Бегство (исчо один кризисный рассказ)
Оконное стекло сухо хрустнуло, и камень бодро покатился по полу, замерев у ног Егора. Он наклонился, поднял увесистый камешек. Развернул привязанный к нему листок в клеточку, с коряво выведенным «Тебе пи… ц сука буржуйская». На его губах застыла холодная злая усмешка.
- Что там? - с дрожью в голосе спросила Лена. В полутьме ее круглое лицо приобрело жутковатый сине-белый оттенок и казалось ожившей восковой маской.
- Как всегда… понты кидают, - скривился Егор. Внешне он старался хранить спокойствие. Но на душе скребли черные кошки, порождая поганое, давящее на грудь предчувствие. Вчерашний заряд дроби в ногу Федьки, деревенского бездельника и пропойцы, должен был заставить задуматься всех желающих разобраться с ним. Но он чувствовал, что они не угомонятся. Пока не спалят его дом дотла.
- Они снова придут к нам, - почему-то прошептала Лена. И этот ее шепот напомнил ему много раз виденные сцены из дешевых ужастиков, которые они любили смотреть тихими докризисными вечерами. А теперь электричества не стало. Кончилось вместе со спокойствием и предсказуемой размеренностью их деревенской жизни российских бюргеров. Царивший в стране хаос с каждым днем набирал обороты, перемалывая людские судьбы чудовищными жерновами, превращая еще вчера здоровающихся сквозь зубы деревенских соседей в жаждущих твоей крови беспредельщиков. Лишь за то, что ты имеешь деньги, которые честно зарабатываешь.
Егор ощутил, как в нем глухо заворочался Чужой, требуя кровавого жертвоприношения.
- Плевать, - скрипнул он зубами, давя поднимающуюся к горлу черную, застилающую глаза злобу. - Пусть приходят. Я им, сукам, покажу, где раком зимуют. Все тут полягут. Удобрениями на грядках…
- Ты что… - она смешно поднесла ладошку ко рту, глаза ее стали двумя блюдцами. - Собрался всю деревню пострелять?
- Да хоть и всю… Свинцовых гостинцев на всех хватит.
- Не надо, Егорушка… - она умоляюще посмотрела на него, положила ему на руку свою прохладную ладонь. - Прошу тебя. Давай завтра уедем отсюда, найдем место поспокойней…
- Какое на хрен спокойное место? - взорвался Егор, перегибаясь через стол, приблизив свое лицо с бешеными глазами к ее лицу. - Ты соображаешь, что говоришь? Где ты его найдешь в России - место спокойное? Везде стреляют, грабят, насилуют и убивают! Ты этого хочешь? Или ты хочешь оставить все, что мы своими руками сделали? Хочешь этим ублюдкам оставить наш участок? Ради кого мы спину гнули? Ради этих упырей, что ли? Хер я им что отдам! Свинцом подавятся!
Она ничего не ответила. Лишь карие глаза влажно заблестели.
- Прости, - буркнул он, усаживаясь обратно и хмуро уставившись в выщербленную крышку стола. - Не сдержался. Нервы…
- Ничего, - она шмыгнула носом, отвернулась к окну. - В Финляндию могли бы поехать… Там на фермах с руками нужны…
- Классно, - мрачно сказал Егор, тоскливо глядя в сгустившуюся за окном сентябрьскую темень. - Был сельским фермером - бизнесменом. Стану мальчиком на побегушках. А работать будем за ночлег и еду. Нет уж. Хрен куда отсюда тронусь. Это моя земля. Моя страна. Хрен они меня отсюда выкурят.
- Господи, какой же ты упертый, как баран…
- Думать надо было, когда замуж выходила, - Егор резко встал из-за стола, грохнула упавшая табуретка. - Все, разговор окончен. Спать пора.
- Сейчас… посуду вымою.
- Утром вымоешь, как посветлеет.
