История жизни одного советского летчика... (ч. 3); Строгова Мария Алексеевна
Посвящение: к 75-летию Победы России в Великой Отечественной войне
Полное название поста:
История жизни одного советского летчика и его семьи (ч. 3); Строгова Мария Алексеевна
Этот текст написал мой папа. Он писал его, будучи уже очень пожилым человеком, текст весьма объемный, это рассказ о его судьбе и об истории нашей семьи с начала 20-го века.
Папа писал подробно, ссылаясь на разные факты из истории в этот период и описывал, как судьбы членов семьи были переплетены с историей нашего государства. Он ездил на места, которые упоминались в повествовании, разыскивал родственников и участников событий, отыскивал старые фотографии. Текст я даю в сокращении и под своей редакцией (irina_co) и даже иногда со своими ремарками.
Это это уже третья часть воспоминаний, первая здесь, вторая здесь, четвертая здесь.
Мама с внучкой своей сестры Поли - Оленькой Лоллиной, г. Калинин (Тверь), 1966 г.
Строгова Мария Алексеевна - моя мама (в семье ее звали Маня, в девичестве - Вострова). Родилась 19 января 1910 года в крестьянской семье деда Алексея и бабушки Евдокии в деревне Косково Рамешковского уезда Тверской губернии; русская, крещёная.
Воспитывалась она по образу и подобию предыдущих поколений большинства русских сельских девочек и девушек, в труде и большой ответственности, самостоятельности с самого раннего детства.
Мама мне рассказывала про свое детство, ее память сохранила образы сводных сёстр её отца, Алексея, которые, пока были не замужем, нянчили ее, Маню. Главной же нянькой Мани была младшая сводная сестра дедушки - Дуня, пока не вышла замуж за Михаила Ивановича Гуттина - крестьянина, карела по национальности, он был родом из села Трестна Максатихинского уезда Тверской губернии. Она была крёстной моей мамы Мани.
Дедушка Алексей и вся наша семья Востровых всегда помогали семье Гуттиных (у них родились две дочери - тоже Маня и Нюша), особенно, когда Михаил Иванович находился на службе в армии в 1941-1945 гг. во время Великой Отечественной Войны. Очень близкие родственные отношения у мамы с Гуттиными сохранялись до самой её смерти.
Мама как-то рассказывала, что когда была ещё маленькой, мама Дуня обязывала ее качать люльку сестры Поли, которая родилась двумя годами позже. А когда появился братик Вася, в 1916 году, то они уже качали его люльку посменно с Полей.
В шестилетнем возрасте Маня для Васи стала настоящей нянькой, а для Поли - воспитательницей. Такова была судьба подростающих девочек в крестьянских семьях по отношению к младшим.
Когда дети были грудными, моя бабушка Дуня не прекращала работать по хозяйству и на поле, она прибегала с работы, чтобы покормить своих грудных детей.
Воспитание маленьких детей - было в основном в крестьянской семье уделом матери. По традиции дедушка Алексей, глава семьи, являлся основным кормильцем. Поэтому обязанности по уходу за детьми и их воспитание ложились на плечи его жены Дуни.
Иногда она сцеживала грудное молоко и оставляла его маленькой няньке Мане, чтобы та покормила им из рожка Васю, когда мама семейства уходила на работу в поле. Для Мани и Поли в качестве еды оставлялся хлеб домашней выпечки, молоко (корова в семье была) и картошка.
Земельные наделы крестьян были тогда очень небольшими и поэтому жизнь на селе была в материальном отношении весьма небогатой, как я писал уже ранее. Как и в большинстве крестьянских семей, дети были одеты плохо и теплой детской одежды не хватало на всех братьев и сестер, поэтому в холодное время года все дети, две сестры, Маня и Поля, и брат Вася обычно сидели дома в избе, грелись на русской печи, чтобы не заболеть на улице в своей одежонке.
Государственной медицины в деревнях тогда не существовало; пользовались народными средствами для лечения, а иногда обращались к знахаркам.
Существенные политические изменения в стране произошли в результате Февральской и Великой Октябрьской революции в 1917 году. В экономическом же отношении жизнь крестьянства сразу после этих революций не изменилась в лучшую сторону.
В 1918 году (до 1921 г.) в стране правительством стала проводиться политика "военного коммунизма", в соответствии с которой, на основании декрета от 13 мая 1918 г. Всероссийского центрального исполнительного комитета (ВЦИК), были установлены нормы весьма ограниченного душевого потребления для крестьян.
