Щавель для архитектора
Щавель для архитектора
С любовью к Киру Булычеву
- Мелковат щавель-то. - Вяловат.
- Да как же это! - заволновалась бабка. - Ладонь вкругорядь обернешь. Жирнющ!
- Не щавель - портянка! - рявкнул усатый мужик, торгующий пузатую редиску.
- Да ну, - басил Грубин. - Так уж три раза… Так уж портянка…
Бабка подбоченилась, выставила ладонь, а другой с размаху припечатала щавелевый лист. Ладонь загудела.
- Вишь, - звонко выкрикнула бабка - Поет как кандрабас.
Грубину щавель нравился. И бабка нравилась, и мужик с редиской. Настроение было замечательное - и очень хотелось поскорее накупить побольше щавеля, укропа, петрушечки, свойской сметаны. Но как же не поторговаться?! - Никак нельзя. А борщ подождет, дольше терпишь - больше съешь.
- На-ко, Саня, - шевелил усами мужик, ссыпая редиску в грубинскую кошелку. - Угощайся на здоровье.
Домой Александр Грубин бежал вприпрыжку, как мальчишка. Старик Ложкин дремал, сидя на лавочке, подмурлыкивая во сне. Грубин не удержался, взял веточку укропа и провел под носом Ложкина. Тот фыркнул и одобрительно причмокнул.
«Всех позову, - думал Грубин, скача по лестнице, - Всех - и Ложкина, и Корнелия с женой и Минца… »
- Люд, погляди-ка - щавель жирнющ. Да как портянка!
- На запах, что ли? - глубоким контральто пропела Людмила Грубина, явившись на кухню в обнимку с кошкой Люсиндой.
Пропела - и осеклась.
- Грубин, - серо сказала Людмила. - Это что?
А было вот что. В кошелке сидел бородатый дядька размером с кошку. Одет он был в изумрудный кафтан, а шортики и сапожки - под цвет щавеля, от которого остались только обглоданные стебли. Дядька отряхивал остатки зелени с кафтанчика левой рукой и смачно откусывал половину редиски, которую держал в правой. Грубин кашлянул. Дядька поднял голову и лучезарно улыбнулся Грубину, после чего отрекомендовался.
- Феонтий. Главный архитектор галактики.
Воцарилось недолгое молчание. Первой в себя пришла Людмила.
- Так-таки и главный? - сурово переспросила она, - Это у вас так принято, что ли, в Галактике вашей, по кошелкам таиться, поедая щавель за двадцать рублей пучок?
- За двадцать пять, - машинально поправил Грубин.
Феонтий смутился, покраснел.
- Страшно извините-подвиньтесь, бледен и устал с дороги, - лепетал он. - Не мог удержаться. Запах чуден - кисло дело, волнительное поручение, укачало, утрясло, съел как - не заметил, увы.
- Ну ладно, ладно, - кивнул Александр. - Не расстраивайтесь вы так.
- И то, - продолжала ехидничать Людмила, - Полкило щавеля умял за милую душу. Кисло дело, верно говорит.
Через полчаса все успокоились и помирились. Пока пили чай с сушками, Феонтий рассказал, что прибыл он по поручению Галактического совета архитекторов.
- А как ты в кошелку-то попал, бедолага? - перебила Людмила.
- Точный расчет! - важно ответил Феонтий. - Все предусмотрели. Поближе к Грубину прямой наводкой. Одна нога там, другая - в кошелке. Есть такая машинка перемещений.
- На пси-мезонных ускорителях, чай? - спросил Грубин, отдуваясь от выпитого чая.
Феонтий вытаращил глаза и промямлил:
Велик твой ум, Грубин.
- Не жалюсь, - вальяжно кивнул тот. - Ну а что за поручение-то?
Тут Феонтий встал на стуле во весь свой кошачий рост, подбоченился и выкрикнул: «За большие заслуги жителей Великого Гусляра перед разумной Вселенной мне поручено переоборудовать Великий Гусляр, руководствуясь пожеланиями его жителей, и в соответствии с последними архитектурными тенденциями Галактики».
Грубин присвистнул.
- Высказывайте пожелания, - сказал Феонтий и вытащил миниатюрный приборчик серебристого цвета.
- Дизайн-анализатор на кваркофотонах… - задумчиво произнес Грубин.
- Велик ум… - завел было Феонтий, но его вновь перебила Людмила.
- Не знаю, чего там велико, но вот качели малы, - заявила она.
Грубин поперхнулся.
- Малы, малы, - твердила Людмила. - Вот в детстве были качели - так качели - взлетишь до облаков - звезданешься вниз, аж в груди защемит. - Людмила в тоске схватилась за грудь.
