О ненависти и любви к математике
http://www.ihst.ru/projects/sohist/news/2007/1029-31.htm
Письмо Лузина
"...Родился я в Сибири, городе Томске. Глухой город, однако "столица" Сибири. Его окружала глухая тайга и вековечная борьба за существование и в растительном мире, и в мире животных. Томск стоит на берегу небольшой реки Томь. За рекою - медвежьи берлоги. Я учился в "классической гимназии". У моих сверстников был культ физической силы; вполне понятно почему: близость столь сильных зверей, как медведи и рассказы о них заставляли видеть в физической силе высшее благо.
Я был физически очень слабым (хотя и нормальным) и робким. Товарищи хотели меня приохотить к их интересам и, злоупотребляя своею силою, достигали обратного. Я просто боялся быть в их обществе и уединялся, когда только мог. Был в Томске единственный книжный магазин, в который тогдашняя "Европейская Россия" пересылала всякую ненужную литературу: была полная мешанина, разбираться в которой я быстро приохотился. Я был единственным ребенком у моих родителей. Отец - торговый служащий. Оба были полуобразованны, но все же читать и писать могли. Понимая мое отчуждение от товарищей, они предоставляли мне полную свободу действий внутри меня самого. За эту свободу - вечное им спасибо! Я рос "сам из себя", и моя голова была полна миром фантазии. Я читал буквально все, что видел на прилавке магазина и, конечно, ничего не понимал. Я читал Канта "Критику Чистого Разума" ранее романов Жюль-Верна. Книги философские больше всего меня привлекали, потому что я их не мог понять, и я искал тайного смысла их, хотел понять его, похитить его, даже "силой". Я был одинок абсолютным образом, у меня не было никого ни из товарищей, ни из взрослых, интересы которых все вращались около охоты и вина.
Жюль Верна я считаю своим учителем, так как именно он привил мне веру в науку, любовь к ней и жажду сделаться инженером. Но я хорошо понимал, что без математики невозможно быть инженером. И я пожелал овладеть ею. Учителя в Томской гимназии были очень средние люди, выброшенные из недр "Европейской России" за их отрицательные качества. Учителя по математике, по геометрии особенно, заставляли учить наизусть теоремы И ДОКАЗАТЕЛЬСТВА. Механическая память у меня была слабая, и я стал все отставать и отставать. Учился я средне из-за "фантастики" и отсутствия механической памяти, т.е. способности "зазубривания". Я стал приносить из гимназии отметки по математике 4, потом 3, потом 2. Здесь отец нанял мне репетитора, так как неуспеваемость по математике грозила мне оставлением на 2-ой год в классе ("второгодник" - кличка была позорная). Репетитор был взят отцом из студентов Томского политехникума, недавно открывшегося в Томске. В Университете было только два факультета: Медицинский и Юридический для оказания помощи "краю", т.е. Сибири. Студент, благодаря моей судьбе, оказался очень даровитым. Он заметил мою неспособность к механическому запоминанию и поставил дело на дальнейшее развитие фантазии, оплодотворенной логикой. Именно он прямо заставил меня решать задачи из задачника Рыбкина по триогонометрии и геометрии. Когда же я стал возражать, говоря, что для этого надо знать теорию, т.е. "зубрить", он отвечал: "Ну она-то Вам и будет ясна из практики". Короче, я минуя всякую схоластику и зубрежку прямо начал под его наблюдением решать задачи, справляясь с теорией по мере необходимости и беря из нее лишь то, что непосредственно нужно было для решения задачи и получения ответа, указанного в задачнике. Этот метод позволил мне познакомиться с теорией не путем зазубривания, а совершенно реально, как с ресурсом необходимости. Мои отметки по математике стали повышаться, возвратилась 3, потом 4 и через год и 5. Я стал лучшим "решателем" задач в классе. Но, хотя теорию (алгебры и геометрии) я знал, однако, все же не понимал ее внутренне: у меня уже стал появляться научный вкус.
