"Никто не любил сухопутных креветок, даже сами сухопутные креветки"
Два или три года назад, дойдя до той степени усталости, которая уже отлично заменяет разные весёлые вещества, я придумала женщину по имени Долорес, которой все люди виделись огромными креветками. Будучи женщиной кроткой и нелюбопытной, она вполне смирилась с тем, что, кажется, осталась единственным человеческим существом в городе. А может, и не только в городе. Когда в дом, где она жила с матерью, приходили гости, она всегда, улучив момент, кивала в сторону матери: "Она думает, что она моя мать. Не смейтесь над ней, она старенькая", - и действительно звала эту старую креветку мамой и, как могла, заботилась о ней. Она ходила на работу, философски относясь к тому, чтобы работать под началом большой креветки. Она отвергала ухаживания мужчин удрученным "ты очень милый, но пойми - мы слишком разные, ничего просто не выйдет". Пару раз она, было, спрашивала что-то вроде "но почему вы не вернетесь обратно в море?", но, не получив ответа, спрашивать перестала. Иногда она приходила к морю поплакать, правда, не слишком горько. Ей думалось, что все люди, кроме неё, ушли туда, под воду, и что, возможно, там, в подводном городе, среди них бродит одинокая креветка, которую забыли, переселяясь на сушу - и тоже как-то приучилась жить и работать среди людей. Возможно, её даже тоже зовут Долорес.
Никто, конечно, не знал о том, что кажется ей креветкой - не станешь ведь говорить креветке, что она креветка, вот и Долорес звала знакомых креветок по именам, улыбалась им, спрашивала о семье и детях. Только печальная и ласковая улыбка могла выдать её - креветки казались ей слишком хрупкими, и она, как могла, старалась быть с ними бережной.
Линдала эта история ужаснула, он тогда решил - если рассудительная и трезвая я начала бредить креветками, значит, в отпуск надо было ехать ещё месяц назад. Я замолчала, чтобы не нервировать его, и теперь сама не знаю, чем там все кончилось. Но зато, узнав Долорес, я научилась понимать в людях этот взгляд - когда даже симпатия не отменяет совершенно непреодолимого недоумения, когда, что бы и ни говорила и ни делала, я так и останусь в глазах собеседника говорящей креветкой. Когда никто не восклицает, что, мол, мы даже не один биологический вид, не демонстрирует превосходства, напротив, обращаются с осторожностью и считают, что, в общем, для креветки я очень неплохо справляюсь - но, конечно, сказать мне это напрямую было бы очень невежливо. И тут я понимаю, что кричать "я не креветка" и размахивать усами будет смешно и все равно ни в чем не убедит, потому что для Долорес все слишком уж очевидно, что бы там эти креветки ни бормотали.
Никто, конечно, не знал о том, что кажется ей креветкой - не станешь ведь говорить креветке, что она креветка, вот и Долорес звала знакомых креветок по именам, улыбалась им, спрашивала о семье и детях. Только печальная и ласковая улыбка могла выдать её - креветки казались ей слишком хрупкими, и она, как могла, старалась быть с ними бережной.
Линдала эта история ужаснула, он тогда решил - если рассудительная и трезвая я начала бредить креветками, значит, в отпуск надо было ехать ещё месяц назад. Я замолчала, чтобы не нервировать его, и теперь сама не знаю, чем там все кончилось. Но зато, узнав Долорес, я научилась понимать в людях этот взгляд - когда даже симпатия не отменяет совершенно непреодолимого недоумения, когда, что бы и ни говорила и ни делала, я так и останусь в глазах собеседника говорящей креветкой. Когда никто не восклицает, что, мол, мы даже не один биологический вид, не демонстрирует превосходства, напротив, обращаются с осторожностью и считают, что, в общем, для креветки я очень неплохо справляюсь - но, конечно, сказать мне это напрямую было бы очень невежливо. И тут я понимаю, что кричать "я не креветка" и размахивать усами будет смешно и все равно ни в чем не убедит, потому что для Долорес все слишком уж очевидно, что бы там эти креветки ни бормотали.