- Ты что же, на качели собралась? - изумился Грубин.
- А отчего бы и нет? - Помнишь, как в молодости… - глаза Людмилы покрылись поволокой.
Грубин тоже затосковал.
- Ну да… можно бы и повыше качели. Как мы с тобой…
Грубин и Людмила ударились в воспоминания. Серебряный приборчик стрекотал себе, стрекотал, а Люсинда щурилась и легонько подмигивала довольному Феонтию.
После Грубиных Феонтий наведался к чете Удаловых, Льву Христофорычу Минцу, пенсионеру Ложкину и еще к паре сотен наиболее активных гуслярцев, оказавших наибольшие заслуги перед разумной Вселенной. Везде он рассказывал о цели своего визита, оставлял стрекотавшие серебряные приборчики и спешил дальше. А гуслярцы, хоть и утверждали в один голос, что все у них есть - «речной техникум, школы, библиотеки, клуб речников, музей (правда, мелковат), зоопарк с белочками, набережная и парк культуры с аттракционами», все же вдохновенно закатывали глаза и принимались мечтать. Иначе не были бы они великими гуслярцами…
Сильно за полночь, когда весь город уже крепко спал, Феонтий собрал приборчики и полез в грубинскую кошелку обрабатывать результаты.
Просчитав проект переоборудования, Феонтий сказал:
- Ну и ну.
Потом он доел оставшуюся редиску и вызвал элитную Галактическую бригаду рабочих с Альфа Лебедя.
- Никто больше не справится, - пояснил Феонтий. - Калымщиков с Альфа Центавра не предлагать.
***
Утренний сон Александра Грубина был сладок. Он летел под руку с Людой, у которой между лопаток беззвучно крутился миниатюрный моторчик. «Интересно, а мой каков?», - думал во сне Грубин и вертел головой. Внезапно мотор затарахтел, Люда забарахтала руками и закричала: «Грубин, спаси меня!»
«То-то же», - удовлетворенно подумал Грубин, открыл глаза и увидел Людмилу, которая трясла будильником.
- Саня, прощай, - надрывно сказала жена и махнула рукой в сторону окна.
Грубин вскочил с кровати, вцепился руками в подоконник, и выглянул в окошко, за которым болтались какие-то толстые шлеи. С дикой скоростью навстречу Грубину неслась земля - до падения оставалось секунды две. «Люду жалко», - только и успел подумать Грубин и зажмурил глаза. Но никакого падения не последовало. «Три, четыре, пять…, - считал Грубин, а потом приоткрыл правый глаз и увидел, что земля стремительно удаляется. Грубин забрался на подоконник, открыл форточку, и Люда завопила. Грубинская квартира, как гигантские качели, раскачивалась над Великим Гусляром.
Впрочем, если раскинувшийся внизу город, безусловно, можно было называть «Великим», то насчет «Гусляра» возникали большие сомнения. Над уютными двухэтажными соцреалистическими домиками и старинными купеческими особняками вознеслись греческие колоннады и романские твердыни. Готические башенки были обвиты, словно плющом, стеклянными трубопроводами. Стальные фермы и решетчатые опоры центра Помпиду соседствовали с мавританскими арками и домиками-секретерами. Крыши дворцов в стиле русского барокко топорщились перьями фантасмагорических арок Гауди. Хай-тек и арт-нуво, бидермейер и екатерининский классицизм, латенские каменные столбы и функционализм Корбюзье - все переплелось в некогда тихом мире гуслярцев. Река Гусь вздымалась океанскими волнами и меж бурунов белели паруса яхт класса финн и летучий голландец. Набережная поросла баобабами, эвкалиптами и секвойями.
Все это Грубин и Люда рассматривали в бинокли, которым им услужливо подсунул Феонтий. Они были слишком ошеломлены, чтобы обращать внимание на настойчивый вопрос главного архитектора Галактики.
- Нравится?
Наконец, Грубин оторвался от окуляра и взглянул на Феонтия. Тот улыбался. Улыбка его исчезала далеко за ушами. Грубину подумалось, что края губ Феонтия связаны где-то на затылке бантиком.
- Это, - сказал Грубин. - Это…
- Кошка где? - выдохнула Людмила. - Люсь, Люсь, Люсь…
Феонтий поднял вверх правую руку и оттопырил большой палец.
- Это слишком хорошо, чтобы об этом говорить, - объявил он. - Надо видеть. Вперед!
После этих слов Феонтий прыгнул в форточку.
И тут первый раз в жизни Александр Савельевич Грубин струсил.
