Про колбасу, английский и афроамериканца, и кое-что еще.
Отдаю долги. Обещала Сереже goltsev рассказать историю про большого негра. Многим из вас, простите меня, уже и не буду поименно, но вы знаете, кто есть ху, рассказать об эмиграции. Вот получайте смесь бульдога с мотоциклом. Надо было бы вычитать, дать отлежаться - нет сил и терпения.
Я уже начала привыкать к тому, что на вопрос «когда у вас появляется клубника?» можно отвечать: «А у нас она не исчезала!». Даже зимой. И клубника, и виноград, и арбузы... И в сентябре, и в январе, и вообще - всегда все было! Не быо только хамства продавщиц, да и самих продавщиц «советского покроя» не было. Тех, которые «Вас у меня много, а я у себя одна! Женщина, не ковыряйтесь в морковке - берите, что дают, за вами очередь!»... И сосиски, и колбаса, которой наш поток эмиграции обязан своим названием «колбасная»... И молоко, за которым не нужно было бежать к пяти утра, чтобы, когда откроется магазин в восемь, тебе досталось пару литров. Все это было. Круглосуточно. По вполне приемлемым ценам. Аккуратно разложено в ярких и светлых, просторных залах. В магазинах не воняло гнилью, испорченным мясом, дешевым одеколоном и слежавшимися китайскими вьетнамками... Да, что я тут рассказываю? В большей или меньшей степени каждый из нас, независимо от страны проживания, но выросший в СССР, переживал этот период узнавания ИЗОБИЛИЯ. Это потом уже было пресыщение всем. И оказалось, что не вся колбаса хороша на вкус, и не все сосиски такие же вкусные, как красивые. Стало забываться, что ТАМ - в СССР сосиски продавались длинной вереницей, связанные паровозиком, друг за другом, в пластиковой пленке. А здесь, сосиски были сложены по двенадцать штук ровненьким брикетиком, с разноцветными нашлепками сверху...И туалетная бумага была. Всех цветов и в горошек и в цветочек...
А еще была кока-кола, и пепси. И фанта, и все остальное, что поначалу казалось верхом блаженства, а спустя какое-то время, мы даже и не заходили в тот отдел, где продавалась эта шипучая гадость...
Да, наверное, нас правильно называли обидным прозвищем «колбасная эмиграция». Хотя, наверное, только малый процент нашего потока, хлынувшего из страны победившего социализма, как только появилась первая возможность в конце восьмидесятых, думал о колбасе, когда оставлял часть своих жизней, родных, друзей, дома, любимые книги... Мы прощались навсегда.
Мне могут возразить, мол, вас, ведь, никто не гнал из страны. Жили бы как все. А вы бежали, как крысы с тонущего корабля. У меня много разных аргументов, у моих оппонетнов их еще больше. Не будем спорить. Мы выбрали свой путь. Я знаю одно, что с самого раннего детства, пронизанное паутинками хрипловатого «Голоса Америки», «Радио Свобода», «Немецкой Волны», которые по ночам слушал мой отец, я знала, что я не буду жить в СССР. Я не стану знатной ткачихой или известной сталеваршей. Я не могу это объяснить, но я знала это всегда. Я не хотела, как все. «как все!» мне было поперек горла!
Иммиграция не бывает легкой, ни для кого. Даже если у тебя куча денег. Мы уезжали с тремястами долларов в кармане, чемоданом матрешек и деревянных ложек - «на продажу», которые, в конце концов, оставили где-то в Италии, где в полугодичной прострации находились между небом и землей, не зная какая страна нас в конце концов примет...
Это была преамбула. А теперь, собственно, амбула.
Мы бродили с женами «воинов» по супермаркету, все равно удивляясь, изобилию, хотя, (я иногда и сейчас, после двадцати лет жизни здесь, удивляюсь, честное слово). Катили тележку, складывая пакеты и пакетики, с трудом продираясь сквозь незнакомый, дурацкий английский, переводя дословно «Cream Cheese» - Кремовый сыр (а вообще-то, сливочный). «Cottage Cheese» - Домашний сыр (а вообще-то, творог), и тыды и тыпы...
