Русские Мыслители. Русский религиозно-философский Ренессанс
Философия любого народа, если она как философия состоялась, «окрашена» в свои неповторимые социокультурные, национальные тона. Когда мы говорим: греческая, французская, английская, немецкая, русская и т.д. философия, мы говорим не только о талантливых или не очень мыслителях, называя их имена, но говорим и об определенных интеллектуальных прозрениях, конструктах (моделях) сознания привнесших свой неповторимый и своеобразных колорит в общечеловеческую «копилку» познания: человека («познай самого себя»), мира и Бога. Поскольку очевидность эмпирии не тождественна очевидности истины, это позволяло (и позволяет) строить теоретические модели призванные каким-то, пускай и гипотетическим образом обосновать и примирить кажущиеся противоречия. При этом, историческая модель кумулятивного развития философии (т.е. ее имперсональность и интегральность), представляется несколько натянутой, поскольку философия не является системой прогрессивно-развивающихся знаний, в чистом смысле этого слова. Поскольку философская «теория» начинается с отрицания «реального мира», с его виртуального разрушения, а затем как бы нового рождения уже обогащенного иным содержанием, пропущенным через наше мышление, уже «нашего мира», постольку степень истинности и соответствие тому, что видится и созерцается, тем или иным философом, становится очень интересным и важным. В этой ситуации, крайне поучительным представляется «миф о пещере» Платона. Философское познание, в отличие от мифологического, религиозного или научного, есть «всегда дело личного разума».
Если, это действительно так, то русский религиозно-философский Ренессанс, этот небывалый взлет интеллектуальной и самобытной рефлексии, представляется в действительности некой духовной аномалией. Некоторым современным религиозным авторам, свойственно представлять себе это явление как одну из неудавшихся попыток - соединить не соединимое. Говоря словами Тертуллиана: «Что может быть общего между Афинами и Иерусалимом»? Даже, философский профессионализм, русских философов - современными либеройдными авторами ставится под сомнение. С другой стороны, нравится нам это или нет, но потрясающим фактом является то, что совершило религиозно-философское ведение в области познания внутреннего духа человеческого, его мира, что явно неизмеримо больше всех гуманитарных систем и форм знания. Было бы весьма странно, если бы размышления над тысячелетней христианской культурой и историей России, не нашли бы живой отклик и своего естественного отражения, в русской философии. И «западники» и «славянофилы» и религиозные авторы, так или иначе, черпали из этого духовного кладезя по своему, хотя порой и весьма своеобразно. Разработанные русскими мыслителями, такие понятия как: «народ-богоносец», «соборность» или «хоровое начало», хотя и отошли в прошлое (как конкретные исторические формы), однако их духовное понимание, если пристально всмотреться в тот контекст, в котором они обычно мыслились, приведет к более актуальным для нас понятиям как: «цельная личность», «цельная жизнь», «цельное христианское мировоззрение». А принятие этого приведет нас (их потомков), к пониманию природы и процессов познания, так как они протекали в русле самой русской религиозной философии.
Нужно сказать, что и тогда в XIX веке и сейчас стоял и стоит очень непростой вопрос: «А разве не осуществляется человеческое познание исключительно в русле самого мышления»? На первый взгляд, основное направление современной философии не дает оснований для таких сомнений. Но это на первый. Сегодня накапливается материал и основания учитывать и привлекать к пониманию процессов познания и мышления: не-логические, до-логические особенности интеллектуального творчества. Такие феномены как «интеллектуальная интуиция», «предвидение», «теоретическое предсказание», «научные парадигмы», «коллективное сознание», «мыслительный коллектив», заставляют в несколько ином свете взглянуть на процессы связанные с познанием мира и человека. Конечно, при этом, существует угроза размывание границ философии до религиозного или мифологического ее понимания и, - это опасно. И если мы учтем, что в основу Универсума русская религиозная мысль полагает «Логос», «Живой Дух», «Софию», в противовес западному «Рацио», то стоит согласится, что «почти вся русская философия являет собой до-логическую, до-систематическую, или, лучше сказать, сверхлогическую, сверхсистематическую картину философских течений и направлений…Поэтому тот, кто ценит в философии, прежде всего систему, логическую отделанность, ясность диалектики - одним словом, научность, может без мучительных раздумий оставить русскую философию без внимания».Философская система, как «система», заведомо предполагает четкую и всецело - обоснованную рациональную модель Универсума, смысла и места в нем человека. В самой попытке создания рациональной системы, русские философы видели латентно заложенный интеллектуальный соблазн. Дело в том, что такая возможная система будет принципиально претендовать, не на как систему субъективных и в силу этого относительных взглядов автора, а как на универсальную в мировоззренческом отношении систему ценностей. Относительность всякой «системы», претендующей на всеобщность и универсальность заключена, в том, что человеческий разум имеет дело не только с «миром явленным», но и с миром, пребывающим в не-бытие /о.С. Булгаков/.
