Интервью с А. РАТМАНСКИМ. "НУЖЕН ГЕНИЙ". DESILLISIONIST №14
Глянец: DE I/DESILLISIONIST 2008, may, №14 pp.40-43 и www.lovejournaldei.ru
АЛЕКСЕЙ РАТМАНСКИЙ: НУЖЕН ГЕНИЙ
Текст: Марина Борисова
Фото: Владимир Луповской
Классический балет всегда считался воплощением красоты. Однако эта, казалось бы, бесспорная истина подвергнута сомнению: язык, который шлифовался веками, утрачивает смысл. Мы переживаем кризис: смена эпох - смена идеалов. Чтобы танец не терял контакт со временем, нужны гении, которые создадут новые формы - считает худрук балета Большого театра Алексей Ратманский.
DE I: В прошлом году из жизни ушли выдающиеся люди в мире танца - Моисеев и Бежар. Нет ощущения, что мы вступаем в другое время - без титанов?
А.Р.: Моисеев и Бежар были великими людьми, и они сумели реализовать себя, работая до последних дней. Многие им подражали и будут подражать. Но такой же шлейф последователей тянется и за Килианом, и за Григоровичем. Не забудем про Каннингема, Тэйлора, Ноймайера, Пети. Так что титаны еще остались.
DE I: Эти люди мыслили масштабно и много значили для своего времени.
А.Р.: Бежар был невероятно популярен во время балетного бума 1960-х, он один из первых, кто приблизил балет - в общем-то, элитарный вид искусства - к широкому зрителю, часто выступал на стадионах и аренах. Тут он следовал за великой популисткой Анной Павловой. Но популярность не всегда гарантирует место в истории. Есть малоизвестные имена, но потом оказалось, что люди опередили эпоху. Например, Лев Иванов, скромный заместитель Петипа, предвосхитивший многие открытия ХХ века. Касьян Голейзовский, который хоть и гремел до революции и в 1920-е, совершенно не реализовался: у него не было ни школы, ни театра. Похоже, он первым предложил отклонение от оси - основной принцип современного балета. Классические танцы построены на вертикальной оси.
DE I: Не кажется вам, что современная жизнь с ее темпом и культом успеха не располагает к созданию великих произведений?
А.Р.: Не думаю. Просто классическое искусство, как мы его понимаем, в какой-то степени себя исчерпало. Сейчас возникают другие жанры - на стыке разных средств выразительности. Танец соединяется с театром, цирком, видео, архитектурой. Происходит много интересного. Но классическое искусство - живопись, музыка, литература, балет - эти исторически сложившиеся жанры переживают кризис идей и форм выражения.
DE I: Возможно на этом стыке - танца и драматического театра - нечто не просто интересное, а великое?
А.Р.: Наверняка. Но, мне кажется, должно пройти время, тогда будет понятно, насколько впечатления современников соответствуют истинному масштабу.
DE I: Можно назвать что-нибудь за последние тридцать лет, что наверняка останется в истории?
А.Р.: Если говорить о танце, можно предположить, что эксперименты Форсайта 1990-х - то, что останется. Он придумал много новых танцевальных приемов, увеличил скорость, усложнил поддержки. Теперь многие разрабатывают его открытия. Матс Эк ввел моду на радикальные переработки классики, это тоже надолго вошло в обиход балетного мира.
DE I: Какая идея могла бы сегодня вдохновить человечество?
А.Р.: Ну что-нибудь вроде реального доказательства существования Бога. Или инопланетян. Тогда бы, наверное, все очнулись. Что можно сказать о жизни? Она невероятно агрессивна и зла. Хорошо только там, где мало людей и много природы…...
Полную версию читайте в журнале DE I/DESILLISIONIST №14 www.lovejournaldei.ru
© DE I / DESILLUSIONIST №14. «АЛЕКСЕЙ РАТМАНСКИЙ: НУЖЕН ГЕНИЙ»
Продолжение (непосредственно из бумажного варианта DE I)
DE I: Можно назвать что-нибудь за последние тридцать лет, что наверняка останется в истории?