Мы громко переговаривались, шутили, читали вслух, дразнили друг друга, пока я не заметила, что за нами по всему магазину ходит высоченный, здоровенный, крупнокалиберный такой, эээ... афроамериканец (а вообще-то, негр).
Я косила глазом, пытаясь следить за ним, он явно нас преследовал.
- Деффки, не оборачивайтесь сразу, но за нами какой-то негр бродит!
- Так, Иванова, мания преследования! - заржала Инка, но все-таки незаметно оглянулась.
- Инка, ты дура! Он таки ходит, и, таки, за нами! - глаза у Аллки округлились и она тоже обернулась, схватила тачку и поволокла нас всех за собой.
- Ну, идет?
Я незаметно (!) обернулась.
- Идет! - громким шепотом пробормотала я.
- А чо ты шепчешь? Чо шепчешь? Нас все равно никто тут не понимает! Ха-ха-ха - засмеялась Аллка - Ин, ты бы лучше сумку застегнула, кошелек прямо торчит! Ты думаешь чего он за нами таскается по всему магазину? Кошелек твой, как приманка...
Огромный черный мужчина вдруг остановился, потом наоборот ускорил шаг и пошел прямо на нас. Он хмурился, вращал глазами, и по его виду было видно, что он нас сейчас прямо там на месте прибьет. Мы три дохлых курицы, тогда на 20-30 килограмм моложе, для него были, как мухи, на столе, где пролито варенье.
- Извьинытье, - подходя поближе заявил негр.
Сказать, что мы удивились, это не сказать ничего. Нет, я лично училась в группе, где были вполне себе свободно говорящие чернокожие ребята, из Гвинеи Биссау. Двое. И трое арабов из Алжира. Так Советская страна помогала недоразвитым странам, то есть, простите, отстающим в развитии... опять как-то не так... ладно - помогал Советский Союз всем несчастным в мире и вел к светлой дороге проложенной Лениным-Сталиным... А тут! Он же американец! А американцы - империалисты, откуда он знает русский? Шпион?
- Я просто усльишьял русский ретч и обратовалса. Мне не нужн ваш кашильок. Я врач. Хорошо зарабативаю. Зачьем мне ваш кошьелок? - он говорил возбужденно, обиженно, надвигаясь на нас.
У меня мелькнула мысль - а в некоторых африканских племенах... зачем аборигены съели кука... мамочки, жизнь же только начиналась, и вот так, бесславно погибнуть! Я мысленно уже лежала в луже крови, на белоснежном полу супермаркета, а рядом со мной в таких же лужах крови валялись мои подружки...
- Ааа... гм.. кхкх.. - я попыталась что-то сказать, но в горле был затор, как в раковине, когда вода скапливается, но никак не может пробиться из-за картофельных очисток, застрявших где-то в глубине. Я повторила попытку, потому, что при первом взгляде на моих подруг, я поняла, что говорить они смогут только после хорошей стопки. Желательно прямо сейчас, и две потом. - Ах! Вы говорите по-русски? Где вы так хорошо научились говорить по-русски? - резиновая улыбка застыла на моей физиомордии и я ее не могла отодрать, как прилипшую к башмаку жвачку.
- Я училь русский язык в местном юниверсити, а потом проходил практиковку - рьезидьентси в Киеве. Тавно ужье. Сабьиват стал, усльишал вас и пошьел са вами, чтобы рьеч послушать русский. А вьи...
Мне стало ужасно стыдно, до кончиков ушей, до дрожи в руках...
А потом мы еще долго-долго разговаривали по-русски, и смеялись над всем происшествием, и даже общались пока Билли, так его звали, не уехал куда-то под НьюЙорк в клинику, где ему предложили заведовать отделением. Но с тех пор, прежде, чем открыть рот, и что-то ляпнуть по-русски, потому, что «все равно никто не понимает» стараюсь думать. Да, и не перестаюсь удивляться - ну, как это так - огромными тачками вывозят и вывозят жрачку из магазинов, а на полках всегда полный ассортимент и порядок. Буржуины, чертовы. Еще и улыбаются!
