Светит месяц, светит ясный
Приехал к нам режиссер по имени Хич. Говорили, что служил он коком на корабле "Мак Гафин". Пас коров. Потом пил кумыс в полях Забайкалья. Дрессировал котов. Участвовал в гонках по пересеченной местности. Потом делал еще что-то не такое уж важное, как это, впрочем, кому и как посмотреть.
Посмотрели мы на него - толстый и сердитый. В зубах - сигара. В пальцах - другая. В загашнике - третья.
Говорит нам Хич: "Хочу снимать у вас кино". Мы ему: "Что за кино?" Он: "Про острое желание победить, когда обстоятельства складываются таким образом, что..."
Мы не дослушали, спать пошли.
Дремали славно. Ужи аж со скуки дохли.
Наутро проснулись - батюшки! - Хич нас зовет кино смотреть. Только, говорит, подождите до заката. А то, говорит, неинтересно.
Мы - судить-рядить, что за кино, когда снять успел? Хич отмалчивается, сигары смолит.
Восстала луна. Мы сели перед экраном, Хич рядом притаился.
Пошли первые кадры. Видим - месяц. Светит ясный. Светит полная луна. Осветила путь-дорожку. Да вплоть до Машина окна.
Маша, сидючи на первом ряду, замахала руками, вопит: "Ишь, страсти какие! Пока я нежилась да прохлаждалась, меня этот трехбуквенный проныра снимал, чо ли?"
Тот посмеивается, дале, говорит, смотрите. Мы - что! - люди покладистые. Смотрим, как из овина выходит Вася, и направляется вроде к Маше, да сумлевается. А рядом друг его Петя - и хочет. И чего он хочет - сразу ясно. Машу он хочет. А Вася - простак! - просит его путь к Маше показать. Сам-то Вася от волнения все дорожки к окошку забыл.
Тут Васька с Петькой взъерепенились, вывернулись и - ну зыркать, выглядывать нашего Хича.
А кино дальше идет. Подходит к Машину окну кто-то третий. Вроде как председатель коровника Перфильев Ананас Степаныч. Рот разинул, и давай на Машу из окна дуть. Вот сукина сыроежка. Каков махалай трихомятнутный! Едрись его в монтигомо ястребиный коготь-моготь.
Перфильев взвился. Не я это, говорит! Не было такого. Мы его живо умяли. Пусть не бузит понапрасну. Дальше глядим.
Маша-то из окна вещает: я девушка честная. Дуть на меня понапрасну не надо. А пусть тот дует, кто замуж меня возьмет.
И начался, любезные мои, полный саспенс.
А Хич, который как, только знай себе покрикивает: "Мотор! Мотор!".
Зовелся, паря. С тех самых пор прохода от него нет. Куда бы мы, кособучинские ни шли, чего бы ни делали, он только ходит за нами и твердит: "Мотор, мотор". И у нас от него, робяты, полный саспенс.
Посмотрели мы на него - толстый и сердитый. В зубах - сигара. В пальцах - другая. В загашнике - третья.
Говорит нам Хич: "Хочу снимать у вас кино". Мы ему: "Что за кино?" Он: "Про острое желание победить, когда обстоятельства складываются таким образом, что..."
Мы не дослушали, спать пошли.
Дремали славно. Ужи аж со скуки дохли.
Наутро проснулись - батюшки! - Хич нас зовет кино смотреть. Только, говорит, подождите до заката. А то, говорит, неинтересно.
Мы - судить-рядить, что за кино, когда снять успел? Хич отмалчивается, сигары смолит.
Восстала луна. Мы сели перед экраном, Хич рядом притаился.
Пошли первые кадры. Видим - месяц. Светит ясный. Светит полная луна. Осветила путь-дорожку. Да вплоть до Машина окна.
Маша, сидючи на первом ряду, замахала руками, вопит: "Ишь, страсти какие! Пока я нежилась да прохлаждалась, меня этот трехбуквенный проныра снимал, чо ли?"
Тот посмеивается, дале, говорит, смотрите. Мы - что! - люди покладистые. Смотрим, как из овина выходит Вася, и направляется вроде к Маше, да сумлевается. А рядом друг его Петя - и хочет. И чего он хочет - сразу ясно. Машу он хочет. А Вася - простак! - просит его путь к Маше показать. Сам-то Вася от волнения все дорожки к окошку забыл.
Тут Васька с Петькой взъерепенились, вывернулись и - ну зыркать, выглядывать нашего Хича.
А кино дальше идет. Подходит к Машину окну кто-то третий. Вроде как председатель коровника Перфильев Ананас Степаныч. Рот разинул, и давай на Машу из окна дуть. Вот сукина сыроежка. Каков махалай трихомятнутный! Едрись его в монтигомо ястребиный коготь-моготь.
Перфильев взвился. Не я это, говорит! Не было такого. Мы его живо умяли. Пусть не бузит понапрасну. Дальше глядим.
Маша-то из окна вещает: я девушка честная. Дуть на меня понапрасну не надо. А пусть тот дует, кто замуж меня возьмет.
И начался, любезные мои, полный саспенс.
А Хич, который как, только знай себе покрикивает: "Мотор! Мотор!".
Зовелся, паря. С тех самых пор прохода от него нет. Куда бы мы, кособучинские ни шли, чего бы ни делали, он только ходит за нами и твердит: "Мотор, мотор". И у нас от него, робяты, полный саспенс.