- Людк, давай ты сперва, - сказал он и немедленно покраснел.
Людмиле Грубиной уже было все равно. Она подошла к окну, распахнула его, укоризненно посмотрела на Грубина и рухнула вниз.
Александр сгорал со стыда. Он зачем-то схватил себя за щеки, сказал с чувством: «Ну и скотина же ты, Грубин» и вывалился вслед за женой.
Летели недолго, но напряженно.
Грубин робко прихватывал жену за локоток. Люда угрюмо молчала и никак не реагировала на заискивающие поглаживания мужа. А Феонтий вился вокруг супругов и занудно твердил о какой-то всегалактической архитектурной премии.
С земли их уже видели, махали приветственно руками.
- Люда, - дрогнувшим голосом сказал Грубин. - Падай на меня - все ж, помягче будет.
Люда одобрительно посмотрела на мужа, и тот ощутил отвагу.
- Может, не расшибемся еще! - заорал Александр, подлетая к бывшему скверу Землепроходцев, а ныне - циклопической площади, напоминающей по размерам Тяньаньмынь. Центр ее вспучился, потянулся навстречу воздухопадателям и те спружинили от мостовой, словно от батута. Пятью прыжками перенеслись они к Беседке Сладчайших Радостей - так было написано над входом.
Беседка была вроде китайской пагоды, но с пирамидальным основанием. Чету Грубиных и Феонтия уже встречали десять хмурых шотландских вислоухих кошек с алебардами и двадцать сиамов, которые поигрывали лоснящимися мышцами.
В окружении жирных персов, надменных бобтейлов и плотоядно облизывающихся русских голубых на парчовых подушках, под балдахином из малайзийского шелка в центре зала лежала Люсинда.
- Люся! - возопила Людмила Грубина и бросилась к любимице.
Тайцы зашипели и встали в боевую стойку. Люсинда медленно зевнула и надменно отвернулась.
- Лучше не надо, - твердо сказал Феонтий, удерживая Людмилу за юбку. - Ей и тут неплохо.
- Как же Люська попала в такой цветник? Сама пожелала? - спросил Александр, наклонившись к самому уху Феонтия.
Тот смущенно кивнул.
- Придешь домой - жрать не дам, - сказал Людмила Грубина, смерила бывшую любимицу гневным взглядом и вышла вон.
***
Феонтий взял на себя обязанности экскурсовода. Он в упоении размахивал руками, вещал о самом роскошном городе Галактики, каким теперь стал Великий Гусляр. Во время путешествия к Грубиным один за другим прибивались другие гуслярцы. Старика Ложкина отыскали в стеклянном лабиринте, по фасаду которого красовалась надпись «Аптека Ложкина». Испуганный пенсионер бегал по залам, уставленными стеллажами со всеми известными и половиной неизвестных земной науке лекарствами. Сзади Ложкина бегал миниатюрный бегемотик, не больше таксы, со слезящимися глазками. Увидев Грубиных, Ложкин прижался к стеклу и оно вдруг перетекло за спину несчастного старика, отпустив его из аптечного мира.
- Николай Николаевич, вы-то чего пожелали? - спросила Людмила, поглаживая урчащего бегемотика.
- Аптек побольше хотел. И животное какое-нибудь. Не наглое и чтобы плавало в ванной, - прошептал бедняга Ложкин.
Корнелия Удалова нашли в пещере №13 под табличкой «Обитель Лихтвейса Сезамовича Удалова». Собственно, это была не одна пещера, а целая галерея со змеистыми переходами, сталактитами, сталагмитами и массой декоративных вставок. Корнелий сидел, неизящно изогнувшись между теламоном и кариатидой. Сверху скалился маскарон - наглая львиная морда. Под левой стопой Удалова покоился неизвестный том Корнелия Удалова-Тацита «О происхождении и свойствах драгоценных камней». Грубин подошел к другу поближе и услышал бормотание: «Как молодой повеса ждет свиданья с какой-нибудь развратницей лукавой иль дурой, им обманутой, так я…» Дальше дело не шло.
Корнелия вывели из пещеры, умыли в поющем фонтанчике эпохи Мин и стали расспрашивать.
Оказалось, что начальник стройконторы читал перед сном сказки «Тысяч и одной ночи». «Алладина вспомнил, - оправдывался Удалов, - нечаянно злата возжелал…»
Жена Удалова бродила неподалеку, по тропинкам персонального Тюильри и судорожно всхлипывала. Ей очень хотелось к мужу.
- Где же Минц? - волновался Грубин. - А ну, давайте разом, - приказал он своим спутникам.
И все дружно грянули: «Миииииннц!»
