В середине 1960-х в Ленинграде на 4-й Советской улице жил мальчик Женя Эгги. Однажды произошло событие, побудившее его написать на маленьком листке некие слова, адресованные пятиклассникам варшавской школы №1, и вложить этот листок в конверт.
Это была преамбула, и на этом месте мы оставим мальчика Женю Эгги. Туманно начатая история продолжилась уже в наше время, в старом доме на Херсонской улице, где мой товарищ снимал квартиру.
Планировка там была престранная. Сначала длинный-длинный коридор, потом боковое ответвление в крохотную кухоньку, потом опять длинный коридор, потом большой зал, где можно устраивать балы - и проход в маленькую комнатку.
В узкое окошко обозревался дворик, неухоженный и пустынный, закрытый от мира каменной оградой с облупившейся штукатуркой. В узкую арку изредка входили и выходили люди, но в целом здесь было достаточно тихо, и не исключено, что именно поэтому один известный киноактёр, один из кумиров нашего детства, решил поселиться в этом доме, этажом выше.
В длинном и узком коридоре располагались книжные стеллажи. Библиотека была, скажу без лукавства, не ахти - много потрёпанных советских изданий неизвестных авторов, говорящих непонятным языком на неинтересные темы. Когда товарищ съезжал, выяснилось, что владелец намерен отправить все книги на помойку.
- Приезжай, - сказали мне с королевской небрежностью, - и забирай столько, сколько сможешь унести.
Я уже успел прицениться, и потому не стал перенапрягаться: приехал только с двумя большими сумками, в которые вместил немногие достойные книги. Ну, например, вот эту - «Приключения барона Мюнхгаузена», издание 1965 года. Высокая книжка в потёртой чёрной обложке, с иллюстрациями Гюстава Доре. «Дорогому внучку Андрюше от бабушки Лины. 28/IV-65 г.».
Ох, какая же это богатая тема - надписи на книгах! Сколько их у меня этих изданий - спасённых от выбрасывания, выкупленных у букиниста - с надписями, с подписями, с посвящениями и даже автографами. Бог знает, сколько прошло времени и где сейчас все эти люди - когда-то они встречались, разговаривали, смотрели друг другу в глаза и улыбались. Эти надписи - краткие свидетельства чужого бытия, маленькие личные письма, изначально не предназначенные для тайников и сундуков…
Я поставил «Мюнхгаузена» на полку - не перечитывать же детские сказки, в самом деле. И вот буквально на днях, шесть лет спустя, достал эту книжку, раскрыл - и на пол скользнул странный конверт: дешёвый, горчичного цвета, заполненный старательным детским почерком и украшенный почтовой маркой 1966 года.
Это было письмо Жени Эгги, который жил в середине 1960-х на 4-й Советской и с какой-то радости решил установить интернациональный контакт с пятиклашками варшавской школы №1. Я не знаю, что он им написал - письмо до сих пор лежит запечатанное, а я хожу вокруг него, не желая разрушать очарование неведения.
Скорее всего, там какая-нибудь детская ерунда. Типа давайте дружить, дорогие ребята - а что, раньше так было принято, я помню. Но есть ещё одна важная причина, по которой мне не хочется вскрывать письмо. Если допустить, что в 1966 году (обозначенном на почтовой марке) юный писатель тоже был в пятом классе (а это где-то лет 12, плюс-минус год), значит, сейчас Жене, если он жив-здоров, должно быть около 58 лет.
Представляете, как бы это было эффектно? Найти уже не молодого, но ещё крепкого Евгения, подойти и сказать небрежно что-нибудь вроде: «Уполномочен передать Вам письмо…», ну или как-нибудь так. Ведь это осколочек детства, привет из далёкого прошлого, невероятным образом пролетевший через много-много лет. И мне очень хочется сделать это чудо, такое маленькое и такое удивительное.
Теперь вопрос - совершенно случайно никто не знаком с людьми по фамилии Эгги? Интернет тупо исправляет мои запросы, благодаря чему я узнал, что на свете есть музыкант Игги и обувь угги, но эта информация мне, сами понимаете, мало что дала. Нужен Эгги. Очень. Сами понимаете, дело тонкое.