Я уже начала привыкать к тому, что на вопрос «когда у вас появляется клубника?» можно отвечать: «А у нас она не исчезала!». Даже зимой. И клубника, и виноград, и арбузы... И в сентябре, и в январе, и вообще - всегда все было! Не быо только хамства продавщиц, да и самих продавщиц «советского покроя» не было. Тех, которые «Вас у меня много, а я у себя одна! Женщина, не ковыряйтесь в морковке - берите, что дают, за вами очередь!»... И сосиски, и колбаса, которой наш поток эмиграции обязан своим названием «колбасная»... И молоко, за которым не нужно было бежать к пяти утра, чтобы, когда откроется магазин в восемь, тебе досталось пару литров. Все это было. Круглосуточно. По вполне приемлемым ценам. Аккуратно разложено в ярких и светлых, просторных залах. В магазинах не воняло гнилью, испорченным мясом, дешевым одеколоном и слежавшимися китайскими вьетнамками... Да, что я тут рассказываю? В большей или меньшей степени каждый из нас, независимо от страны проживания, но выросший в СССР, переживал этот период узнавания ИЗОБИЛИЯ. Это потом уже было пресыщение всем. И оказалось, что не вся колбаса хороша на вкус, и не все сосиски такие же вкусные, как красивые. Стало забываться, что ТАМ - в СССР сосиски продавались длинной вереницей, связанные паровозиком, друг за другом, в пластиковой пленке. А здесь, сосиски были сложены по двенадцать штук ровненьким брикетиком, с разноцветными нашлепками сверху...И туалетная бумага была. Всех цветов и в горошек и в цветочек...
А еще была кока-кола, и пепси. И фанта, и все остальное, что поначалу казалось верхом блаженства, а спустя какое-то время, мы даже и не заходили в тот отдел, где продавалась эта шипучая гадость...
Да, наверное, нас правильно называли обидным прозвищем «колбасная эмиграция». Хотя, наверное, только малый процент нашего потока, хлынувшего из страны победившего социализма, как только появилась первая возможность в конце восьмидесятых, думал о колбасе, когда оставлял часть своих жизней, родных, друзей, дома, любимые книги... Мы прощались навсегда.
Мне могут возразить, мол, вас, ведь, никто не гнал из страны. Жили бы как все. А вы бежали, как крысы с тонущего корабля. У меня много разных аргументов, у моих оппонетнов их еще больше. Не будем спорить. Мы выбрали свой путь. Я знаю одно, что с самого раннего детства, пронизанное паутинками хрипловатого «Голоса Америки», «Радио Свобода», «Немецкой Волны», которые по ночам слушал мой отец, я знала, что я не буду жить в СССР. Я не стану знатной ткачихой или известной сталеваршей. Я не могу это объяснить, но я знала это всегда. Я не хотела, как все. «как все!» мне было поперек горла!
Иммиграция не бывает легкой, ни для кого. Даже если у тебя куча денег. Мы уезжали с тремястами долларов в кармане, чемоданом матрешек и деревянных ложек - «на продажу», которые, в конце концов, оставили где-то в Италии, где в полугодичной прострации находились между небом и землей, не зная какая страна нас в конце концов примет...
Это была преамбула. А теперь, собственно, амбула.
Мы бродили с женами «воинов» по супермаркету, все равно удивляясь, изобилию, хотя, (я иногда и сейчас, после двадцати лет жизни здесь, удивляюсь, честное слово). Катили тележку, складывая пакеты и пакетики, с трудом продираясь сквозь незнакомый, дурацкий английский, переводя дословно «Cream Cheese» - Кремовый сыр (а вообще-то, сливочный). «Cottage Cheese» - Домашний сыр (а вообще-то, творог), и тыды и тыпы...