А.Р.: Если говорить о танце, можно предположить, что эксперименты Форсайта 1990 -х - то, что останется. Он придумал много новых танцевальных приемов, увеличил скорость, усложнил поддержки. Теперь многие разрабатывают его открытия. Матс Эк ввел моду на радикальные переработки классики, это тоже надолго вошло в обиход балетного мира.
DE I: Есть ли сегодня люди, которые составляют эпоху?
Хореографов уже называл, среди исполнителей - Плисецкая,Васильев, Алонсо, Гиллем.
DE I: Что по-настящему восхищало в последнее время?
В последнее время увлекся французскими романами. В школьные годы я их пропустил, а сейчас читаю Бальзака, Гюго - правда, для будущих постановок. Это так прекрасно!
DE I: Неужели их возможно переложить на язык танца?
Конечно, это ведь сюжетные вещи. Мелодрамы со смертельной любовью. Самое то для балета.
DE I: Тянет на полнометражный балет?
Именно.
DE I: Какая идея могла бы сегодня вдохновить человечество?
Ну что-нибудь вроде реального доказательства существования Бога. Или инопланетян. Тогда бы, наверное, все очнулись. Что можно сказать о жизни? Она невероятно агрессивна и зла. Хорошо только там, где мало людей и много природы.
DE I: Что сделать, чтобы изменились отношения между людьми?
Это работа человека над собой, личное дело каждого. Ну и телевидения, потому что его смотрят все.
DE I: Значит, будем считать, что задача невыполнима?
Может быть, нужен какой-то новый проповедник, только чтобы ему возможно было поверить...
DE I: На каком уровне сегодня можно разговаривать с публикой? Художник просто создает произведение, интересное его труппе и определенному количеству зрителей, или он говорит о человеческих ценностях, обращаясь ко многим?
Это завист от того, какой тебя тембр гооса. И что ты вообще хочешь сказать. Красота - это ведь тоже человеческая ценность. Не обязательно морально-социальную проблематику поднимать. Хотя современный балет ею очень интересуется. А классический все больше к красоте тяготеет. В балете, кстати, смысл авторского высказывания иногда очень трудно сформулировать. Потому что слова - это не наш язык. Зато понятно без перевода.
DE I: Достаточно личных усилий, чтобы если не изменить мир, то сделать нечто важное?
Конечно. По-моему, это заложено в человеке - самореализоваться и сделать что-то важное. Без этих усилий мы бы, наверное, остались примитивно-первобытными.
DE I: Когда человек приходит на спектакль, он просто потребляет произведение искусства или задумывается о жизни и о себе?
Спектакль может понравиться или не понравиться, может удивить игра актера или танец балерины, могут какие-то картины остаться в памяти. Но чтобы так вот задумаяться о жизни и о себе... Не знаю. Не сталкивался. Я думаю, что театр привлекателен тем, что дает возможность сопереживания, а сопереживание делает человека лучше. Это как тренировка для души.
DE I: В Вашей жизни были такие события?
Сопереживания в театре? Конечно. Но на балете редко, потому что я всегда ищу и вижу ошибки. Это профессиональная привычка к анализу, она мне, конечно, мешает получать удовольствие.
DE I: С каким периодом в истории человечества можно соотнести время, в котором мы живем? На что мы похожи?
Мне кажется, какая-то предреволюционная ситуация. Может быть, потому, что я готовлю балет "Пламя Парижа" про Французскую революцию - в конце сезона выпускаем. Все на таком взводе - кажется, спичку поднеси - вспыхнет. С другой стороны, идеалов нет - есть желание как-то себя обеспечить и тихонечко жить в комфорте. По сравнению с Европой энергии достаточно, но почему-то она не переходит в пассионарное желание изменить мир вокруг, или, по крайней мере,
изменить себя, все уходит в меркантильный интерес.
DE I: Что будет потом, если сейчас ситуация предреволюционная?
Мне тоже интересно. Революция - вряд ли, в силу всеобщего цинизма.
DE I: Какие-то человеческие ценности нам важны?
Мне кажется, надо просто с уважением относиться друг к другу. Быть хотя бы в каких-то рамках воспитания. Уже будет достаточно.
DE I: Но у нас нет канонов воспитания!
Но они же были!
DE I: Когда был Смольный институт.