Я хотел идти в инженеры, именно в морские, под влиянием Жюль-Верна. Но в тогдашнем Петербургском Морском училище надо было преодолеть "конкурсные экзамены": на человека приходилось по 4 - 5 соперников. Будучи робким, я отказался идти на конкурс. Тогда отец посоветовал поступить на Физико-Математический Факультет, так как, после двухлетнего учения, молодые люди, сдав экзамен за 2 года, могли поступить в Морское Училище без конкурса. Это решило мою судьбу: я поехал в Москву и поступил на Математ. Отделение Московского Университета, из-за отвращения к математике, которой очень боялся и которую не любил, считая ее рядом "фокусов".
Но на первой же лекции, незабвенного проф. Николая Васильевича Бугаева, я был буквально уничтожен до утраты сознания, где я нахожусь. Профессор буквально сказал следующее (ex cathaedral): "Поздравляю вас с поступлением. Вы, конечно, пошли сюда, движимые голосом сердца, по любви. И, конечно, вы хотите сделаться знаменитыми математиками. Так вот вам указание и рецепт: для этого надо забыть элементарную математику. И чем радикальнее вы ее забудете, тем больше преуспеете. Забудьте как можно полнее, до конца и начинайте снова все заново: математика высшая есть самая высокая музыка, самое высокое искусство, это - гармония общих идей и интуиции". Я понял, что мне теперь не уйти от проф. Бугаева, пока я не пойму до конца то, что он обещал. И я остался, пройдя 2 года, еще на 2 года, чтобы кончить математическое отделение.
Отвращение и страх к элементарной математике у меня до сих пор сохранились. Но я успокаиваю себя тем, что "это не наука".
Моя склонность к бесконечной фантастике и философии нашли пищу в теории функций. И это так обращало внимание, что и избран-то в Академию я был не на кафедру Математики, а на кафедру Философии. Только потом меня перевели, с освобождением кафедры после ухода акад. Успенского в Америку."
Письмо Лузина
"...Родился я в Сибири, городе Томске. Глухой город, однако "столица" Сибири. Его окружала глухая тайга и вековечная борьба за существование и в растительном мире, и в мире животных. Томск стоит на берегу небольшой реки Томь. За рекою - медвежьи берлоги. Я учился в "классической гимназии". У моих сверстников был культ физической силы; вполне понятно почему: близость столь сильных зверей, как медведи и рассказы о них заставляли видеть в физической силе высшее благо.
Я был физически очень слабым (хотя и нормальным) и робким. Товарищи хотели меня приохотить к их интересам и, злоупотребляя своею силою, достигали обратного. Я просто боялся быть в их обществе и уединялся, когда только мог. Был в Томске единственный книжный магазин, в который тогдашняя "Европейская Россия" пересылала всякую ненужную литературу: была полная мешанина, разбираться в которой я быстро приохотился. Я был единственным ребенком у моих родителей. Отец - торговый служащий. Оба были полуобразованны, но все же читать и писать могли. Понимая мое отчуждение от товарищей, они предоставляли мне полную свободу действий внутри меня самого. За эту свободу - вечное им спасибо! Я рос "сам из себя", и моя голова была полна миром фантазии. Я читал буквально все, что видел на прилавке магазина и, конечно, ничего не понимал. Я читал Канта "Критику Чистого Разума" ранее романов Жюль-Верна. Книги философские больше всего меня привлекали, потому что я их не мог понять, и я искал тайного смысла их, хотел понять его, похитить его, даже "силой". Я был одинок абсолютным образом, у меня не было никого ни из товарищей, ни из взрослых, интересы которых все вращались около охоты и вина.
