчик, любовник. Его притязание - властвовать над природой, над женщиной, над народом, который при этом весь обривается, становится женоподобен, составляя политический гарем своего падишаха. При усатых владыках (вспомним опять Петра, в недавнее время - Сталина, Гитлера) народ сверкает гладкостью лиц, а борода воспринимается как захламленность лица, проявление гнилой упадочности, декаданса или диссидентства. Дескать, с природой спутался человек - дик, распущен, или, того хуже, злоумышляет против закона. Борода вызывает общественную неприяzнь и подозрение в нелояльности; усы - энтузиазм, ликование, влюбление; бритость воспринимается как норма.
Перебирая на днях портреты русских писателей, я поразился тому, как во многих случаях внешний облик точно соответстует направлению творчества. Писатели романтического типа - Лермонтов, Гоголь, Горький - с усами: в них напор на жизнь, устремленность к идеалу, воинственность, жажда борьбы, исправления недостатков, переделки действительности. Напротив, у писателей с бородами: Л. Толстого, Достоевского, Чехова, Пришвина - углубленное постижение жизни, обращение к ее вечным, непреходящим основам, проповедь сближения с природой, смирение, любовь к ближнему. Наконец, бритые писатели, с гладкими лицами - те, что своим творчеством несут государственную службу. Таких больше всего в 18-ом веке: Ломоносов, Фонвизин, Радищев, - и в ХХ-м: Маяковский, Фадеев, Твардовский. В грубом упрощении: романтизм усат, реализм бородат, классицизм брит.
(c) Михаил Эпштейн, 1978
Борода в ее восприятии сочетается с духовным саном... Из всех высших сословий, побритых еще при Петре, только духовенство и сохранило бороду. Казалось бы, наоборот, борода - непреодоленно звериное в человеке, грубый волосяной покров, затмевающий духовный свет лица. Но ведь борода прикрывает именно звериную часть лица - не лоб, не глаза, а хищную челюсть и рот. Вот почему борода благообразна: в ней сама природа стыдлива прикрывает свое срамное отверстие на лице, так же, как она делает это в паху.
Бритость может быть полной или частичной (усы), соответственно чему личность получает свой социальный статус, а лицо - определенное метафизическое выражение. В России Х1Х века существовало три основные категории лиц: штатские, военные и духовные, и уже по внешности они были различны: бритые - усатые - бородатые. Полная бритость - это отречение от пола и попрание естества, поэтому почти везде и всегда только бритые были служителями закона - бесстрастными, исполнительными. В учреждении, в канцелярии нельзя себе представить ни усатых, ни тем более бородатых лиц - это был бы ползучий бунт. Всюду, где бюрократическая машина была сильна, она поддерживалась если не прямыми евнухами, то их символической заменой в виде бритых службистов. Так же, как бумага в канцелярии есть знаковая форма, чистая условность, так и обслуживается она выглаженными лицами, на которых прущая сила растительного естества каждый день аккуратно уничтожается.
Бритва - это гильотина в миниатюре, орудие мягкого террора. Когда отрублены самые непокорные головы, тогда по отношению к остальным достаточно чисто символической процедуры снятия волос. Так было и в России: прежде, чем бритва стала гулять по бородам граждан, топор лихо гулял по головам стрельцов, и потому в бритве напуганным бородачам являлась уже острота и размах такого свойства, что в случае сохранения бороды приходилось опасаться и за голову.
Бороду сохранили лишь два сословия в государстве, оба - наиболее удаленные от власти, закона и чинослужения. Это - крестьянство и духовенство; одно - потому что лепится к земле, другое - к небу. Закон и топор гуляют посередине, в области общественно-государственной, и не касаются того, что ниже или выше ее, дольнего и горнего. И в этом - безусловная общность двух сословий, запечатленная единым корнем: крестьянство - христианство. Оба сословия опираются на силы природного и духовного естества, из себя исходящие, обществу не подвластные. Борода так же пристала крестьянскому лицу, как растительность - земле, которую он возделывает. Что касается духовных лиц, то сохранение бороды здесь знаменует послушание вышней воле, стремление удержать естественный образ, данный от Бога. Ведь и Бог-сын, и Бог-отец всегда изображаются на иконах с бородой; представить их бритыми - значит признать над ними какую-то другую власть.