Весь хлеб, превышающий эти нормы, должен был сдаваться крестьянами государству по установленным государством же расценкам. Это привело к полной незаинтересованности крестьян увеличивать посевные площади. Производство зерновых в 1920 году в стране снизилось по сравнению с довоенным уровнем в два раза. Это были тяжёлые, полуголодные годы для крестьянских семей, естественно, и для крестьянских детей.
В 1918 году Мане исполнилось 8 лет, ей бы надо было пойти учиться в начальную школу, но в те времена было не до учебы в школе. Девочке необходимо было помогать родителям по хозяйству, присматривать за братом и сестрой.
Можно сказать, у Мани с образованием получилось все точно также, как и у её мамы Дуни и у других русских женщин-крестьянок, то есть они его не получили, несмотря на то, что были способными и хотели учиться.
К тому времени советская власть объявила о всеобщем начальном обучении и общедоступности школы всех ступеней для рабочих и крестьян, но этого лозунга было недостаточно, чтобы он реально воплотился в полной мере в жизнь.
Бедность родителей была основной причиной, не позволившей в те годы получить Мане хотя бы начальное образование (в последующем она настойчиво самостоятельно училась читать и писать с минимальной помощью окружающих, и, будучи способной от природы, достигла в этом неплохих результатов, хорошо писала прописью, правда, не с абсолютной грамотностью, могла сама написать подробное и длинное письмо, бегло и быстро читала).
Надо сказать, что сестре Поле и брату Васе повезло в этом смысле больше, Поля закончила начальную школу, а Вася - семилетку.
Положительные экономические изменения в жизни крестьян начали происходить уже в связи с введением ленинской Новой Экономической Политики (НЭП) - политики, проводившейся в Советской России и СССР в соответствии с решением X съезда РКП(б), прошедшего 14 марта 1921 года. В результате - в стране было покончено с "военным коммунизмом". Новая политика, заменившая продовольственную развёрстку продовольственным налогом, вдохнула надежду в среде крестьянства на новую жизнь, на селе создались предпосылки производить больше продукции, а возникавшие излишки произведенной сельхозпродукции частным хозяевам разрешалось продавать на рынке по свободной цене.
В 1921 году Мане исполнилось 11 лет и она вместе с сестрой Полей помогала родителям и в работе по дому и хозяйству, и ухаживать за ещё маленьким братом Васей.
В осенне-зимнее время она училась прясть овечью шерсть на прялке, вышивать и вязать на спицах носки и варежки, ткать льняные холсты и дорожки (в избе стоял изготовленный дедом ткацкий станок) и даже шить одежду членам семьи на швейной машинке Зингер.
Также она помогала родителям ухаживать за лошадью, коровой, свиньями, овцами и курами: приносила для кормления животных сено из сарая, чтобы напоить - поднимала в ведрах воду из колодца, приготовляла и давала пойло кормилице-коровушке.
В весенне-летнее время её заботой были: прополка огорода и посадки картофеля на приусадебном участке, загон коровы и овец во двор после прихода животных вечером с пастбища. Во многом в этом ей уже помогала и сестра Поля.
Маня в подростковом возрасте вместе с мамой Дуней выходила работать на земельные наделы Косково-Горской сельской общины. Здесь она училась жать, укладывать снопы в копны, косить, шевелить (ворошить) скошенную траву и укладывать её в стога. В этом возрасте она умела уже запрячь лошадь в телегу, погрузить, привезти к дому и разгрузить нужный, не очень тяжёлый груз.
Это были нелёгкие годы детства и юности, и к 20-21 годам Маня была всесторонне подготовлена к тяжёлой трудовой судьбе русской женщины-крестьянки.
Естественно, как и другие девушки и юноши ее возраста, в её "молодое время" она искала своего "милёнка" на молодёжных сельских гуляньях - во время Святок, на молодежных деревенских посиделках, в летних хороводах и на вечерах, когда пели песни и частушки.
Участие в молодежных сборищах для девушек и парней, со слов мамы, было традиционным обычаем в русской деревне. Девушку, не посещавшую посиделки, деревенские бабы и мужики могли заподозрить в какой-либо болезни, распространить слух, что она по-женски неполноценна, отказывается от замужества и рождения детей, что недопустимо для женщины - продолжательницы рода.
