В юности я писал стихи
Вот такие:
Я был травой червонною
У лап тоски пронзительной
Ты скажешь: "Я не верю,
Ты - лжешь, ты - изумителен"...
И т.д.
Все атрибуты юношеской нервнокожести присутствовали: образы шипели, бурлили, пенились, порой выходила немыслимая сборная рифмованная солянка. Впрочем, я мог истопить стихобаньку и по-белому. Но все же, предпочитал рифму.
Потом я перестал (почти) писать стихи, и сосредоточился на прозе. Проза выходила у меня мелкозернистая. Зависимая от... - всего. Всего, что я читал, чем вдохновлялся, о чем думал и чему сопереживал. Но все же прослеживалась некая тенденция. Стихообразы перекочевали в прозу. Медленно. Но упрямо.
Иногда я писал "странные" стихи. Не в том дело, что они были как-то изысканно-хороши и искусны. Странность их была в том, что я не мог найти аналогов тому, что пишу. При том, что я начитан (все мы учились помаленьку, почесывая в такт коленьку).
Поэтические тексты меня раскрепощали. Проза - закрепощала. При том, я очень боялся высокомерных оценок и остерегался публиковать и обнародовать свои тексты. При том, я всегда был уверен, что отлично разбираюсь в хорошей прозе и был готов послать всех, кто усомнится в моих талантах по и на.
Но грубить не следовало. Грубить вообще не следует. Грубость оставляет следы, а намного лучше бродить по тропам, следов не оставляя. Как искусный мастер.
Увы - моя самонадеянность при мне. Но есть ведь еще и Богонадеянность. Так и балансирую. Мне нравится. Иногда я предъявляю к себе какие-то ненужные претензии, но с радостью мирюсь с собой.
Он мир приемлет. Мир его приемлет. Приемлемые оба - он и мир.
И вот еще что мне кажется. Когда перестаешь с собой бороться, то становится намного проще и легче идти. Просто - идти. Буквально сваливаешь груз с плеч и топаешь с улыбкой, рассматривая лица и пейзажи. И замечаешь, что лица - те же пейзажи, а пейзажи, конечно, благодарные лица.
Интересно :)
Я был травой червонною
У лап тоски пронзительной
Ты скажешь: "Я не верю,
Ты - лжешь, ты - изумителен"...
И т.д.
Все атрибуты юношеской нервнокожести присутствовали: образы шипели, бурлили, пенились, порой выходила немыслимая сборная рифмованная солянка. Впрочем, я мог истопить стихобаньку и по-белому. Но все же, предпочитал рифму.
Потом я перестал (почти) писать стихи, и сосредоточился на прозе. Проза выходила у меня мелкозернистая. Зависимая от... - всего. Всего, что я читал, чем вдохновлялся, о чем думал и чему сопереживал. Но все же прослеживалась некая тенденция. Стихообразы перекочевали в прозу. Медленно. Но упрямо.
Иногда я писал "странные" стихи. Не в том дело, что они были как-то изысканно-хороши и искусны. Странность их была в том, что я не мог найти аналогов тому, что пишу. При том, что я начитан (все мы учились помаленьку, почесывая в такт коленьку).
Поэтические тексты меня раскрепощали. Проза - закрепощала. При том, я очень боялся высокомерных оценок и остерегался публиковать и обнародовать свои тексты. При том, я всегда был уверен, что отлично разбираюсь в хорошей прозе и был готов послать всех, кто усомнится в моих талантах по и на.
Но грубить не следовало. Грубить вообще не следует. Грубость оставляет следы, а намного лучше бродить по тропам, следов не оставляя. Как искусный мастер.
Увы - моя самонадеянность при мне. Но есть ведь еще и Богонадеянность. Так и балансирую. Мне нравится. Иногда я предъявляю к себе какие-то ненужные претензии, но с радостью мирюсь с собой.
Он мир приемлет. Мир его приемлет. Приемлемые оба - он и мир.
И вот еще что мне кажется. Когда перестаешь с собой бороться, то становится намного проще и легче идти. Просто - идти. Буквально сваливаешь груз с плеч и топаешь с улыбкой, рассматривая лица и пейзажи. И замечаешь, что лица - те же пейзажи, а пейзажи, конечно, благодарные лица.
Интересно :)