Безнадежные карие вишни
Как трудно писать о первой любви.
Как глупо писать о первой любви, начиная столь беспомощной фразой.
Как хочется писать о первой любви, не взирая, взирая, беспомощно оглядываясь, выверяя курс по визиру, чувствуя себя визирем леса бущующих нежных страстей, комкая сердечную мышцу, благодаря и благословляя все вокруг. Буквально - все, ибо все, что прожил, все, что живо - благодаря этому миру, его низостям, уродствам, его красоте и гармонии, невидимо, неслышимо, втайне, орать во всю глотку и съеживаться от безумной, совершенно безумной, невозможной, изнуряющей нежности.
В начале была нежность. Когда ничего уже не будет, она останется навсегда.
Светлана.
- Привет, здравствуй, иди сюда, приходи ко мне, обходи меня десятой дорогой, оставь мне тень тени, плачущих мальчиков, рыдающих девочек, оставь мне себя.
- Дай мне твою сухую руку, дай мне твою чистую кожу, дай мне твое дерзкое дыхание. Дай мне твой огонь, дай мне твою плоть, я верну ее назад с избытком. Дай мне.
- Мне ничего не надо. Мне не надо от тебя НИ ЧЕ ГО. Мне никогда ни от кого ничего не надо было. НИ КОГ ДА НИ ОТ КО ГО. Барабаны, тамтамы, тамбурины, в висках - барабаны, плоть и похоть плохо, плохо.
Светлана, Света, Светка, Свет, Светлая не моя, ничья, его, ее, самая светлая, свет света моего, его, ее, всех, ничьих предметов, брошенных предметов, забытых слов, немых встреч.
Однажды мы классом слушали "Юнону и Авось", не ленкомовскую, а другую, но не важно даже то, что действительно важно, потому что сейчас в тайниках моих глаз и того, что люди называют "душой" зарождается воспоминание о несбыточном, о несбывшемся, о случившемся впопыхах, впопыхах.
Я не умею любить. Оказывается, я всегда умел страдать от неразделенного.
Ты сидела рядом, где-то рядом, два-три места направо - налево - вверх - и вниз, но ты сидела рядом и слушала то же, что слушал я: ты видела мой профиль, а я угадывал твой. И на сцене бушевали тяжелые страсти, и расцветал белый шиповник, пели любви Аллилуйю и еще была пара фраз, залетевших - откуда? - Да отсюда же! Отсюда же, из этого темного, глубокого, страшного зала, и я был на балконе, а ты - вокруг меня, ты была растворена в воздухе, но это так по`шло! - ты была в лицах, ты была в запахах, и твоя суть таилась даже в случайных неслучайных предметах, брошенных, расставленных как попало в этом зале. Все эти кресла, ручки, пол, стены, занавес, кулисы, одежда, пот, дыхание, музы`ка, все это мучило меня, а я отдавал всему себя, отдавал, чтобы собрать без остатка и без излишеств, и без понимания, что я творю и зачем мне все это, зачем эта гулкая мука, такая же выдуманная, как и правдивая. Правдивая? -
Так дай мне то, что ты отняла у меня. Где я? В какой пустоте и бесхарактерности я обитаю? Где я? В каких радужных язвах моя счастливая душа и вечно блаженное сердце? Светлана!
А твой голос, твой голос, голос, который я ел как хлеб и пил - просто пил, Господи! - в предвкушении встречи с Тобой. Прости, прости, я не мог иначе.
Тяжелый, низкий и пряный.
Светлана. Первая любовь. Любовь ли? Блаженная мука, счастье навзрыд.
Как глупо писать о первой любви, начиная столь беспомощной фразой.
Как хочется писать о первой любви, не взирая, взирая, беспомощно оглядываясь, выверяя курс по визиру, чувствуя себя визирем леса бущующих нежных страстей, комкая сердечную мышцу, благодаря и благословляя все вокруг. Буквально - все, ибо все, что прожил, все, что живо - благодаря этому миру, его низостям, уродствам, его красоте и гармонии, невидимо, неслышимо, втайне, орать во всю глотку и съеживаться от безумной, совершенно безумной, невозможной, изнуряющей нежности.
В начале была нежность. Когда ничего уже не будет, она останется навсегда.
Светлана.
- Привет, здравствуй, иди сюда, приходи ко мне, обходи меня десятой дорогой, оставь мне тень тени, плачущих мальчиков, рыдающих девочек, оставь мне себя.
- Дай мне твою сухую руку, дай мне твою чистую кожу, дай мне твое дерзкое дыхание. Дай мне твой огонь, дай мне твою плоть, я верну ее назад с избытком. Дай мне.
- Мне ничего не надо. Мне не надо от тебя НИ ЧЕ ГО. Мне никогда ни от кого ничего не надо было. НИ КОГ ДА НИ ОТ КО ГО. Барабаны, тамтамы, тамбурины, в висках - барабаны, плоть и похоть плохо, плохо.
Светлана, Света, Светка, Свет, Светлая не моя, ничья, его, ее, самая светлая, свет света моего, его, ее, всех, ничьих предметов, брошенных предметов, забытых слов, немых встреч.
Однажды мы классом слушали "Юнону и Авось", не ленкомовскую, а другую, но не важно даже то, что действительно важно, потому что сейчас в тайниках моих глаз и того, что люди называют "душой" зарождается воспоминание о несбыточном, о несбывшемся, о случившемся впопыхах, впопыхах.
Я не умею любить. Оказывается, я всегда умел страдать от неразделенного.
Ты сидела рядом, где-то рядом, два-три места направо - налево - вверх - и вниз, но ты сидела рядом и слушала то же, что слушал я: ты видела мой профиль, а я угадывал твой. И на сцене бушевали тяжелые страсти, и расцветал белый шиповник, пели любви Аллилуйю и еще была пара фраз, залетевших - откуда? - Да отсюда же! Отсюда же, из этого темного, глубокого, страшного зала, и я был на балконе, а ты - вокруг меня, ты была растворена в воздухе, но это так по`шло! - ты была в лицах, ты была в запахах, и твоя суть таилась даже в случайных неслучайных предметах, брошенных, расставленных как попало в этом зале. Все эти кресла, ручки, пол, стены, занавес, кулисы, одежда, пот, дыхание, музы`ка, все это мучило меня, а я отдавал всему себя, отдавал, чтобы собрать без остатка и без излишеств, и без понимания, что я творю и зачем мне все это, зачем эта гулкая мука, такая же выдуманная, как и правдивая. Правдивая? -
Так дай мне то, что ты отняла у меня. Где я? В какой пустоте и бесхарактерности я обитаю? Где я? В каких радужных язвах моя счастливая душа и вечно блаженное сердце? Светлана!
А твой голос, твой голос, голос, который я ел как хлеб и пил - просто пил, Господи! - в предвкушении встречи с Тобой. Прости, прости, я не мог иначе.
Тяжелый, низкий и пряный.
Светлана. Первая любовь. Любовь ли? Блаженная мука, счастье навзрыд.