На Святках и посиделках девушки и парни демонстрировали свои достоинства: веселый и добрый нрав, хорошие правила поведения (манеры), покладистость характера, свою лучшую одежду, упоминали о своем трудолюбии и мастерстве что-то делать в крестьянском быту. Они внимательно присматривались друг к другу, чтобы не ошибиться в своём выборе.
На таких молодежных посиделках обычно присутствовали деревенские взрослые мужики и бабы, старшее поколение, которые наблюдали за общим весельем, но не вмешиваясь в него. От мнения наблюдателей зависела, в немалой степени, репутация и девушек, и парней.
Печальной, а иногда и трагичной оказывалась судьба девушки, которая, как говорили раньше, "пошла по худой дорожке", то есть поддавшись любовной страсти, утратила целомудрие. Таких в деревне называли "подкладием" ("подстилкой"), распускали молву, что она теперь всем доступна. Женатые мужики не стеснялись по отношению к таким девушкам, оставшись наедине c ними, применить насилие.
Бывшие подружки девушки, пошедшей "по худой дорожке", чурались её. Несчастная переставала возвращаться в компании вместе с другими девушками с жатвы или сенокоса домой, посещать молодёжные сборища. Такую девушку презрительно называли "колотым копытом", "снятой кринкой", "порушенной девкой", "ломаной целкой" и другими презрительными словами.
На гулянье в деревне (фото из сети).
На деревенских посиделках (фото из сети).
В те времена на селе считались очень желательными ранние браки среди молодежи, поскольку, как говорили, потребность сексуального общения (как бы сказали сейчас) заглушает в парне все остальные соображения, пока у него слабая воля. А жениться ему разрешали по собственному выбору, но выбор невесты не должен был противоречить пожеланиям родителей.
Невесту хотели в семью взять совсем молодую, с полудетским характером, что являлось ручательством послушного поведения невестки в новой семье. Говорили, что когда невестка войдет в года и окрепнет, её "задавят дети", и, поневоле, это заставит ее смириться с диктатом мужа, свекрови и свёкра.
Мама с отцом Василием поженились (обвенчались в Воротиловской церкви и сыграли свадьбу) на излёте юношеских лет в 1931 году.
В 1933 году у них родился я, сын Толя. На внутренней поверхности крышки семейного сундука отец написал: "Анатолий родился 1 марта 1933 года в 6 часов вечера". Сундук этот, привезённый из деревни Косковская Горка и долго стоявший в калининском доме, в конце прошлого века был почему-то сожжён.
Когда я уже был взрослым, однажды я спросил маму: "Чем же пленил тебя мой отец перед вашей женитьбой?", на что она ответила: "Он умно говорил и был всегда весёлым, он нравился многим девушкам".
Кстати, за излишнюю весёлость, болтливость, хвастливость и самоуверенность (эти черты его характера отмечал дедушка Алексей) он, как представляется, и поплатился в 1938 году, когда его посадили в тюрьму и потом сослали в ссылку.
О жизни мамы с отцом до 1938 года я уже рассказывал ранее. После ареста и заключения отца мама возвратилась из Москвы жить в деревню, в семью дедушки Алексея и стала с полной отдачей сил работать в Косково-Горском колхозе.
Она проявила себя как одна из самых добросовестных исполнительных колхозниц. В 1938-м либо в 1939-м году отец из заключения прислал маме письмо, в котором он, помимо всего прочего, просил выслать ему подушку и одеяло, на что дедушка - как глава семьи - высказался отрицательно. Подушку и одеяло маме для отца дед послать не разрешил (трудно объяснить, почему такая ненависть проявилась со стороны дедушки к отцу). Насколько мне известно, отношения мамы и отца с этого времени прекратились навсегда полностью.
Грянула война. Указом Президиума Верховного Совета СССР от 22 июня 1941 г. с 23 июня была объявлена мобилизация военнообязанных 1905 -1918 гг. рождения; постановлением Государственного Комитета Обороны (ГКО) от 10 августа 1941 г. объявлена мобилизация военнообязанных 1890-1904 гг. рождения и призывников 1922-1923 гг. рождения. В результате колхозе остались одни женщины, совсем пожилые старики и старухи, мужчины в возрасте старше 51 года (в том числе, и дедушка Алексей, которому тогда было 53 года), а также молодые ребята моложе 18 лет.