Да, они исчезли. Это самая основная проблема. Очень трудно представить, что может случиться с нацией, Которая позволяет себе такое неуважение к себе самой.
DE I: Какова сегодня роль слова?
Слово обесценено. Оно потеряло свою силу, потому что служило обману, воздушным замкам, мыльным пузырям. Слова ничего не значат. Получается, убеждать может только действие. Мне кажется, в этом проблема большинства служителей слова, серьезных писателей. Приходится идти на какие-то невероятные ухищрения, чтобы слово что-то значило. Кстати, в балете и вообще в искусстве та же проблема - что использовалось веками, теперь обесценилось. Язык классического танца теперь не передает какие-то основные смыслы. За пару веков развития он превратился в клише.
DE I: Что делать - перейти на новый язык?
Новый язык просто не родится, тут нужен гений. Даже Бежар, даже Моисеев не придумали нового языка. Это сделали Петипа (предположительно, ведь до него почти ничего не сохранилось, Баланчин, Марта Грэм. В советскую эпоху все поиски нового языка жестко пресекались.
DE I: Получается, можно буквально по пальцам сосчитать людей в танцевальном мире, которые сделали революцию, создали новою систему?
Естественно. Для этого нужно невероятное усилие, дарование от бога плюс правильное историческое время - когда такое сделать возможно. Те, кто идет после Баланчина, после Петипа, разрабатывают их идеи. То, что сделал Нижинский, хотя ему удалось поставить всего четыре спектакля, тоже был прорыв. Конечно, это было сделано с помощью Дягилева.
DE I: То, что сделал Нижинский, изменило картину танца?
Безусловно. Причем сразу и во всем мире. Кроме России. Но тут Дягилев - не создатель, не творец, а его идеи кормят нас до сих пор. Именно он провоцировал поиски нового языка, причем во всех сферах. Он говорил: "Удиви меня!" И под его крыло стекалось все самое талантливое в Европе. Вот, кстити, время, которое мы до сих пор не исчерпали - 1910 - 1920-е. Зарождение модернизма.
DE I: А что происходит сейчас?
Закат постмодернизма.
DE I: Безрадостно...
Ну, почему? Время пройдет и будет понятно. А пока если честно и с удовольствием заниматься делом, которое выбрал, все не так страшно. de i
АЛЕКСЕЙ РАТМАНСКИЙ: НУЖЕН ГЕНИЙ
Текст: Марина Борисова
Фото: Владимир Луповской
Классический балет всегда считался воплощением красоты. Однако эта, казалось бы, бесспорная истина подвергнута сомнению: язык, который шлифовался веками, утрачивает смысл. Мы переживаем кризис: смена эпох - смена идеалов. Чтобы танец не терял контакт со временем, нужны гении, которые создадут новые формы - считает худрук балета Большого театра Алексей Ратманский.
DE I: В прошлом году из жизни ушли выдающиеся люди в мире танца - Моисеев и Бежар. Нет ощущения, что мы вступаем в другое время - без титанов?
А.Р.: Моисеев и Бежар были великими людьми, и они сумели реализовать себя, работая до последних дней. Многие им подражали и будут подражать. Но такой же шлейф последователей тянется и за Килианом, и за Григоровичем. Не забудем про Каннингема, Тэйлора, Ноймайера, Пети. Так что титаны еще остались.
DE I: Эти люди мыслили масштабно и много значили для своего времени.
А.Р.: Бежар был невероятно популярен во время балетного бума 1960-х, он один из первых, кто приблизил балет - в общем-то, элитарный вид искусства - к широкому зрителю, часто выступал на стадионах и аренах. Тут он следовал за великой популисткой Анной Павловой. Но популярность не всегда гарантирует место в истории. Есть малоизвестные имена, но потом оказалось, что люди опередили эпоху. Например, Лев Иванов, скромный заместитель Петипа, предвосхитивший многие открытия ХХ века. Касьян Голейзовский, который хоть и гремел до революции и в 1920-е, совершенно не реализовался: у него не было ни школы, ни театра. Похоже, он первым предложил отклонение от оси - основной принцип современного балета. Классические танцы построены на вертикальной оси.
DE I: Не кажется вам, что современная жизнь с ее темпом и культом успеха не располагает к созданию великих произведений?