Удивляет эта глубинная вера-надежда в то, что в мире, наполненном беспорядком и взаимной ненавистью, борьбой всех против всех, одним словом тем, что Е. Н. Трубецкой назвал «естественная мировая бессмыслица существования», несмотря на «глобальное взаимоуничтожение», существует Высший порядок и закон, гармония, красота и добро.Снять, это по своему существу, искусственное противоречие между разумом и вещественным миром - возможно только в том случае, если мы примем, что единственным основанием метафизического, физического и логического является Бог-Личность.
Позиция русских философов, в противостоянии и столкновении разума и веры, характеризуется, прежде всего, не огульным отрицанием всего разумного, а творческой попыткой синтезировать и преодолеть эти на первый взгляд взаимоотрицающие друг друга реальности («верую, ибо нелепо» - Тертуллиан; «верую, чтобы знать» - бл. Августин); примирить и подчинить самостно-гордящейся разум «вере смыслящей»: «…которая есть дар благодати и в то же время акт свободы».Вот почему, начиная с Г. Сковороды философской необходимостью и предпосылкой к истинному философствованию, является «царственное смирение ума».
Не будет преувеличением, если мы скажем, что начиная с 40-х годов XIX века и чуть позднее (когда расцветали таланты Ф.М. Достоевского, Л.Н. Толстого, мужала мысль Н. Данилевского, И Киреевского, В.С. Соловьева, К. Леонтьева, братьев С.Н. и Е.Н. Трубецких и др.), центр мировой философии переместился в Россию. Будучи составной и органической частью мировой культуры, корни которой черпали живительную влагу в родной православно-отеческой почве, русская философия была тесно связана и с европейской философской проблематикой. Дело в том, что, так или иначе, философ с кем-то спорит, полемизирует. Это может не всегда быть явным, но это обязательно присутствует в творчестве действительного мыслителя. Внешним детонатом, положившим начало творческой философской рефлексии, явилось известное 1-ое «Философское письмо» П.А. Чаадаева (под которое так неудачно "закосил" жидок - мудак Познер), взбудоражившее и разделившее общество. Если Западная Европа представлена у него как единство: религии, культуры и нравственности в которой идеалы Царства Божия (по его мнению, основная цель социально-исторического развития) в основном достигнуты, то Россия эта преемница «презираемой всеми народами» Византии с самого начала своей политической истории оказалась в промежуточном состоянии, не будучи цивилизацией ни европейской, ни азиатской, не будучи вообще «цивилизацией».
Вероятно, что именно промежуточное (как бы застывшее в ожидании), состояние России, предполагала вариативность (интегрированность по содержанию) ее последующих путей развития. Думается, что заслуга Чаадаева в том, что он поставил проблему самоидентификации нации в мировой культуре и истории. Как в последствии скажет Н.С. Трубецкой: «быть самим собой в применении к народу, значит иметь самобытную национальную культуру».