Уже в июле маму и ещё одну косково-горскую колхозницу, Евдокию Жукову, как наиболее добросовестных и ответственно выполняющих работы в колхозе, мобилизовали работать ведущими конных подвод на оборонные работы, проводимые на Калининском направлении обороны Москвы.
Дедушка выбрал для них лучшие телеги, а маме дали самого сильного колхозного мерина (до сих пор помнится, что его кличка была - "Красавчик"). Проработали они в тот призыв около 4 месяцев.
Второй раз работатать, тоже ведущей конной подводы, маму направили на оборонные работы в весенне-летний период 1942 года в район "Торжок-Старица".
Помимо этого, все годы войны мама работала в колхозе, буквально зачастую не зная отдыха, от зари до зари.
В годы войны и в послевоенные годы она избиралась народным заседателем Рамешковского районного народного суда, помогала судье признать виновными или невиноватыми подсудимых на основе здравого смысла и трезвого суждения.
После войны на собраниях колхоза маме были вручены Знак отличника сельского хозяйства, учреждённый Министерством сельского хозяйства СССР, и медаль "За добросовестный труд в Великой Отечественной войне 1941-1945 гг.". Она действительно их заслужила.
Постоянно находясь на работе, мама, тем не менее, не забывала напоминать мне, школьнику, о том, чтобы я прилежно учился в школе, успевала следить за моей учёбой. И, когда после окончания семилетней Воротиловской школы в 1947 году встал вопрос, что делать дальше: то ли пойти на работу или же поступить в техникум, или же идти дальше учиться и заканчивать среднюю школу, - мама и дедушка твёрдо мне заявили: только средняя общеобразовательная школа (благо, что я учился на пятерки). Конечно же, они рассчитывали, что после средней школы последует моя учёба в институте.
Дед мечтал, чтобы я, его внук, стал инженером-машиностроителем. А мама часто говорила мне: "Сынок, не повторяй мою судьбу, своей безграмотной матери, теперь есть все возможности выучиться и сделать свою жизнь более лёгкой (она имела ввиду физическую сторону тяжелого крестьянского труда) и интересной".
В осенне-зимние месяцы, когда мне приходилось квартировать в райцентре у родных и знакомых, учась в старших классах Рамешковской средней школы (весной же я ежедневно ездил в школу из моей родной деревни Косковская Горка на трофейном, купленном дедушкой на калининском рынке велосипеде "Диамант"), мама регулярно привозила мне продукты питания, произведенные в нашем частном семейном хозяйстве в деревне.
До декабря 1947 года (а в этот год прошла денежная реформа в СССР) в стране действовала карточная система распределения продовольственных товаров; крестьянам-колхозникам продуктовые карточки не полагались. В результате реформы крестьяне оказались в ситуации денежного дефицита, покупать для меня продукты, появившиеся в государственных магазинах в свободной торговле к тому времени, семье было практически не на что.
А во время строительства дома в городе Калинине, 1951 году, мама обеспечивала всех домашних и наемных строителей продовольствием (мукой, картошкой, мясом, яйцами) тоже с нашего частного подворья. Готовила же им еду тётя Поля, о чём уже я рассказывал ранее.
Во время моей учёбы в ВМОЛАУ им. И. В. Сталина (1951-1954 гг., то есть в летном военном училище) мама стала получать от меня часть моего денежного курсантского содержания (в среднем это было 100 рублей в месяц; в те времена на 1 рубль в столовой можно было взять сытный обед из трех блюд с мясом на второе и с булочкой).
Мама работала в колхозе до тех пор, пока дедушка не продал в 1955 году наш деревенский пятистенный деревянный дом в деревне Косковская Горка, чтобы расплатиться с оставшейся частью взятого в банке на постройку дома кредита (ссуды) в городе Твери.
В 1955 году мама завершила работу в колхозе и, получив бессрочный паспорт, переехала жить в Калинин, прописавшись на официально принадлежащей сестре Поле жилплощади в построенном нашим дедом доме; то есть две сестры Маня и Поля с своим сыном Валей и дедушка Алексей стали жить все вместе в новом городском доме и стали уже не крестьянской, а городской рабочей семьей.
********************
С 1955 года, когда я уже служил военным лётчиком, я продолжил высылать маме по 100 рублей в месяц (мама хранила все почтовые переводы на эти суммы). На эти деньги она могла жить в городе, особо не нуждаясь.
