А вот и одуванчики поспели
Иду с Юркой с каратэ.
Предлагаю ему: давай, брат, играть. Ты считаешь тополя, а я - одуванчики. А сам уж заприметил горсточку нежных желтых, как моя майка.
- Неет! - возражает Юрка. - Если ты одуванчики, то я считаю траву.
Я быстро сосчитал одуванчики. А Юрка так же быстро сосчитал траву.
Эй, одуванчики, дуэньи, нежные и страстные, вы смотрите на меня, сослепу не узнавая. Да это же я, я, я - желтушный и жадный иду сквозь годы, бреду, собирая вашу пыльцу.
Ваша пыльца на моих губах, на моих щеках, на моих пальцах.
Вы у меня в сердце, одуванчики. Отчего же вы так тихи и прекрасны?
Молчат одуванчики, стесняются дуэньи. Затихли, перемаргиваются, перешептываются, перечихиваются.
Я открыл окно по утру и почувствовал - тополя. Запах клейкий и прозрачный летит, летит в окно. Сдувает меня из проема, гонит в теплую кровать. А я - противостою клейкому натиску. Я - борюсь, я двигаю себя, я бросаю себя на одуванчиковую амбразуру.
Как родниково здесь, как тепло, как клейко.
Этот запах - он сродни мне. Он такой же непослушный и несуразный. Он обволакивает и притесняет мысли. Он гонит прочь грусть. Облетают первые одуванчики, не успев обхохотать май.
Май желтый весь, в клейких желтых пятнышках, как моя майка.
Возьми этот май, подуй на него и скажи: "Лети, лети ясно, желтое - прекрасно!"
И полетит ведь, и вернется, и вновь полетит.
Нашел я сегодня дерево с мягкими сережками и поздоровался. И принял все сережки, как мягкое, незрелое, сонное еще счастье.
Предлагаю ему: давай, брат, играть. Ты считаешь тополя, а я - одуванчики. А сам уж заприметил горсточку нежных желтых, как моя майка.
- Неет! - возражает Юрка. - Если ты одуванчики, то я считаю траву.
Я быстро сосчитал одуванчики. А Юрка так же быстро сосчитал траву.
Эй, одуванчики, дуэньи, нежные и страстные, вы смотрите на меня, сослепу не узнавая. Да это же я, я, я - желтушный и жадный иду сквозь годы, бреду, собирая вашу пыльцу.
Ваша пыльца на моих губах, на моих щеках, на моих пальцах.
Вы у меня в сердце, одуванчики. Отчего же вы так тихи и прекрасны?
Молчат одуванчики, стесняются дуэньи. Затихли, перемаргиваются, перешептываются, перечихиваются.
Я открыл окно по утру и почувствовал - тополя. Запах клейкий и прозрачный летит, летит в окно. Сдувает меня из проема, гонит в теплую кровать. А я - противостою клейкому натиску. Я - борюсь, я двигаю себя, я бросаю себя на одуванчиковую амбразуру.
Как родниково здесь, как тепло, как клейко.
Этот запах - он сродни мне. Он такой же непослушный и несуразный. Он обволакивает и притесняет мысли. Он гонит прочь грусть. Облетают первые одуванчики, не успев обхохотать май.
Май желтый весь, в клейких желтых пятнышках, как моя майка.
Возьми этот май, подуй на него и скажи: "Лети, лети ясно, желтое - прекрасно!"
И полетит ведь, и вернется, и вновь полетит.
Нашел я сегодня дерево с мягкими сережками и поздоровался. И принял все сережки, как мягкое, незрелое, сонное еще счастье.