Со сто пятого этажа небоскреба, сильно напоминавшего Эмпайр Стейт Билдинг с единственной позолоченной дверью и надписью «Музей всего» раздался профессорский вой. Все напряженно следили за тем, как вой приближается, сползает вниз, наконец, из дверей небоскреба вылетел несчастный профессор.
- А я ведь, - задыхаясь сообщил Минц, - только хотел быть смотрителем музея.
- Музея всего? - уточнил Удалов. - Интересно. Пойду посмотрю.
Минц вцепился в плечо друга:
- Не надо, - попросил он. - Пожалей старика. Удалов, поверь, есть такие места, где силы всего властвуют безраздельно.
Кац и Погосян оказались в гуслярском равностороннем треугольнике. Они забивали козла и прихлебывали пиво, а вокруг них происходили невиданные вещи. Пейзаж менялся ежесекундно - вздымались Анды, вихрились песчаные бури, а то вдруг почва обваливалась и друзья оказывались на скудном пятачке земли посреди океана лавы. Через секунду лава ласково плескала волнами Адриатики, а сквозь волны прорастали колосья пшеницы и ячменя.
- Уникально, - шептал Феонтий. - Единственный на всю Галактику преобразователь мыслеформ. Еле выпросил. Еле дали. Все лучшее - гуслярцам.
- Как вы там? - спросил Грубин.
- Не очень, - ответил Кац, не поднимая глаз от крышки доминошного стола. - Захотели, понимаешь, разнообразия. А то забиваешь козла, а кругом - бельевые веревки.
Погосян не выдержал, вскочил на стол, расшвырял костяшки домино и завопил:
- Люди добрые, помо..! - но его с головой накрыла океанская волна.
Грубин повернулся к Феонтию:
- Ты это, давай…
- Чего? - вытаращил глаза Феонтий.
- Обратно бы все вернуть.
Феонтий сник, потух, увял. Но ненадолго - глаза его вспыхнули непримиримым творческим огнем.
- Ни за что! - заявил он. - А как же премия?
Толпа гуслярцев окружила Феонтия со всех сторон, принялась уговаривать, увещевать.
- Лебедь ты мой нечаянный, - бормотала щавелевая бабка, - ты уж не обессудь. Дура я старая, захотела быть владычицей морской. Сил нет терпеть. Да и в океане щавель не растет.
Феонтий вздрогнул, обвел бабку мутным взглядом и переспросил:
- Щавель не растет?
- Хоть плачь! - подтвердила бабка. - Все водоросля вонючая. Склизка, пресна - прямо тьфу.
- Кисло дело, - вздохнул Феонтий.
- Ой, не говори, батюшка, - уж так кисло, так кисло…
Феонтий побледнел, отошел в сторону, повернулся к истомленным гуслярцам.
Смотреть на него было жалко. Но выбора не было. Каждый гуслярец понимал, что жить в таком городе невозможно.
Феонтий достал свой приборчик, нажал красную кнопку, грустно скомандовал: «Снос нафиг».
- Бегемотика оставь, - закричал Ложкин.
Но главный архитектор Галактики уже понурил голову и осел на морской песочек, который прямо на глазах превращался в обычный асфальт.
***
К пяти часам вечера сварили зеленый борщ. Феонтия усадили во главе стола, который вытянулся по всей набережной вдоль речки Гусь.
Сначала архитектор ел скучно. Потом - распробовал, попросил добавки.
- Яйцо положить? - заботливо спрашивала щавелевая бабка.
Феонтий кивал с набитым ртом.
- Сметанки свойской? - предлагал мужик с редиской.
Сметану Феонтий не любил. Он замычал, замахал ручками.
- Без сметаны - нельзя, - строго сказал бабка. - Щи без сметаны, как..
- Как Ложкин без бегемота, - подсказал Грубин под общий хохот гуслярцев.
Пенсионер Ложкин держал в руках своего бегемотика и почесывал ему пузо. Бегемотик урчал от наслаждения.
Везде царил мир и согласие. Люда помирилась с Люсиной и щекотала ее за ушами.
- Пора мне, - сказал Феонтий. - Увы мне.
- Никакое не «увы», - возмутился Грубин. - Ты давай вот что - сделай 3D модель преобразованного Гусляра для нашего музея.
Архитектор задумался и предложил:
- Четырехмерную!
- Еще лучше, - согласился Грубин. - А мы тебя рекомендуем на архитектурную галактическую премию года. Напишем, мол - признанный всеми гуслярцами гений.
- А щавелю с собой дадите? - спросил довольный Феонтий.
- И! - сказала бабка. - Не сумневайся. Щавелю в этом году - завались.