Однако в целом материальное положение всей семьи (дедушки, тёти Поли, сына тёти Поли - Вали), оказалось непростым. Поначалу работала только одна тётя Поля кондуктором в Трамвайном парке, тогда дедушка заканчивал строительство дома. Потом уже, когда дом был достроен, как я уже рассказывал, вышел на работу и дедушка, сторожем в городской архив.
В этой ситуации пригодились разносторонние способности и разные жизненные трудовые навыки и умения моей труженицы-мамы. В 1955 году она еще не достигла пенсионного возраста (ей исполнилось только 45 лет) и, следовательно, не имела права не работать, поскольку действовало положение сталинской Конституции 1936 года (другая, новая конституция вступила в действие в 1977 году), провозглашавшее, что труд в СССР является обязанностью и делом чести каждого способного к труду гражданина по принципу "кто не работает, тот не ест". Но, к тому времени, мама благодаря мне уже имела статус иждивенки матери сына-офицера, поэтому, в общем-то, могла не работать, но такой образ жизни был не по ней.
Да, и закон сельской жизни, который за всю жизнь в деревне усвоила мама, - всегда помогать своей семье, трудиться, пока позволяет здоровье. И она всерьез занялась возделыванием приусадебного участка земли при доме. С помощью сестры Поли, дедушки и племянника Вали она разработала пятисоточный земельный участок и стала выращивать на нем картошку, капусту, лук, морковь, огурцы, петрушку, укроп, цветы. Часть продукции шла на потребление семьи, остальная - на продажу.
Из всех этих занятий более выгодным оказалось выращивание зелени (лука, петрушки, укропа, редиски) и цветов, на продажу которых на рынке городские власти не накладывали каких-либо существенных ограничений.
Поскольку комбикорма стоили недорого, семья ежегодно также брала на откорм поросёнка. В летне-осеннее время мама собирала ягоды и грибы в окрестных лесах города Калинина, а также в родных окрестных лесах деревни Косковской Горки, часть сбора которых также шла на продажу. В зимнее время она вязала шерстяные носки и перчатки, которые, по возможности, продавала на рынке.
.
..
Вспоминаются гостинцы от бабушки (irina_co), которые привозил папа от нее для нас всех. Это могло быть ведро моченой брусники или соленых грибов (груздей), ведро клюквы поздней осенью, большие связки сушеных грибов, или же целая батарея баночек душистого черничного варенья, закатанных под крышку.
Также всем членам семьи бабушка регулярно вязала теплые красивые носки и варежки, перчатки, из овечьей шерсти, которую она покупала в деревне, вычесывала и пряла сама на прялке.
А все раннее детство мы с сестрой проходили в теплых платьицах из фланели, которые нам шила бабушка (чтобы купить эту фланель, по сути простенькую недолговечную хлопчатобумажную ткань, она стояла часами в очереди в магазине тканей, когда ее "выкидывали" в продажу в Твери).
.
.
Однажды, как она рассказывала, её задержала милиция и она подверглась допросу на комиссии Заволжского Совета депутатов трудящихся г. Калинина. На поставленные вопросы: где работает, с кем проживает, почему занимается "спекуляцией" - она честно отвечала, что не работает, находится на иждивении сына-офицера, у которого есть семья, вместе с нею 5 человек, что она не спекулирует, а продаёт результат собственного труда. Её не оштрафовали, но строго предупредили больше торговлей не заниматься. Советы депутатов трудящихся ответственно исполняли постановление Партии и Правительства от 11 октября 1931 года о запрете частной торговли, в сущности де-юре отменившем НЭП в СССР.
Также, как и когда мама работала в колхозе, она работала от зари до зари на своем маленьком участочке земли, буквально каждый сантиметр которого был возделан и обихожен. Её такой труд был большой помощью для семьи в целом и позволял покупать дополнительно необходимые продукты питания и промышленные товары, таким образом, отчасти, повысилась покупательная способность всей семьи. Колхозную пенсию (120 рублей) мама стала получать только в конце шестидесятых - начале семидесятых годов прошлого века в соответствии с упомянутым ранее Законом СССР "О пенсиях и помощи членам колхозов".
.
..
Прочитав в очередной раз эти строки, я подумала (irina_co), что депутаты Заволжского Совета были добрыми и понимающими людьми, ограничившись лишь тем, что бабушку только пожурили и не обложили штрафом, хотя формально соблюдали Советские законы - разрешать торговать только в строго отведенных для этого местах излишками с огорода, то есть на рынках.