Хронологически первыми ответили «славянофилы» (так названные шутником Батюшковым). Их философия, есть попытка опровержения западноевропейского, в частности, немецкого типа философствования на основе историко-христианского (правда, понимаемого на русский лад) мировоззрения и творений отцов восточной Церкви. Секрет в том, что в противоположность немецкой рефлексии, где разум первичен, а все остальное вторично, началось уникальное и совершенно оригинальное, развитие альтернативной философий, тезис которой был противоположен: разум вторичен, а первична некая сверхразумная, метаразумная реальность. Философский интерес представляют не жизнь, история и человек уже пропущенные через разум, а сами эти реальности, как базисные основы бытия. Но, чтобы ухватить эти реальности нужно ли строить философскую систему, в старом смысле этого слова? Ответ эпохален… нет! Говоря словами Шеллинга «понятие системы противоречит понятию свободы». Философия должна строиться, конечно, с учетом накопленного опыта, на совершенно новых началах. Истина, со страниц русских философов, предстает не как некое отвлеченное понятие, или синтез таких понятий, а как путь к жизни нового, обновленного, целостного человека. «Итак, бытие истины не выводимо, а лишь показуемо в опыте: в опыте жизни познаем мы и свое бого-подобие и свою немощь; лишь опыт жизни открывает нам нашу личность и нашу духовную свободу». Человек, есть не просто взятый в своей самодостаточной ограниченности разумный индивидуум, а единство интеллектуальной и эмоциональной, биологической сфер жизни.
Воспринятые от Византии идеи христианского смирения и братства делают русского человека, как предпочитает выражаться Киреевский носителем «общинного духа». Идеи христианской свободы и любви предохраняют его и от разрушающего воздействия коллективизма нивелирующего личность, превращающего человека в взаимозаменяемую функцию. Наиболее адекватное выражение единства свободы и любви, по А. Хомякову, мы найдем в идеи соборности, этой посреднице между профаным и сакральном мирах. А.Ф. Лосев очень верно отметил, что: «Русские не допускают, что истина может быть открыта чисто интеллектуальным, рассудочным путем, что истина есть лишь суждение…Это своеобразие русского философствование сказалось и в лагере противоположном, даже в нашем позитивизме, всегда жаждавшем соединить правду-истину с правдой справедливостью». Цельность человека, его духовная собранность и нравственное возрастание в живой вере, вот основная мысль, проходящая красной нитью через всю философию славянофилов. Пытаясь обосновать тезис о гармоничном балансе между разумом и верой, Киреевский отдает предпочтение вере. Мышление у него есть такой способ вхождение в божественную истину, при которой разум, при помощи Откровения, не просто поднимается до духовного зрения, а «сочувственно соглашается с верой». У Хомякова мы найдем тезис о «смыслящей вере». Правда, нас не должно подкупать частое употребление славянофилами слово - вера. Вряд ли вера простого русского крестьянина, и, вера Киреевского, - одно и тоже. Вера мыслителя имеет интеллектуальный колорит, он говорит о ней, как о «живом и цельном зрении ума».
Хотя фундаментом для синтеза различных способностей познающего человека будет вера, средоточием духовного, религиозного просвещенного человека является «сердце». Как говорил Б.Паскаль: «Сердце имеет свои законы, которых не знает ум». Впоследствии Л.П. Карсавин напишет: «Вера не только теоретическое убеждение и не только волевое усилие. В первом случае она не могла бы никем рассматриваться как заслуга; во втором - не существовало бы «суеверия». Вера сразу является и теоретическим постижением истины и свободным практическим ее приятием. Но как единство теоретического постижения, т.е. признания истины, которая существует независимо от того, хочет ли ее кто-нибудь признавать или не хочет, и свободного, т.е. ничем не обусловленного, ни даже самою предсуществующей истиной, признания ее, вера возможна лишь в одном случае. Необходимо, чтобы она была соединением верующего с самой истиной и чтобы эта Истина была абсолютной, т.е. Божественной, самим Богом. Только если истина есть сам Бог, т.е. всему дает начало, все усовершает и все в себе содержит, истина содержит в себе и признание со стороны верующего, и его становлением истинным. Только тогда истина делает познающего ее свободным, ибо она-то, будучи всеобъемлющей, ничем не обусловлена. И только при действительном соединении верующего со всецелой и свободной истиной и может стать свободным его стремление к ней, ибо тогда оно есть и как бы само свободное раскрытие Истины в верующем». Итак, поскольку проблематика связанная с пониманием феномена «вера» является ключевой, а именно в ней концентрируется наибольшее напряжение мысли, давайте более пристально вглядимся в смысл несущий этим словом.