Жюль Верна я считаю своим учителем, так как именно он привил мне веру в науку, любовь к ней и жажду сделаться инженером. Но я хорошо понимал, что без математики невозможно быть инженером. И я пожелал овладеть ею. Учителя в Томской гимназии были очень средние люди, выброшенные из недр "Европейской России" за их отрицательные качества. Учителя по математике, по геометрии особенно, заставляли учить наизусть теоремы И ДОКАЗАТЕЛЬСТВА. Механическая память у меня была слабая, и я стал все отставать и отставать. Учился я средне из-за "фантастики" и отсутствия механической памяти, т.е. способности "зазубривания". Я стал приносить из гимназии отметки по математике 4, потом 3, потом 2. Здесь отец нанял мне репетитора, так как неуспеваемость по математике грозила мне оставлением на 2-ой год в классе ("второгодник" - кличка была позорная). Репетитор был взят отцом из студентов Томского политехникума, недавно открывшегося в Томске. В Университете было только два факультета: Медицинский и Юридический для оказания помощи "краю", т.е. Сибири. Студент, благодаря моей судьбе, оказался очень даровитым. Он заметил мою неспособность к механическому запоминанию и поставил дело на дальнейшее развитие фантазии, оплодотворенной логикой. Именно он прямо заставил меня решать задачи из задачника Рыбкина по триогонометрии и геометрии. Когда же я стал возражать, говоря, что для этого надо знать теорию, т.е. "зубрить", он отвечал: "Ну она-то Вам и будет ясна из практики". Короче, я минуя всякую схоластику и зубрежку прямо начал под его наблюдением решать задачи, справляясь с теорией по мере необходимости и беря из нее лишь то, что непосредственно нужно было для решения задачи и получения ответа, указанного в задачнике. Этот метод позволил мне познакомиться с теорией не путем зазубривания, а совершенно реально, как с ресурсом необходимости. Мои отметки по математике стали повышаться, возвратилась 3, потом 4 и через год и 5. Я стал лучшим "решателем" задач в классе. Но, хотя теорию (алгебры и геометрии) я знал, однако, все же не понимал ее внутренне: у меня уже стал появляться научный вкус.
Я хотел идти в инженеры, именно в морские, под влиянием Жюль-Верна. Но в тогдашнем Петербургском Морском училище надо было преодолеть "конкурсные экзамены": на человека приходилось по 4 - 5 соперников. Будучи робким, я отказался идти на конкурс. Тогда отец посоветовал поступить на Физико-Математический Факультет, так как, после двухлетнего учения, молодые люди, сдав экзамен за 2 года, могли поступить в Морское Училище без конкурса. Это решило мою судьбу: я поехал в Москву и поступил на Математ. Отделение Московского Университета, из-за отвращения к математике, которой очень боялся и которую не любил, считая ее рядом "фокусов".
Но на первой же лекции, незабвенного проф. Николая Васильевича Бугаева, я был буквально уничтожен до утраты сознания, где я нахожусь. Профессор буквально сказал следующее (ex cathaedral): "Поздравляю вас с поступлением. Вы, конечно, пошли сюда, движимые голосом сердца, по любви. И, конечно, вы хотите сделаться знаменитыми математиками. Так вот вам указание и рецепт: для этого надо забыть элементарную математику. И чем радикальнее вы ее забудете, тем больше преуспеете. Забудьте как можно полнее, до конца и начинайте снова все заново: математика высшая есть самая высокая музыка, самое высокое искусство, это - гармония общих идей и интуиции". Я понял, что мне теперь не уйти от проф. Бугаева, пока я не пойму до конца то, что он обещал. И я остался, пройдя 2 года, еще на 2 года, чтобы кончить математическое отделение.
Отвращение и страх к элементарной математике у меня до сих пор сохранились. Но я успокаиваю себя тем, что "это не наука".
Моя склонность к бесконечной фантастике и философии нашли пищу в теории функций. И это так обращало внимание, что и избран-то в Академию я был не на кафедру Математики, а на кафедру Философии. Только потом меня перевели, с освобождением кафедры после ухода акад. Успенского в Америку."