Имел разговор с бойцом.
Не буду говорить о роде войск, звании и о населенных пунктах, где боец сидел в окружении. Нет, не Нацгвардия, не тербат, не добровольцы - с этими не разговаривают. Нормальные войска.
Воевал, естественно, на стороне Украины.
Разговор был очень острый и на повышенных тонах. На цензурный язык перевести его сложно. Хорошо, мы без оружия были.
Так вот, всплыла очень большая проблема, которая еще не исследовалась военными психологами, да и психологами вообще. Ни немецкая школа, ни американская, ни французская, ни советская эту проблему не задевали от слова вообще.
В чем проблема?
В постравматическом синдроме гражданской войны.
ПТСР изучен и понятен в ситуации, когда "Враг это немец\вьетнамец\душман\чех" и так далее. А вот когда ПТСР возникает в ситуации, когда вот "тот в окопах - твой бывший друг" - это полный ахуй и пиздец.
Воевал, естественно, на стороне Украины.
Разговор был очень острый и на повышенных тонах. На цензурный язык перевести его сложно. Хорошо, мы без оружия были.
Так вот, всплыла очень большая проблема, которая еще не исследовалась военными психологами, да и психологами вообще. Ни немецкая школа, ни американская, ни французская, ни советская эту проблему не задевали от слова вообще.
В чем проблема?
В постравматическом синдроме гражданской войны.
ПТСР изучен и понятен в ситуации, когда "Враг это немец\вьетнамец\душман\чех" и так далее. А вот когда ПТСР возникает в ситуации, когда вот "тот в окопах - твой бывший друг" - это полный ахуй и пиздец.