У русских философов вера, как целокупное со-стояние субъекта, охватывает всего человека его интеллект, эмоции, волю - являя тем самым их своеобразное единство. Это высшая и наиболее приближенная к чистому духу «реальность», как бы точка со-единения с Божественным Духом. Это «поле встречи» живой и целокупной человеческой личности с Личным Богом. Это начало выхода из ограниченной субъективности в Объективную Реальность. Человек говорит Богу Ты. Любовь к Богу, как единственное условие и возможность познания, разрывает наше ограниченное, замкнутое в самом себе -я-, поднимая человека до истинного созерцания, до истинного знания, где начинается исихия. Истинно познать кого-либо означает соединиться с ним в любви. Ведь единственная объективная реальность - Бог («Я есмь сущий»), т.е. истинно существующий, истинное бытие, единственная объективная жизнь. Бог есть Любовь. Любовь - является онтологической, до-тварной «категорией», являющей тайну внутритроических отношений.
продолжение следует ...
Если, это действительно так, то русский религиозно-философский Ренессанс, этот небывалый взлет интеллектуальной и самобытной рефлексии, представляется в действительности некой духовной аномалией. Некоторым современным религиозным авторам, свойственно представлять себе это явление как одну из неудавшихся попыток - соединить не соединимое. Говоря словами Тертуллиана: «Что может быть общего между Афинами и Иерусалимом»? Даже, философский профессионализм, русских философов - современными либеройдными авторами ставится под сомнение. С другой стороны, нравится нам это или нет, но потрясающим фактом является то, что совершило религиозно-философское ведение в области познания внутреннего духа человеческого, его мира, что явно неизмеримо больше всех гуманитарных систем и форм знания. Было бы весьма странно, если бы размышления над тысячелетней христианской культурой и историей России, не нашли бы живой отклик и своего естественного отражения, в русской философии. И «западники» и «славянофилы» и религиозные авторы, так или иначе, черпали из этого духовного кладезя по своему, хотя порой и весьма своеобразно. Разработанные русскими мыслителями, такие понятия как: «народ-богоносец», «соборность» или «хоровое начало», хотя и отошли в прошлое (как конкретные исторические формы), однако их духовное понимание, если пристально всмотреться в тот контекст, в котором они обычно мыслились, приведет к более актуальным для нас понятиям как: «цельная личность», «цельная жизнь», «цельное христианское мировоззрение». А принятие этого приведет нас (их потомков), к пониманию природы и процессов познания, так как они протекали в русле самой русской религиозной философии.
Нужно сказать, что и тогда в XIX веке и сейчас стоял и стоит очень непростой вопрос: «А разве не осуществляется человеческое познание исключительно в русле самого мышления»? На первый взгляд, основное направление современной философии не дает оснований для таких сомнений. Но это на первый. Сегодня накапливается материал и основания учитывать и привлекать к пониманию процессов познания и мышления: не-логические, до-логические особенности интеллектуального творчества. Такие феномены как «интеллектуальная интуиция», «предвидение», «теоретическое предсказание», «научные парадигмы», «коллективное сознание», «мыслительный коллектив», заставляют в несколько ином свете взглянуть на процессы связанные с познанием мира и человека. Конечно, при этом, существует угроза размывание границ философии до религиозного или мифологического ее понимания и, - это опасно. И если мы учтем, что в основу Универсума русская религиозная мысль полагает «Логос», «Живой Дух», «Софию», в противовес западному «Рацио», то стоит согласится, что «почти вся русская философия являет собой до-логическую, до-систематическую, или, лучше сказать, сверхлогическую, сверхсистематическую картину философских течений и направлений…Поэтому тот, кто ценит в философии, прежде всего систему, логическую отделанность, ясность диалектики - одним словом, научность, может без мучительных раздумий оставить русскую философию без внимания».Философская система, как «система», заведомо предполагает четкую и всецело - обоснованную рациональную модель Универсума, смысла и места в нем человека. В самой попытке создания рациональной системы, русские философы видели латентно заложенный интеллектуальный соблазн. Дело в том, что такая возможная система будет принципиально претендовать, не на как систему субъективных и в силу этого относительных взглядов автора, а как на универсальную в мировоззренческом отношении систему ценностей. Относительность всякой «системы», претендующей на всеобщность и универсальность заключена, в том, что человеческий разум имеет дело не только с «миром явленным», но и с миром, пребывающим в не-бытие /о.С. Булгаков/.