С любовью к Киру Булычеву
- Мелковат щавель-то. - Вяловат.
- Да как же это! - заволновалась бабка. - Ладонь вкругорядь обернешь. Жирнющ!
- Не щавель - портянка! - рявкнул усатый мужик, торгующий пузатую редиску.
- Да ну, - басил Грубин. - Так уж три раза… Так уж портянка…
Бабка подбоченилась, выставила ладонь, а другой с размаху припечатала щавелевый лист. Ладонь загудела.
- Вишь, - звонко выкрикнула бабка - Поет как кандрабас.
Грубину щавель нравился. И бабка нравилась, и мужик с редиской. Настроение было замечательное - и очень хотелось поскорее накупить побольше щавеля, укропа, петрушечки, свойской сметаны. Но как же не поторговаться?! - Никак нельзя. А борщ подождет, дольше терпишь - больше съешь.
- На-ко, Саня, - шевелил усами мужик, ссыпая редиску в грубинскую кошелку. - Угощайся на здоровье.
Домой Александр Грубин бежал вприпрыжку, как мальчишка. Старик Ложкин дремал, сидя на лавочке, подмурлыкивая во сне. Грубин не удержался, взял веточку укропа и провел под носом Ложкина. Тот фыркнул и одобрительно причмокнул.
«Всех позову, - думал Грубин, скача по лестнице, - Всех - и Ложкина, и Корнелия с женой и Минца… »
- Люд, погляди-ка - щавель жирнющ. Да как портянка!
- На запах, что ли? - глубоким контральто пропела Людмила Грубина, явившись на кухню в обнимку с кошкой Люсиндой.
Пропела - и осеклась.
- Грубин, - серо сказала Людмила. - Это что?
А было вот что. В кошелке сидел бородатый дядька размером с кошку. Одет он был в изумрудный кафтан, а шортики и сапожки - под цвет щавеля, от которого остались только обглоданные стебли. Дядька отряхивал остатки зелени с кафтанчика левой рукой и смачно откусывал половину редиски, которую держал в правой. Грубин кашлянул. Дядька поднял голову и лучезарно улыбнулся Грубину, после чего отрекомендовался.
- Феонтий. Главный архитектор галактики.
Воцарилось недолгое молчание. Первой в себя пришла Людмила.
- Так-таки и главный? - сурово переспросила она, - Это у вас так принято, что ли, в Галактике вашей, по кошелкам таиться, поедая щавель за двадцать рублей пучок?
- За двадцать пять, - машинально поправил Грубин.
Феонтий смутился, покраснел.
- Страшно извините-подвиньтесь, бледен и устал с дороги, - лепетал он. - Не мог удержаться. Запах чуден - кисло дело, волнительное поручение, укачало, утрясло, съел как - не заметил, увы.
- Ну ладно, ладно, - кивнул Александр. - Не расстраивайтесь вы так.
- И то, - продолжала ехидничать Людмила, - Полкило щавеля умял за милую душу. Кисло дело, верно говорит.
Через полчаса все успокоились и помирились. Пока пили чай с сушками, Феонтий рассказал, что прибыл он по поручению Галактического совета архитекторов.
- А как ты в кошелку-то попал, бедолага? - перебила Людмила.
- Точный расчет! - важно ответил Феонтий. - Все предусмотрели. Поближе к Грубину прямой наводкой. Одна нога там, другая - в кошелке. Есть такая машинка перемещений.
- На пси-мезонных ускорителях, чай? - спросил Грубин, отдуваясь от выпитого чая.
Феонтий вытаращил глаза и промямлил:
Велик твой ум, Грубин.
- Не жалюсь, - вальяжно кивнул тот. - Ну а что за поручение-то?
Тут Феонтий встал на стуле во весь свой кошачий рост, подбоченился и выкрикнул: «За большие заслуги жителей Великого Гусляра перед разумной Вселенной мне поручено переоборудовать Великий Гусляр, руководствуясь пожеланиями его жителей, и в соответствии с последними архитектурными тенденциями Галактики».
Грубин присвистнул.
- Высказывайте пожелания, - сказал Феонтий и вытащил миниатюрный приборчик серебристого цвета.
- Дизайн-анализатор на кваркофотонах… - задумчиво произнес Грубин.
- Велик ум… - завел было Феонтий, но его вновь перебила Людмила.
- Не знаю, чего там велико, но вот качели малы, - заявила она.
Грубин поперхнулся.
- Малы, малы, - твердила Людмила. - Вот в детстве были качели - так качели - взлетишь до облаков - звезданешься вниз, аж в груди защемит. - Людмила в тоске схватилась за грудь.