А.Р.: Не думаю. Просто классическое искусство, как мы его понимаем, в какой-то степени себя исчерпало. Сейчас возникают другие жанры - на стыке разных средств выразительности. Танец соединяется с театром, цирком, видео, архитектурой. Происходит много интересного. Но классическое искусство - живопись, музыка, литература, балет - эти исторически сложившиеся жанры переживают кризис идей и форм выражения.
DE I: Возможно на этом стыке - танца и драматического театра - нечто не просто интересное, а великое?
А.Р.: Наверняка. Но, мне кажется, должно пройти время, тогда будет понятно, насколько впечатления современников соответствуют истинному масштабу.
DE I: Можно назвать что-нибудь за последние тридцать лет, что наверняка останется в истории?
А.Р.: Если говорить о танце, можно предположить, что эксперименты Форсайта 1990-х - то, что останется. Он придумал много новых танцевальных приемов, увеличил скорость, усложнил поддержки. Теперь многие разрабатывают его открытия. Матс Эк ввел моду на радикальные переработки классики, это тоже надолго вошло в обиход балетного мира.
DE I: Какая идея могла бы сегодня вдохновить человечество?
А.Р.: Ну что-нибудь вроде реального доказательства существования Бога. Или инопланетян. Тогда бы, наверное, все очнулись. Что можно сказать о жизни? Она невероятно агрессивна и зла. Хорошо только там, где мало людей и много природы…...
Полную версию читайте в журнале DE I/DESILLISIONIST №14 www.lovejournaldei.ru
© DE I / DESILLUSIONIST №14. «АЛЕКСЕЙ РАТМАНСКИЙ: НУЖЕН ГЕНИЙ»
Продолжение (непосредственно из бумажного варианта DE I)
DE I: Можно назвать что-нибудь за последние тридцать лет, что наверняка останется в истории?
А.Р.: Если говорить о танце, можно предположить, что эксперименты Форсайта 1990 -х - то, что останется. Он придумал много новых танцевальных приемов, увеличил скорость, усложнил поддержки. Теперь многие разрабатывают его открытия. Матс Эк ввел моду на радикальные переработки классики, это тоже надолго вошло в обиход балетного мира.
DE I: Есть ли сегодня люди, которые составляют эпоху?
Хореографов уже называл, среди исполнителей - Плисецкая,Васильев, Алонсо, Гиллем.
DE I: Что по-настящему восхищало в последнее время?
В последнее время увлекся французскими романами. В школьные годы я их пропустил, а сейчас читаю Бальзака, Гюго - правда, для будущих постановок. Это так прекрасно!
DE I: Неужели их возможно переложить на язык танца?
Конечно, это ведь сюжетные вещи. Мелодрамы со смертельной любовью. Самое то для балета.
DE I: Тянет на полнометражный балет?
Именно.
DE I: Какая идея могла бы сегодня вдохновить человечество?
Ну что-нибудь вроде реального доказательства существования Бога. Или инопланетян. Тогда бы, наверное, все очнулись. Что можно сказать о жизни? Она невероятно агрессивна и зла. Хорошо только там, где мало людей и много природы.
DE I: Что сделать, чтобы изменились отношения между людьми?
Это работа человека над собой, личное дело каждого. Ну и телевидения, потому что его смотрят все.
DE I: Значит, будем считать, что задача невыполнима?
Может быть, нужен какой-то новый проповедник, только чтобы ему возможно было поверить...
DE I: На каком уровне сегодня можно разговаривать с публикой? Художник просто создает произведение, интересное его труппе и определенному количеству зрителей, или он говорит о человеческих ценностях, обращаясь ко многим?
Это завист от того, какой тебя тембр гооса. И что ты вообще хочешь сказать. Красота - это ведь тоже человеческая ценность. Не обязательно морально-социальную проблематику поднимать. Хотя современный балет ею очень интересуется. А классический все больше к красоте тяготеет. В балете, кстати, смысл авторского высказывания иногда очень трудно сформулировать. Потому что слова - это не наш язык. Зато понятно без перевода.
DE I: Достаточно личных усилий, чтобы если не изменить мир, то сделать нечто важное?