Удивляет эта глубинная вера-надежда в то, что в мире, наполненном беспорядком и взаимной ненавистью, борьбой всех против всех, одним словом тем, что Е. Н. Трубецкой назвал «естественная мировая бессмыслица существования», несмотря на «глобальное взаимоуничтожение», существует Высший порядок и закон, гармония, красота и добро.Снять, это по своему существу, искусственное противоречие между разумом и вещественным миром - возможно только в том случае, если мы примем, что единственным основанием метафизического, физического и логического является Бог-Личность.
Позиция русских философов, в противостоянии и столкновении разума и веры, характеризуется, прежде всего, не огульным отрицанием всего разумного, а творческой попыткой синтезировать и преодолеть эти на первый взгляд взаимоотрицающие друг друга реальности («верую, ибо нелепо» - Тертуллиан; «верую, чтобы знать» - бл. Августин); примирить и подчинить самостно-гордящейся разум «вере смыслящей»: «…которая есть дар благодати и в то же время акт свободы».Вот почему, начиная с Г. Сковороды философской необходимостью и предпосылкой к истинному философствованию, является «царственное смирение ума».
Не будет преувеличением, если мы скажем, что начиная с 40-х годов XIX века и чуть позднее (когда расцветали таланты Ф.М. Достоевского, Л.Н. Толстого, мужала мысль Н. Данилевского, И Киреевского, В.С. Соловьева, К. Леонтьева, братьев С.Н. и Е.Н. Трубецких и др.), центр мировой философии переместился в Россию. Будучи составной и органической частью мировой культуры, корни которой черпали живительную влагу в родной православно-отеческой почве, русская философия была тесно связана и с европейской философской проблематикой. Дело в том, что, так или иначе, философ с кем-то спорит, полемизирует. Это может не всегда быть явным, но это обязательно присутствует в творчестве действительного мыслителя. Внешним детонатом, положившим начало творческой философской рефлексии, явилось известное 1-ое «Философское письмо» П.А. Чаадаева (под которое так неудачно "закосил" жидок - мудак Познер), взбудоражившее и разделившее общество. Если Западная Европа представлена у него как единство: религии, культуры и нравственности в которой идеалы Царства Божия (по его мнению, основная цель социально-исторического развития) в основном достигнуты, то Россия эта преемница «презираемой всеми народами» Византии с самого начала своей политической истории оказалась в промежуточном состоянии, не будучи цивилизацией ни европейской, ни азиатской, не будучи вообще «цивилизацией».
Вероятно, что именно промежуточное (как бы застывшее в ожидании), состояние России, предполагала вариативность (интегрированность по содержанию) ее последующих путей развития. Думается, что заслуга Чаадаева в том, что он поставил проблему самоидентификации нации в мировой культуре и истории. Как в последствии скажет Н.С. Трубецкой: «быть самим собой в применении к народу, значит иметь самобытную национальную культуру».
Хронологически первыми ответили «славянофилы» (так названные шутником Батюшковым). Их философия, есть попытка опровержения западноевропейского, в частности, немецкого типа философствования на основе историко-христианского (правда, понимаемого на русский лад) мировоззрения и творений отцов восточной Церкви. Секрет в том, что в противоположность немецкой рефлексии, где разум первичен, а все остальное вторично, началось уникальное и совершенно оригинальное, развитие альтернативной философий, тезис которой был противоположен: разум вторичен, а первична некая сверхразумная, метаразумная реальность. Философский интерес представляют не жизнь, история и человек уже пропущенные через разум, а сами эти реальности, как базисные основы бытия. Но, чтобы ухватить эти реальности нужно ли строить философскую систему, в старом смысле этого слова? Ответ эпохален… нет! Говоря словами Шеллинга «понятие системы противоречит понятию свободы». Философия должна строиться, конечно, с учетом накопленного опыта, на совершенно новых началах. Истина, со страниц русских философов, предстает не как некое отвлеченное понятие, или синтез таких понятий, а как путь к жизни нового, обновленного, целостного человека. «Итак, бытие истины не выводимо, а лишь показуемо в опыте: в опыте жизни познаем мы и свое бого-подобие и свою немощь; лишь опыт жизни открывает нам нашу личность и нашу духовную свободу». Человек, есть не просто взятый в своей самодостаточной ограниченности разумный индивидуум, а единство интеллектуальной и эмоциональной, биологической сфер жизни.