- Ты что же, на качели собралась? - изумился Грубин.
- А отчего бы и нет? - Помнишь, как в молодости… - глаза Людмилы покрылись поволокой.
Грубин тоже затосковал.
- Ну да… можно бы и повыше качели. Как мы с тобой…
Грубин и Людмила ударились в воспоминания. Серебряный приборчик стрекотал себе, стрекотал, а Люсинда щурилась и легонько подмигивала довольному Феонтию.
После Грубиных Феонтий наведался к чете Удаловых, Льву Христофорычу Минцу, пенсионеру Ложкину и еще к паре сотен наиболее активных гуслярцев, оказавших наибольшие заслуги перед разумной Вселенной. Везде он рассказывал о цели своего визита, оставлял стрекотавшие серебряные приборчики и спешил дальше. А гуслярцы, хоть и утверждали в один голос, что все у них есть - «речной техникум, школы, библиотеки, клуб речников, музей (правда, мелковат), зоопарк с белочками, набережная и парк культуры с аттракционами», все же вдохновенно закатывали глаза и принимались мечтать. Иначе не были бы они великими гуслярцами…
Сильно за полночь, когда весь город уже крепко спал, Феонтий собрал приборчики и полез в грубинскую кошелку обрабатывать результаты.
Просчитав проект переоборудования, Феонтий сказал:
- Ну и ну.
Потом он доел оставшуюся редиску и вызвал элитную Галактическую бригаду рабочих с Альфа Лебедя.
- Никто больше не справится, - пояснил Феонтий. - Калымщиков с Альфа Центавра не предлагать.
***
Утренний сон Александра Грубина был сладок. Он летел под руку с Людой, у которой между лопаток беззвучно крутился миниатюрный моторчик. «Интересно, а мой каков?», - думал во сне Грубин и вертел головой. Внезапно мотор затарахтел, Люда забарахтала руками и закричала: «Грубин, спаси меня!»
«То-то же», - удовлетворенно подумал Грубин, открыл глаза и увидел Людмилу, которая трясла будильником.
- Саня, прощай, - надрывно сказала жена и махнула рукой в сторону окна.
Грубин вскочил с кровати, вцепился руками в подоконник, и выглянул в окошко, за которым болтались какие-то толстые шлеи. С дикой скоростью навстречу Грубину неслась земля - до падения оставалось секунды две. «Люду жалко», - только и успел подумать Грубин и зажмурил глаза. Но никакого падения не последовало. «Три, четыре, пять…, - считал Грубин, а потом приоткрыл правый глаз и увидел, что земля стремительно удаляется. Грубин забрался на подоконник, открыл форточку, и Люда завопила. Грубинская квартира, как гигантские качели, раскачивалась над Великим Гусляром.
Впрочем, если раскинувшийся внизу город, безусловно, можно было называть «Великим», то насчет «Гусляра» возникали большие сомнения. Над уютными двухэтажными соцреалистическими домиками и старинными купеческими особняками вознеслись греческие колоннады и романские твердыни. Готические башенки были обвиты, словно плющом, стеклянными трубопроводами. Стальные фермы и решетчатые опоры центра Помпиду соседствовали с мавританскими арками и домиками-секретерами. Крыши дворцов в стиле русского барокко топорщились перьями фантасмагорических арок Гауди. Хай-тек и арт-нуво, бидермейер и екатерининский классицизм, латенские каменные столбы и функционализм Корбюзье - все переплелось в некогда тихом мире гуслярцев. Река Гусь вздымалась океанскими волнами и меж бурунов белели паруса яхт класса финн и летучий голландец. Набережная поросла баобабами, эвкалиптами и секвойями.
Все это Грубин и Люда рассматривали в бинокли, которым им услужливо подсунул Феонтий. Они были слишком ошеломлены, чтобы обращать внимание на настойчивый вопрос главного архитектора Галактики.
- Нравится?
Наконец, Грубин оторвался от окуляра и взглянул на Феонтия. Тот улыбался. Улыбка его исчезала далеко за ушами. Грубину подумалось, что края губ Феонтия связаны где-то на затылке бантиком.
- Это, - сказал Грубин. - Это…
- Кошка где? - выдохнула Людмила. - Люсь, Люсь, Люсь…
Феонтий поднял вверх правую руку и оттопырил большой палец.
- Это слишком хорошо, чтобы об этом говорить, - объявил он. - Надо видеть. Вперед!
После этих слов Феонтий прыгнул в форточку.
И тут первый раз в жизни Александр Савельевич Грубин струсил.
- Людк, давай ты сперва, - сказал он и немедленно покраснел.