Конечно. По-моему, это заложено в человеке - самореализоваться и сделать что-то важное. Без этих усилий мы бы, наверное, остались примитивно-первобытными.
DE I: Когда человек приходит на спектакль, он просто потребляет произведение искусства или задумывается о жизни и о себе?
Спектакль может понравиться или не понравиться, может удивить игра актера или танец балерины, могут какие-то картины остаться в памяти. Но чтобы так вот задумаяться о жизни и о себе... Не знаю. Не сталкивался. Я думаю, что театр привлекателен тем, что дает возможность сопереживания, а сопереживание делает человека лучше. Это как тренировка для души.
DE I: В Вашей жизни были такие события?
Сопереживания в театре? Конечно. Но на балете редко, потому что я всегда ищу и вижу ошибки. Это профессиональная привычка к анализу, она мне, конечно, мешает получать удовольствие.
DE I: С каким периодом в истории человечества можно соотнести время, в котором мы живем? На что мы похожи?
Мне кажется, какая-то предреволюционная ситуация. Может быть, потому, что я готовлю балет "Пламя Парижа" про Французскую революцию - в конце сезона выпускаем. Все на таком взводе - кажется, спичку поднеси - вспыхнет. С другой стороны, идеалов нет - есть желание как-то себя обеспечить и тихонечко жить в комфорте. По сравнению с Европой энергии достаточно, но почему-то она не переходит в пассионарное желание изменить мир вокруг, или, по крайней мере,
изменить себя, все уходит в меркантильный интерес.
DE I: Что будет потом, если сейчас ситуация предреволюционная?
Мне тоже интересно. Революция - вряд ли, в силу всеобщего цинизма.
DE I: Какие-то человеческие ценности нам важны?
Мне кажется, надо просто с уважением относиться друг к другу. Быть хотя бы в каких-то рамках воспитания. Уже будет достаточно.
DE I: Но у нас нет канонов воспитания!
Но они же были!
DE I: Когда был Смольный институт.
Да, они исчезли. Это самая основная проблема. Очень трудно представить, что может случиться с нацией, Которая позволяет себе такое неуважение к себе самой.
DE I: Какова сегодня роль слова?
Слово обесценено. Оно потеряло свою силу, потому что служило обману, воздушным замкам, мыльным пузырям. Слова ничего не значат. Получается, убеждать может только действие. Мне кажется, в этом проблема большинства служителей слова, серьезных писателей. Приходится идти на какие-то невероятные ухищрения, чтобы слово что-то значило. Кстати, в балете и вообще в искусстве та же проблема - что использовалось веками, теперь обесценилось. Язык классического танца теперь не передает какие-то основные смыслы. За пару веков развития он превратился в клише.
DE I: Что делать - перейти на новый язык?
Новый язык просто не родится, тут нужен гений. Даже Бежар, даже Моисеев не придумали нового языка. Это сделали Петипа (предположительно, ведь до него почти ничего не сохранилось, Баланчин, Марта Грэм. В советскую эпоху все поиски нового языка жестко пресекались.
DE I: Получается, можно буквально по пальцам сосчитать людей в танцевальном мире, которые сделали революцию, создали новою систему?
Естественно. Для этого нужно невероятное усилие, дарование от бога плюс правильное историческое время - когда такое сделать возможно. Те, кто идет после Баланчина, после Петипа, разрабатывают их идеи. То, что сделал Нижинский, хотя ему удалось поставить всего четыре спектакля, тоже был прорыв. Конечно, это было сделано с помощью Дягилева.
DE I: То, что сделал Нижинский, изменило картину танца?
Безусловно. Причем сразу и во всем мире. Кроме России. Но тут Дягилев - не создатель, не творец, а его идеи кормят нас до сих пор. Именно он провоцировал поиски нового языка, причем во всех сферах. Он говорил: "Удиви меня!" И под его крыло стекалось все самое талантливое в Европе. Вот, кстити, время, которое мы до сих пор не исчерпали - 1910 - 1920-е. Зарождение модернизма.
DE I: А что происходит сейчас?
Закат постмодернизма.
DE I: Безрадостно...
Ну, почему? Время пройдет и будет понятно. А пока если честно и с удовольствием заниматься делом, которое выбрал, все не так страшно. de i