Еще одно сословие - воинское - принадлежит отчасти природному, отчасти государственному порядку вещей. С одной стороны, воины, как и чиновники, находятся на службе у государства. Но используется это сословие именно тогда, когда государству грозит опасность, когда в целях самосохранения или самораспространения оно вынуждено опираться не на закон, а на брутальную силу. Поэтому, в отличие от чиновников, подчиненных закону, воинам позволяется частично удержать свою связь с природой. Буйство в них не обуздывается, а поощряется, правда, с ведома и в интересах государства. Это промежуточное положение воинства означено в его типически усатом облике, где естество частью уничтожено, частью же оставлено и тем самым подчеркнуто уже не как естество, а как намерение, вызов. В сравнении с бритым, евнухоидным штатским, усатый гусар - настоящий мужчина; он не сокрылся малодушно под "сень надежную закона", но защищает честь своего государства в тех жестоких обстоятельствах, когда бессилен оказывается гражданский закон. Природа в воине отчуждена от самой себя, возведена в функцию государственную, т.е. осуществляется как целесообразное насилие. Остается не текучая, ниспадающая, волнисто-мягкая борода, но жесткие усы, своей короткостью и остротой выражающие идею хищности, наступления. И подравниваются они обычно прямо, будто солдатская шеренга. Борода стелется, клубится, усы - торчат, колют, между ними такая же разница, как между мягкой травяной порослью и рядом отточенных штыков.
Недаром у самых воинственных наций: турков, арабов, наших кавказцев - мужчины поголовно усаты. Это связано, быть может, с отсутствием землепашества, прививающего мирный, растительный характер народу и украшающего бородой его облик. Усатые народы живут преимущественно в горах и пустынях, где, не занятые земледелием, мужчины неизбежно осваивают профессию воина - добытчика силой от людей, а не согласием от земли. Если в бритом мужчине пол оттеснен, подавлен, а в бородатом выражен широко, человечно, миролюбиво, то усатый мужчина осуществляет себя в специфически властной и половой сфере, с явно выраженным уклоном в агрессивность, как властитель, захватчик, любовник. Его притязание - властвовать над природой, над женщиной, над народом, который при этом весь обривается, становится женоподобен, составляя политический гарем своего падишаха. При усатых владыках (вспомним опять Петра, в недавнее время - Сталина, Гитлера) народ сверкает гладкостью лиц, а борода воспринимается как захламленность лица, проявление гнилой упадочности, декаданса или диссидентства. Дескать, с природой спутался человек - дик, распущен, или, того хуже, злоумышляет против закона. Борода вызывает общественную неприяzнь и подозрение в нелояльности; усы - энтузиазм, ликование, влюбление; бритость воспринимается как норма.
Перебирая на днях портреты русских писателей, я поразился тому, как во многих случаях внешний облик точно соответстует направлению творчества. Писатели романтического типа - Лермонтов, Гоголь, Горький - с усами: в них напор на жизнь, устремленность к идеалу, воинственность, жажда борьбы, исправления недостатков, переделки действительности. Напротив, у писателей с бородами: Л. Толстого, Достоевского, Чехова, Пришвина - углубленное постижение жизни, обращение к ее вечным, непреходящим основам, проповедь сближения с природой, смирение, любовь к ближнему. Наконец, бритые писатели, с гладкими лицами - те, что своим творчеством несут государственную службу. Таких больше всего в 18-ом веке: Ломоносов, Фонвизин, Радищев, - и в ХХ-м: Маяковский, Фадеев, Твардовский. В грубом упрощении: романтизм усат, реализм бородат, классицизм брит.
(c) Михаил Эпштейн, 1978