Невозможные записки
- Чего-то мне не можется, Серега, - сказал дядя Вася посреди ночи.
- А? Сердце прихватило, что ли? - пробормотал сонный племянник.
- Нет. Просто - не можется - и все.
- И все, - грустно повторил Сережа. - Что же делать-то? Может, валокординчику?
- Нет. Не можется, Сережка. Уснуть не могу. Засыпаю - и давит что-то. И просыпаюсь опять.
- Может, валосердинчику?
- Не надо. Не можется, понимаешь ли...
- Понимаю, - печально сказал племянник. - Не можется... А нитроглицерину?
- Нет, - в который раз повторил дядя. - Другое что-то требуется.
Племянник слез с дивана, поплелся на кухню, долго переставлял там стеклянные пузырьки, обзывал их негодными болтушками, укорял, что нужное попряталось и затаилось. Грозил каким-то перестановщикам, сетовал на нерадивых и недисциплинированных. Хлопал холодильником и жаловался на непорядочных.
Потом он пришел в комнату, с собой тащил мензурку, в которой нечто бултыхалось.
- Что это? - спросил дядя.
- Это капли, дядя Вася. - ответил племянник.
- Какие?
- Да ты пей, пей.
Дядя вздохнул, но спорить не стал. Единым махом выдул жидкость, утерся кулаком и отдал мензурку племяннику.
- Гадость какая-то, - сказал дядя. - Чего ты мне налил?
- Да херни всякой, - сказал племянник.
- А полегчало, - сказал дядя.
Он смотрел на лицо племянника, освещенное лунным светом. Дяде чудилось, что Сережино лицо превратилось в Луну, а в уголке рта топчется космонавт, прилаживая национальный флаг.
- Ты чего на меня так смотришь? - спросил Сережка и зевнул. - Спать хочу. А не засну теперь.
Дядя погладил племянника по коленке и сказал:
- Когда-нибудь уснешь.
- Это верно, - согласился племянник. - Ну, как ты? Получше?
- Знаешь, Сережка, - сказал дядя, - если бы ты был Луной, а я на тебя никаких американцев не пустил. И никого не пустил.
Племянник слизнул крошку с уголка рта и сонно произнес:
- Спасибо.
- А? Сердце прихватило, что ли? - пробормотал сонный племянник.
- Нет. Просто - не можется - и все.
- И все, - грустно повторил Сережа. - Что же делать-то? Может, валокординчику?
- Нет. Не можется, Сережка. Уснуть не могу. Засыпаю - и давит что-то. И просыпаюсь опять.
- Может, валосердинчику?
- Не надо. Не можется, понимаешь ли...
- Понимаю, - печально сказал племянник. - Не можется... А нитроглицерину?
- Нет, - в который раз повторил дядя. - Другое что-то требуется.
Племянник слез с дивана, поплелся на кухню, долго переставлял там стеклянные пузырьки, обзывал их негодными болтушками, укорял, что нужное попряталось и затаилось. Грозил каким-то перестановщикам, сетовал на нерадивых и недисциплинированных. Хлопал холодильником и жаловался на непорядочных.
Потом он пришел в комнату, с собой тащил мензурку, в которой нечто бултыхалось.
- Что это? - спросил дядя.
- Это капли, дядя Вася. - ответил племянник.
- Какие?
- Да ты пей, пей.
Дядя вздохнул, но спорить не стал. Единым махом выдул жидкость, утерся кулаком и отдал мензурку племяннику.
- Гадость какая-то, - сказал дядя. - Чего ты мне налил?
- Да херни всякой, - сказал племянник.
- А полегчало, - сказал дядя.
Он смотрел на лицо племянника, освещенное лунным светом. Дяде чудилось, что Сережино лицо превратилось в Луну, а в уголке рта топчется космонавт, прилаживая национальный флаг.
- Ты чего на меня так смотришь? - спросил Сережка и зевнул. - Спать хочу. А не засну теперь.
Дядя погладил племянника по коленке и сказал:
- Когда-нибудь уснешь.
- Это верно, - согласился племянник. - Ну, как ты? Получше?
- Знаешь, Сережка, - сказал дядя, - если бы ты был Луной, а я на тебя никаких американцев не пустил. И никого не пустил.
Племянник слизнул крошку с уголка рта и сонно произнес:
- Спасибо.