- …временное правительство принимает все меры для стабилизации ситуации в стране, - тихо бормотало со столика работающее на батарейках радио. Батарейки уже садились, и голос диктора кровожадно хрипел. - В частности, ужесточено наказание за незаконное хранение оружия. Теперь расстрел на месте полагается даже за хранение охотничьих ружей…
Они погасили керосиновую лампадку и легли в холодную постель. Раздеваться Егор не стал - только сапоги снял. Елена уснула быстро. А он долго лежал без сна, напряженно прислушиваясь к шорохам снаружи. Темнота обнимала его липкими щупальцами, навевая жуткие видения. Иногда они становились настолько явственными, что ему хотелось схватить стоящее рядом ружье и засадить в пляшущих перед глазами оскаленных монстров из обоих стволов. Лишь усилием воли он сдерживал себя, погружаясь в зыбкую, полную кошмарных видений полудрему.
Елена заворочалась, прильнула к нему теплым телом, положила руку на грудь. Он погладил ее и позавидовал ее крепкому детскому сну безгрешного ребенка. Сам он уснуть не мог. Пружина внутри сжалась в дурном предчувствии и не давала расслабиться ни единой части тела.
Ожидание хуже смерти.
Он лежал, вытянувшись на кровати, окутанный удушающей мертвящей тьмой, с широко открытыми глазами. И думал, что всего неделю назад на полу он видел ромбовидное пятно света - от подвешенной на проволоке лампочки за окном. Теперь деревня была погружена в темноту - видно, где-то перерезали провода.
Он лежал и пытался вспомнить - с какого момента его жизнь покатилась под откос. Быть может, с того дня, когда разгромили оба его магазина? И хотя магазины находились в разных деревнях, случилось это в один день, три недели назад. Участковый лишь беспомощно развел руками - мол, время сейчас такое, сам хожу, верчу башкой вокруг, чтоб не грохнули… Неделю назад его нашли в канаве с десятком ножевых ран. Табельный «ПМ» разумеется, исчез.
Тогда прозвенел последний звоночек. Тогда надо было брать манатки в зубы и сваливать отсюда, как можно дальше. Подальше от этой деревни. Подальше от полыхающего Питера. Вообще подальше от людей, в одночасье превратившихся в лютых хищников, грызущих друг другу глотки.
Но нет. Остался. Для чего? Кому и что он хочет доказать? Что не из тех, кто сдается? Что крепок духом?
Херня. Все равно скоро достанут. Нельзя одному воевать против целой деревни. Он ведь не Рэмбо какой-то.
Говорил же отец десять лет назад - не глупи, Егорушка, не суйся в деревню. Не для тебя эта жизнь. Каким бы крепким ни был - в порошок сотрут, в пепел превратят…
Он вдруг испытал странную смесь бешеной злобы и жалости к себе. Ему хотелось выскочить на улицу с ружьем, врываться в дома и стрелять, стрелять, стрелять в ненавистных соседей, которые только и умели, что пить водку, выклянченную в долг в его магазине, а потом шушукаться между собой - вон, буржуй, какие хоромы построил… на наши деньги.
Но если раньше это скрывалось за обменом приветствиями сквозь зубы, то теперь Хаос сбросил ненужные маски. Теперь они хотели его крови. Его дома. Его женщины. Теперь они собирались припомнить ему все.
«За что? - с горечью думал он, чувствуя, как щеки прожигают две горячие мокрые дорожки. - За что нам все это? Почему я, нормальный работящий мужик для них - как прокаженный? Почему в этой стране нельзя честно работать и не бояться за себя и свою семью?»
Елена глубоко вздохнула, обняла его еще крепче. И стыд обжег его горячей волной. Что он, суровый с виду, тертый с виду мужик, плачет как баба. Опора, называется…
И тут Егор услышал неясные шорохи снаружи. В висках бешено застучали молоточки. Похолодевшие пальцы легли на ложу ружья. Он весь превратился в слух.