Они понимали, что идти на рынок, платить там за место, стоять целый день таким русским пожилым бабушкам, у которых и пенсии - то зачастую не было - не под силу. Торговали такие бабушки зеленью, редиской и своими цветочками около продуктовых магазинов и невдалеке от дорожных перекрестков.
.
.
В мае 1964 года мама и все Востровы понесли серьёзную семейную утрату: умер глава семьи - отец мамы, дедушка Алексей Петрович.
Бабушка Маня с внучкой Оксаной и овчаркой Альфой во дворе родительского дома, Калинин (Тверь), лето 1982 г. (последнее лето бабушки Мани).
А в 1972 году от болезни головного мозга скончалась сестра мамы, тетя Поля. Половину опустевшего дома мама стала сдавать квартиранткам, девушкам-студенткам.
По закону в наследственные отношения, касающиеся построенного дедом дома, должен был вступить сын тети Поли - Лоллин Валентин Алексеевич, прожвавшй в то время во Владимире (он получил высшее медицинское образование и работал главврачем стоматологической поликлиники).
Валя, мой двоюродный брат, понимая роль тети Мани и мою роль в строительстве и обустройстве дома, как глубокопорядочный человек, отказался от прав наследования в пользу моей мамы, его тети - Строговой Марии Алексеевны, которая свидетельством о праве на наследство по завещанию, в свою очередь, передала право на наследование дома в равных долях мне и двоюродному брату Вале.
Это было справедливое решение. Если для меня тётя Поля фактически была второй мамой, то для двоюродного брата Вали - второй мамой была его тётя Маня.
После понесённых утрат мама стала часто жаловаться на боли в сердце. Помнится, что спасительными средствами для неё были валидол, валерьянка и но-шпа. Несмотря на ишемическую болезнь сердца, проявляющуюся в форме острой стенокардии, она не прекращала работать по дому и на участке.
В 1977 году дом был газифицирован и была установлена газовая система отопления. Это существенно облегчило маме жизнь - не надо было уже топить печи по два раза в день в холодное время года.
В то время я служил в Москве, и мы вместе женой Люсей и дочками Ирой и Оксаной часто навещали маму и бабушку, привозили из Москвы ей продукты: колбасу, мясо и проч. - продукты, которые в те времена трудно было купить в государственных магазинах города Калинина. Практически ежегодно приезжал ее навещать племянник Валя с женой Шурой и детьми Олей и Владиком.
Такие приезды детей и внуков были для бабушки большой радостью, можно сказать, счастьем. В эти дни она как будто забывала про свою болезнь.
17 февраля (четверг) 1983 года я получил письмо, в котором мама просила обязательно приехать на выходные. Судя по всему, она предчувствовала свою близкую кончину. Придя домой в этот день несколько раньше с лыжной подготовки, чем обычно, около 17.00, я ответил на звонок по телефону соседке из Калинина Александре Кирилловне Григорьевой. Она рассказала, что мама скоропостижно скончалась, сидя за столом и просматривая извещения об уплате за газ и электричество.
Проживающие у неё девушки-студентки видели, как она привезла в бидоне питьевую воду с колонки, разделась и вошла в переднюю комнату. Уходя из дома, девушки уже увидели её голову, лежащей на столе, - мама была мертва. В срочном порядке я выехал в Тверь, а рано утром на следующий день из Владимира на похороны приехали двоюродный брат Валя и его жена Шура.
Днём приехала из Москвы моя жена Люся, а также двоюродный брат мамы - Иван Данилович Басов и крёстная мамы - Евдокия Петровна Гуттина.
Мама была уважительной и внимательной к людям; склоки, наветы и всякие дрязги были чужды ей. Проститься с ней пришли все соседи с нашей улицы в Калинине и очень много знакомых с ближних улиц. Мужчины пронесли гроб с её телом до конца улицы, пока оркестр не оборвал траурный марш.
Похоронили маму на городском Дмитрово-Черкасском кладбище в г. Калинине. К сожалению, не удалось похоронить, как и ранее её сестру Полю, рядом с их отцом Алексеем Петровичем на Николо-Малицком кладбище. Решением советских властей это кладбище было закрыто для захоронений к тому времени.
Светлая им память.
На могиле Марии Алексеевны: я, сын Анатолий, внучка Оксана (справа) и правнучка Олеся.