Людмиле Грубиной уже было все равно. Она подошла к окну, распахнула его, укоризненно посмотрела на Грубина и рухнула вниз.
Александр сгорал со стыда. Он зачем-то схватил себя за щеки, сказал с чувством: «Ну и скотина же ты, Грубин» и вывалился вслед за женой.
Летели недолго, но напряженно.
Грубин робко прихватывал жену за локоток. Люда угрюмо молчала и никак не реагировала на заискивающие поглаживания мужа. А Феонтий вился вокруг супругов и занудно твердил о какой-то всегалактической архитектурной премии.
С земли их уже видели, махали приветственно руками.
- Люда, - дрогнувшим голосом сказал Грубин. - Падай на меня - все ж, помягче будет.
Люда одобрительно посмотрела на мужа, и тот ощутил отвагу.
- Может, не расшибемся еще! - заорал Александр, подлетая к бывшему скверу Землепроходцев, а ныне - циклопической площади, напоминающей по размерам Тяньаньмынь. Центр ее вспучился, потянулся навстречу воздухопадателям и те спружинили от мостовой, словно от батута. Пятью прыжками перенеслись они к Беседке Сладчайших Радостей - так было написано над входом.
Беседка была вроде китайской пагоды, но с пирамидальным основанием. Чету Грубиных и Феонтия уже встречали десять хмурых шотландских вислоухих кошек с алебардами и двадцать сиамов, которые поигрывали лоснящимися мышцами.
В окружении жирных персов, надменных бобтейлов и плотоядно облизывающихся русских голубых на парчовых подушках, под балдахином из малайзийского шелка в центре зала лежала Люсинда.
- Люся! - возопила Людмила Грубина и бросилась к любимице.
Тайцы зашипели и встали в боевую стойку. Люсинда медленно зевнула и надменно отвернулась.
- Лучше не надо, - твердо сказал Феонтий, удерживая Людмилу за юбку. - Ей и тут неплохо.
- Как же Люська попала в такой цветник? Сама пожелала? - спросил Александр, наклонившись к самому уху Феонтия.
Тот смущенно кивнул.
- Придешь домой - жрать не дам, - сказал Людмила Грубина, смерила бывшую любимицу гневным взглядом и вышла вон.
***
Феонтий взял на себя обязанности экскурсовода. Он в упоении размахивал руками, вещал о самом роскошном городе Галактики, каким теперь стал Великий Гусляр. Во время путешествия к Грубиным один за другим прибивались другие гуслярцы. Старика Ложкина отыскали в стеклянном лабиринте, по фасаду которого красовалась надпись «Аптека Ложкина». Испуганный пенсионер бегал по залам, уставленными стеллажами со всеми известными и половиной неизвестных земной науке лекарствами. Сзади Ложкина бегал миниатюрный бегемотик, не больше таксы, со слезящимися глазками. Увидев Грубиных, Ложкин прижался к стеклу и оно вдруг перетекло за спину несчастного старика, отпустив его из аптечного мира.
- Николай Николаевич, вы-то чего пожелали? - спросила Людмила, поглаживая урчащего бегемотика.
- Аптек побольше хотел. И животное какое-нибудь. Не наглое и чтобы плавало в ванной, - прошептал бедняга Ложкин.
Корнелия Удалова нашли в пещере №13 под табличкой «Обитель Лихтвейса Сезамовича Удалова». Собственно, это была не одна пещера, а целая галерея со змеистыми переходами, сталактитами, сталагмитами и массой декоративных вставок. Корнелий сидел, неизящно изогнувшись между теламоном и кариатидой. Сверху скалился маскарон - наглая львиная морда. Под левой стопой Удалова покоился неизвестный том Корнелия Удалова-Тацита «О происхождении и свойствах драгоценных камней». Грубин подошел к другу поближе и услышал бормотание: «Как молодой повеса ждет свиданья с какой-нибудь развратницей лукавой иль дурой, им обманутой, так я…» Дальше дело не шло.
Корнелия вывели из пещеры, умыли в поющем фонтанчике эпохи Мин и стали расспрашивать.
Оказалось, что начальник стройконторы читал перед сном сказки «Тысяч и одной ночи». «Алладина вспомнил, - оправдывался Удалов, - нечаянно злата возжелал…»
Жена Удалова бродила неподалеку, по тропинкам персонального Тюильри и судорожно всхлипывала. Ей очень хотелось к мужу.
- Где же Минц? - волновался Грубин. - А ну, давайте разом, - приказал он своим спутникам.
И все дружно грянули: «Миииииннц!»