Кто-то неуклюже перелезал через забор, тихо матерясь.
Он осторожно снял руку жены с груди (она даже не проснулась), вдел босые ноги в обрезанные сапоги, набросил куртку, взял ружье, сунул фонарик в карман, медленно двинулся на веранду. У порога предательски скрипнула половица. Егор застыл, чувствуя, как бешено колотится сердце, как бежит по спине мерзкая мокрая струйка. Ему казалось, что стук его бьющегося сердца ясно слышен даже за стенами.
Наконец он сделал еще три тихих шага. И замер у двери, напряженно вслушиваясь.
Вскоре скрипнуло крыльцо, за дверью кто-то переговаривался вполголоса. Егор медленно взвел оба курка, стиснул двустволку во взмокревших ладонях…
Потом донесся тихий металлический скрежет - кто-то возился с замком. Через минуту замок щелкнул, дверь начала медленно, с омерзительным скрипом открываться…
Отшагнув, Егор со всей силы врезал по ней ногой. Дверь стукнулась обо что-то снаружи, отскочила назад. Кто-то ойкнул, по крыльцу загрохотало. Распахнув дверь и шагнув вперед, он разглядел в паре метрах от себя две неясные тени - словно это были не люди, а сгустки концентрированной тьмы. Еще одна черная уродливая фигура отползала от ступенек, суча ногами и шипя что-то матерное.
- Ты че, бля… - изумленно - обиженно пробасила тень слева смутно знакомым голосом.
Закончить неизвестный не успел - заряд картечи отбросил его на пару метров назад. Секундой позже Егор разрядил ружье во вторую фигуру. Коротко вскрикнув, неизвестный свалился на землю, несколько раз судорожно дернулся и затих.
«Я убил их… я только что убил», - пронеслось лихорадочное в его голове. Трясущейся рукой он достал фонарик, мазнул лучом по неподвижным телам. У одного грудь была разворочена, у второго отсутствовало пол-лица. Он с трудом сдержал тошноту, дрожащей рукой перевел луч на третьего, еще живого.
- Ты че, Егор… - забормотал отброшенный дверью грабитель, выставив перед собой ладонь. Он с трудом поднялся, осторожно поднял руки над головой, зажмурившись. По пропитому лицу с жидкой спутанной бороденкой катились горошины пота. - Не надо. Мы же ничего такого не собирались…
- Ну здравствуй, Федя, - сказал Егор, тяжело подходя к нему. - Соседушка ты мой ненаглядный. Что ж ты опять сунулся-то? Мало дроби в ногу было? Еще захотел? Э, а это что?..
Луч фонарика выхватил валяющееся на траве блестящее лезвие топора. И канистру, в которой переливалась прозрачная жидкость.
- Ах ты, сука… - тихо сказал Егор, сатанея от ярости.
Прежде чем Федор успел что-либо сказать, он с выдохом всадил приклад ему в нос. Сосед коротко хрюкнул и упал, как подрубленное дерево.
- Боже, что ты наделал… - услышал он тихое сзади.
Егор резко обернулся. Лена стояла в дверях веранды, в одной ночнушке, трогательная и беззащитная. В глазах ее стоял первобытый ужас. При одной мысли, что они могли бы сделать с ней, его замутило.
- К нам гости, - мрачно бросил он, закинув разряженное ружье за спину. - Одевайся. Бери документы, деньги и самое необходимое. Мы уезжаем.
Он снова посмотрел на бесчувственное тело Федора, крякнул, поудобнее примерился. И потащил его за ноги в дом. Голова соседа моталась из стороны в сторону, как у сломанной куклы.
- Ты чего с ним делать собрался? - обеспокоенно спросила жена, глядя, как сноровисто Егор стягивает веревкой бесчувственное тело на стуле.