Воспринятые от Византии идеи христианского смирения и братства делают русского человека, как предпочитает выражаться Киреевский носителем «общинного духа». Идеи христианской свободы и любви предохраняют его и от разрушающего воздействия коллективизма нивелирующего личность, превращающего человека в взаимозаменяемую функцию. Наиболее адекватное выражение единства свободы и любви, по А. Хомякову, мы найдем в идеи соборности, этой посреднице между профаным и сакральном мирах. А.Ф. Лосев очень верно отметил, что: «Русские не допускают, что истина может быть открыта чисто интеллектуальным, рассудочным путем, что истина есть лишь суждение…Это своеобразие русского философствование сказалось и в лагере противоположном, даже в нашем позитивизме, всегда жаждавшем соединить правду-истину с правдой справедливостью». Цельность человека, его духовная собранность и нравственное возрастание в живой вере, вот основная мысль, проходящая красной нитью через всю философию славянофилов. Пытаясь обосновать тезис о гармоничном балансе между разумом и верой, Киреевский отдает предпочтение вере. Мышление у него есть такой способ вхождение в божественную истину, при которой разум, при помощи Откровения, не просто поднимается до духовного зрения, а «сочувственно соглашается с верой». У Хомякова мы найдем тезис о «смыслящей вере». Правда, нас не должно подкупать частое употребление славянофилами слово - вера. Вряд ли вера простого русского крестьянина, и, вера Киреевского, - одно и тоже. Вера мыслителя имеет интеллектуальный колорит, он говорит о ней, как о «живом и цельном зрении ума».
Хотя фундаментом для синтеза различных способностей познающего человека будет вера, средоточием духовного, религиозного просвещенного человека является «сердце». Как говорил Б.Паскаль: «Сердце имеет свои законы, которых не знает ум». Впоследствии Л.П. Карсавин напишет: «Вера не только теоретическое убеждение и не только волевое усилие. В первом случае она не могла бы никем рассматриваться как заслуга; во втором - не существовало бы «суеверия». Вера сразу является и теоретическим постижением истины и свободным практическим ее приятием. Но как единство теоретического постижения, т.е. признания истины, которая существует независимо от того, хочет ли ее кто-нибудь признавать или не хочет, и свободного, т.е. ничем не обусловленного, ни даже самою предсуществующей истиной, признания ее, вера возможна лишь в одном случае. Необходимо, чтобы она была соединением верующего с самой истиной и чтобы эта Истина была абсолютной, т.е. Божественной, самим Богом. Только если истина есть сам Бог, т.е. всему дает начало, все усовершает и все в себе содержит, истина содержит в себе и признание со стороны верующего, и его становлением истинным. Только тогда истина делает познающего ее свободным, ибо она-то, будучи всеобъемлющей, ничем не обусловлена. И только при действительном соединении верующего со всецелой и свободной истиной и может стать свободным его стремление к ней, ибо тогда оно есть и как бы само свободное раскрытие Истины в верующем». Итак, поскольку проблематика связанная с пониманием феномена «вера» является ключевой, а именно в ней концентрируется наибольшее напряжение мысли, давайте более пристально вглядимся в смысл несущий этим словом.
У русских философов вера, как целокупное со-стояние субъекта, охватывает всего человека его интеллект, эмоции, волю - являя тем самым их своеобразное единство. Это высшая и наиболее приближенная к чистому духу «реальность», как бы точка со-единения с Божественным Духом. Это «поле встречи» живой и целокупной человеческой личности с Личным Богом. Это начало выхода из ограниченной субъективности в Объективную Реальность. Человек говорит Богу Ты. Любовь к Богу, как единственное условие и возможность познания, разрывает наше ограниченное, замкнутое в самом себе -я-, поднимая человека до истинного созерцания, до истинного знания, где начинается исихия. Истинно познать кого-либо означает соединиться с ним в любви. Ведь единственная объективная реальность - Бог («Я есмь сущий»), т.е. истинно существующий, истинное бытие, единственная объективная жизнь. Бог есть Любовь. Любовь - является онтологической, до-тварной «категорией», являющей тайну внутритроических отношений.
продолжение следует ...