Со сто пятого этажа небоскреба, сильно напоминавшего Эмпайр Стейт Билдинг с единственной позолоченной дверью и надписью «Музей всего» раздался профессорский вой. Все напряженно следили за тем, как вой приближается, сползает вниз, наконец, из дверей небоскреба вылетел несчастный профессор.
- А я ведь, - задыхаясь сообщил Минц, - только хотел быть смотрителем музея.
- Музея всего? - уточнил Удалов. - Интересно. Пойду посмотрю.
Минц вцепился в плечо друга:
- Не надо, - попросил он. - Пожалей старика. Удалов, поверь, есть такие места, где силы всего властвуют безраздельно.
Кац и Погосян оказались в гуслярском равностороннем треугольнике. Они забивали козла и прихлебывали пиво, а вокруг них происходили невиданные вещи. Пейзаж менялся ежесекундно - вздымались Анды, вихрились песчаные бури, а то вдруг почва обваливалась и друзья оказывались на скудном пятачке земли посреди океана лавы. Через секунду лава ласково плескала волнами Адриатики, а сквозь волны прорастали колосья пшеницы и ячменя.
- Уникально, - шептал Феонтий. - Единственный на всю Галактику преобразователь мыслеформ. Еле выпросил. Еле дали. Все лучшее - гуслярцам.
- Как вы там? - спросил Грубин.
- Не очень, - ответил Кац, не поднимая глаз от крышки доминошного стола. - Захотели, понимаешь, разнообразия. А то забиваешь козла, а кругом - бельевые веревки.
Погосян не выдержал, вскочил на стол, расшвырял костяшки домино и завопил:
- Люди добрые, помо..! - но его с головой накрыла океанская волна.
Грубин повернулся к Феонтию:
- Ты это, давай…
- Чего? - вытаращил глаза Феонтий.
- Обратно бы все вернуть.
Феонтий сник, потух, увял. Но ненадолго - глаза его вспыхнули непримиримым творческим огнем.
- Ни за что! - заявил он. - А как же премия?
Толпа гуслярцев окружила Феонтия со всех сторон, принялась уговаривать, увещевать.
- Лебедь ты мой нечаянный, - бормотала щавелевая бабка, - ты уж не обессудь. Дура я старая, захотела быть владычицей морской. Сил нет терпеть. Да и в океане щавель не растет.
Феонтий вздрогнул, обвел бабку мутным взглядом и переспросил:
- Щавель не растет?
- Хоть плачь! - подтвердила бабка. - Все водоросля вонючая. Склизка, пресна - прямо тьфу.
- Кисло дело, - вздохнул Феонтий.
- Ой, не говори, батюшка, - уж так кисло, так кисло…
Феонтий побледнел, отошел в сторону, повернулся к истомленным гуслярцам.
Смотреть на него было жалко. Но выбора не было. Каждый гуслярец понимал, что жить в таком городе невозможно.
Феонтий достал свой приборчик, нажал красную кнопку, грустно скомандовал: «Снос нафиг».
- Бегемотика оставь, - закричал Ложкин.
Но главный архитектор Галактики уже понурил голову и осел на морской песочек, который прямо на глазах превращался в обычный асфальт.
***
К пяти часам вечера сварили зеленый борщ. Феонтия усадили во главе стола, который вытянулся по всей набережной вдоль речки Гусь.
Сначала архитектор ел скучно. Потом - распробовал, попросил добавки.
- Яйцо положить? - заботливо спрашивала щавелевая бабка.
Феонтий кивал с набитым ртом.
- Сметанки свойской? - предлагал мужик с редиской.
Сметану Феонтий не любил. Он замычал, замахал ручками.
- Без сметаны - нельзя, - строго сказал бабка. - Щи без сметаны, как..
- Как Ложкин без бегемота, - подсказал Грубин под общий хохот гуслярцев.
Пенсионер Ложкин держал в руках своего бегемотика и почесывал ему пузо. Бегемотик урчал от наслаждения.
Везде царил мир и согласие. Люда помирилась с Люсиной и щекотала ее за ушами.
- Пора мне, - сказал Феонтий. - Увы мне.
- Никакое не «увы», - возмутился Грубин. - Ты давай вот что - сделай 3D модель преобразованного Гусляра для нашего музея.
Архитектор задумался и предложил:
- Четырехмерную!
- Еще лучше, - согласился Грубин. - А мы тебя рекомендуем на архитектурную галактическую премию года. Напишем, мол - признанный всеми гуслярцами гений.
- А щавелю с собой дадите? - спросил довольный Феонтий.
- И! - сказала бабка. - Не сумневайся. Щавелю в этом году - завались.