- Посмотрим… - процедил он, связывая тому ладони мертвым узлом. - Щас разберемся…
Отойдя на пару шагов, он полюбовался своей работой. Затем набрал из ведра пол-литровую кружку воды, с размаху плеснул соседу в окровавленное лицо. Тот застонал, веки задергались. Потом Федор открыл глаза, заморгал, обвел погруженную в полумрак комнатку мутным взглядом, быстро наливающимся помесью злобы и испуга. Из сломанного носа бежали ручейки крови, заливая грязную, неопределенного цвета рубашку. В неверном свете лампадки кровь казалась черной.
«У таких нелюдей она может быть только черной», - почему-то подумал Егор, ощущая, как с каждой минутой все яростнее ревет внутри него Чужой, раздирая изнутри его тело своими острыми когтями - бритвами, требуя, чтобы он довел дело до конца…
- Егор, ты чего… - робко начала Лена.
- Помолчи, - тихо, но веско сказал Егор. - Я с ним поговорю. Просто поговорю. Я хочу узнать, что заставило наших соседей прийти к нам с топором и канистрой керосина. За что они хотели нас убить и сжечь наш дом. Мне это очень интересно.
- Да не собирались мы вас убивать… - скривил губы Федор, хлюпнув сломанным носом. - Так… припугнуть хотели.
- Значит, лишь припугнуть, - нехорошо улыбнулся Егор, приближаясь к нему. - Значит, зря я твоих корешей там положил… Вы же ничего дурного не хотели, да?
Неожиданно он пыром сапога ударил соседа в лицо, тот вместо со стулом повалился на пол. Жена взвизгнула, повисла на нем сзади. Он оторвал от себя ее руки и оттолкнул так, что она отлетела в угол. Егор поставил сапог на щеку соседа, сильно надавил. Федор отчаянно захрипел, засучив ногами.
- Ты эти сказки будешь детишкам своим рассказывать, - холодно сказал Егор, глядя на лежащего сверху. - Вы перелезли через мой забор, ночью, пока мы спали. Взломали дверь в моем доме. У вас был топор и канистра бензина. А теперь расскажи мне - как вы собирались нас этим пугать? Помахали бы топором над головами? Понарошку облили бы нас бензином? А? Отвечай, мразь!
Он надавил ногой еще сильнее. Федор лишь завыл, засучил ногами еще сильнее.
- Егорушка, миленький, ну пожалуйста, не надо… - всхлипнула Лена сзади. Егор убрал ногу, поставил стул с соседом. Приблизил свое лицо к его лицу. Федор снова тихо завыл, как умирающий пес - и обмяк, уронив подбородок на грудь.
- На меня смотри, сучонок, - Егор залепил ему короткую, но сильную пощечину. - Терять сознание потом будешь, когда разрешу. А мы с тобой еще не добазарили. Итак, зачем вы ко мне приходили - я понял. Остался лишь один вопрос - почему? За что вы хотели нас убить? Что я плохого вам сделал? Магазины мои вам не нравились? Что денег много? Что работаю, а не пью целый день? Что? Что я вам сделал?
Федор приподнял голову, исподлобья посмотрел на Егора. В его маленьких, глубоко посаженных глазках блеснуло нечто, похожее на ненависть.
- Жил бы, как человек… Никто бы к тебе и не цеплялся, - просипел он.
- Как человек, значит… - усмехнулся Егор, разгибаясь. - Значит, я должен был стать деревенской швалью, чтобы меня все любили, да? Чтобы не завидовали, не шептались за спиной, не делали подлянки… Надо было с вами водку жрать да под заборами свиньей валяться. Так, да? Это, значит, по-человечески?
Федор мрачно молчал, хлюпая разбитым носом.
