Тетя Галя и Божественная Проза
Тетя Галя - сирота.
35 лет - тридцать пять лет - летовала она в Богородском доме для инвалидов и ветеранов, а если присмотреться, так просто - обездоленных, брошенных, несчастно-счастливых (пока живы - пьем и танцуем, горюем и бранимся, с кем - водимся, а с кем - и расплюемся) людей.
Сегодня бренную плоть тети Гали похоронили.
Напротив кривой сосны, возле железной дороги.
Тсс.
Но как не принуждай к молчанию, а вопли жизненных битв заливают уши.
Тетя Галя так же далека от Владимира Путина, как княжна Мэри от Кинг-Конга (никаких параллелей, кроме случайных), но в том простом и необходимом приближении к сердцу, они равны и и уравновешены, точно также как чаши с душами последнего мульмиллиардера и первого непросыхающего чеботаря, которого уже никому не перече.
Я тетю Галю знал давно. Она родилась в городе на ниве. И нива та заросла мелкими балтийскими волнами. Родителей не помнит, интернатовцы ее били, в голодные годы ела дуранду и жмых, перебиралась из социального дома в другой социальный дом, сожительствала с драчуном, звонок пела "Червону руту", лихо танцевала, обстирывала Богородский дом-интернат и год за годом, год за годом, год за годом никто не говорил ей, что ее любит.
А еще я хотел написать о Божественной Прозе, не не помню, что именно. То есть, помню, но точно ли помню, что хотел - не уверен. Уверенность обмельчала, пока я писал о тете Гале.
Кажется, я хотел вымолвить, что БП - это когда перестаешь различать лица и видишь одни улыбки. Или брови. Или носы. Видишь, до чего же у лиц общее выражение, будь ты княжной Мэри или Кинг-Конгом - ну, никакой разницы. Одна - грустит, другой - ревет, а все об одном и том же.
Вот, к примеру, читаю я Юрия Осича или Юрия Карловича или Сашу Всеволодовича - и понимаю: не различают! И потому слово там становится человеком. Бровь, нос, глаз, грустит, хохочет, ревет, стрекочет - а все об одном и том же. И слово становится человеком и живет рядом с нами, полное благодати и истины.
Тут еще можно присовокупить, но не буду. Потом еще присовокуплю.
35 лет - тридцать пять лет - летовала она в Богородском доме для инвалидов и ветеранов, а если присмотреться, так просто - обездоленных, брошенных, несчастно-счастливых (пока живы - пьем и танцуем, горюем и бранимся, с кем - водимся, а с кем - и расплюемся) людей.
Сегодня бренную плоть тети Гали похоронили.
Напротив кривой сосны, возле железной дороги.
Тсс.
Но как не принуждай к молчанию, а вопли жизненных битв заливают уши.
Тетя Галя так же далека от Владимира Путина, как княжна Мэри от Кинг-Конга (никаких параллелей, кроме случайных), но в том простом и необходимом приближении к сердцу, они равны и и уравновешены, точно также как чаши с душами последнего мульмиллиардера и первого непросыхающего чеботаря, которого уже никому не перече.
Я тетю Галю знал давно. Она родилась в городе на ниве. И нива та заросла мелкими балтийскими волнами. Родителей не помнит, интернатовцы ее били, в голодные годы ела дуранду и жмых, перебиралась из социального дома в другой социальный дом, сожительствала с драчуном, звонок пела "Червону руту", лихо танцевала, обстирывала Богородский дом-интернат и год за годом, год за годом, год за годом никто не говорил ей, что ее любит.
А еще я хотел написать о Божественной Прозе, не не помню, что именно. То есть, помню, но точно ли помню, что хотел - не уверен. Уверенность обмельчала, пока я писал о тете Гале.
Кажется, я хотел вымолвить, что БП - это когда перестаешь различать лица и видишь одни улыбки. Или брови. Или носы. Видишь, до чего же у лиц общее выражение, будь ты княжной Мэри или Кинг-Конгом - ну, никакой разницы. Одна - грустит, другой - ревет, а все об одном и том же.
Вот, к примеру, читаю я Юрия Осича или Юрия Карловича или Сашу Всеволодовича - и понимаю: не различают! И потому слово там становится человеком. Бровь, нос, глаз, грустит, хохочет, ревет, стрекочет - а все об одном и том же. И слово становится человеком и живет рядом с нами, полное благодати и истины.
Тут еще можно присовокупить, но не буду. Потом еще присовокуплю.