Мы громко переговаривались, шутили, читали вслух, дразнили друг друга, пока я не заметила, что за нами по всему магазину ходит высоченный, здоровенный, крупнокалиберный такой, эээ... афроамериканец (а вообще-то, негр).
Я косила глазом, пытаясь следить за ним, он явно нас преследовал.
- Деффки, не оборачивайтесь сразу, но за нами какой-то негр бродит!
- Так, Иванова, мания преследования! - заржала Инка, но все-таки незаметно оглянулась.
- Инка, ты дура! Он таки ходит, и, таки, за нами! - глаза у Аллки округлились и она тоже обернулась, схватила тачку и поволокла нас всех за собой.
- Ну, идет?
Я незаметно (!) обернулась.
- Идет! - громким шепотом пробормотала я.
- А чо ты шепчешь? Чо шепчешь? Нас все равно никто тут не понимает! Ха-ха-ха - засмеялась Аллка - Ин, ты бы лучше сумку застегнула, кошелек прямо торчит! Ты думаешь чего он за нами таскается по всему магазину? Кошелек твой, как приманка...
Огромный черный мужчина вдруг остановился, потом наоборот ускорил шаг и пошел прямо на нас. Он хмурился, вращал глазами, и по его виду было видно, что он нас сейчас прямо там на месте прибьет. Мы три дохлых курицы, тогда на 20-30 килограмм моложе, для него были, как мухи, на столе, где пролито варенье.
- Извьинытье, - подходя поближе заявил негр.
Сказать, что мы удивились, это не сказать ничего. Нет, я лично училась в группе, где были вполне себе свободно говорящие чернокожие ребята, из Гвинеи Биссау. Двое. И трое арабов из Алжира. Так Советская страна помогала недоразвитым странам, то есть, простите, отстающим в развитии... опять как-то не так... ладно - помогал Советский Союз всем несчастным в мире и вел к светлой дороге проложенной Лениным-Сталиным... А тут! Он же американец! А американцы - империалисты, откуда он знает русский? Шпион?
- Я просто усльишьял русский ретч и обратовалса. Мне не нужн ваш кашильок. Я врач. Хорошо зарабативаю. Зачьем мне ваш кошьелок? - он говорил возбужденно, обиженно, надвигаясь на нас.
У меня мелькнула мысль - а в некоторых африканских племенах... зачем аборигены съели кука... мамочки, жизнь же только начиналась, и вот так, бесславно погибнуть! Я мысленно уже лежала в луже крови, на белоснежном полу супермаркета, а рядом со мной в таких же лужах крови валялись мои подружки...
- Ааа... гм.. кхкх.. - я попыталась что-то сказать, но в горле был затор, как в раковине, когда вода скапливается, но никак не может пробиться из-за картофельных очисток, застрявших где-то в глубине. Я повторила попытку, потому, что при первом взгляде на моих подруг, я поняла, что говорить они смогут только после хорошей стопки. Желательно прямо сейчас, и две потом. - Ах! Вы говорите по-русски? Где вы так хорошо научились говорить по-русски? - резиновая улыбка застыла на моей физиомордии и я ее не могла отодрать, как прилипшую к башмаку жвачку.
- Я училь русский язык в местном юниверсити, а потом проходил практиковку - рьезидьентси в Киеве. Тавно ужье. Сабьиват стал, усльишал вас и пошьел са вами, чтобы рьеч послушать русский. А вьи...
Мне стало ужасно стыдно, до кончиков ушей, до дрожи в руках...
А потом мы еще долго-долго разговаривали по-русски, и смеялись над всем происшествием, и даже общались пока Билли, так его звали, не уехал куда-то под НьюЙорк в клинику, где ему предложили заведовать отделением. Но с тех пор, прежде, чем открыть рот, и что-то ляпнуть по-русски, потому, что «все равно никто не понимает» стараюсь думать. Да, и не перестаюсь удивляться - ну, как это так - огромными тачками вывозят и вывозят жрачку из магазинов, а на полках всегда полный ассортимент и порядок. Буржуины, чертовы. Еще и улыбаются!