- Слышь, отпустил бы ты меня… - выдавил он наконец, поерзав на стуле. - За мной ведь придут мужики, и камня на камне не оставят…
- А это мы еще посмотрим, - по лицу Егора катнулись желваки. - Кто кого. Пусть приходят твои мужики. Картечи на всех хватит…
- Всех не перебьешь, - усмехнулся разбитыми губами сосед. - Придут, на вилы тебя подымут, и дом твой спалят, и с женой твоей побалуются… Так что лучше отпусти. А я за тебя словечко замолвлю… Конечно, за Данилу и Игната спросить строго могут. Тут уж не обессудь - сам виноват. Неча стрелять было, не разобравшись…
Егор снова ощутил, как его с головой накрывает волна нечеловечески лютой злобы. Сидевший перед ним человек - избитый, беспомощный, связанный - в эту минуту воплощал для него все самое омерзительное, что он видел за десять лет жизни в деревне. Ему вдруг остро захотелось раздавить этого человека. Наступить каблуком на ненавистный рот и давить, давить, давить, кроша зубы, сминая череп в кровавую кашу…
- Знаешь, - сказал он внезапно охрипшим голосом. - Когда я сюда десять лет назад приехал из Питера, отец сказал мне, что я дурак. Что я здесь не выживу, что сломают меня тут. А мне хотелось доказать, что он не прав. Что тут жить можно. Что в деревне живут нормальные люди. А город мне надоел, задыхался я в нем. Два года мы жили почти впроголодь, чтобы отдать кредит за товар. Дом свой построили, хозяйство подняли… И я думал, что это навсегда. Что я - хозяин своей жизни, и все зависит только от меня. Но вот такая мразь, как ты, приходит в мой дом, чтобы убить меня, чтобы сжечь все, что я строил на свои, честно заработанные деньги. Такие мрази, как ты, напоминают мне, что я - не хозяин своей жизни. Что должен быть как все. Жить как все. А я не хочу как все! Понял? Не хочу! - закричал Егор. Ноздри его раздулись, в глазах разгоралось бешенство.
- Егор… - слабым голосом сказала жена. - Не надо. Пожалуйста. Остановись.
Несколько секунд он стоял молча, шумно дыша, теребя в руках ружье. Федор, не отрываясь, смотрел на него с ужасом.
- Вот я и подумал, - сказал наконец Егор обманчиво спокойным голосом. - Если ты пришел от всей деревни - почему бы тебе не ответить за всех своих дружков, желающих меня спалить? Это будет справедливо. Как считаешь, а?
Прежде чем Федор успел что-либо ответить, он сделал пару быстрых шагов и с коротким замахом воткнул оба ствола ему в рот, резко вздернул ружье - так, что тому пришлось запрокинуть голову. Мерзко хрустнули зубы. Щелкнул взводимый курок.
- Ну все, конечная, - ласково сказал Егор, глядя в выпученные глаза соседа. - Следующая станция - вечность. Молитву какую-нибудь знаешь? Тогда молись, соседушка. И боженька, может быть, не отправит тебя в ад. Хотя говнюк ты, конечно, порядочный. И вряд ли господь зачтет мне это в грехи…
- Егор! - взвизгнула жена, снова повисая на его руках. - Егорушка! Не надо! Пожалуйста, ради меня, не надо!
- Ну вот, - разочарованно сказал Егор, вынимая стволы из его рта. - Везунок ты, Федя. Баба моя за тебя впряглась. Русские бабы - они вообще ужасно добрые. Жалеют всяких засранцев когда надо и не надо… Ты все вещи собрала? - обернулся он к жене.
- Н-нет еще… - выдавила она, отступая и испуганно глядя на него.
- Так чего ты ждешь? - заорал он. На лбу его блестела испарина. - Бегом давай! Все самое необходимое! И грузи в автобус! Тебе десять минут на сборы!
Елена кивнула, ушла в другую комнату, обиженно всхлипывая. Плечи ее мелко тряслись.
- Иногда с бабами иначе нельзя, - вздохнул Егор, оборачиваясь к пленнику. - Впрочем, по вашим деревенским обычаям я еще джентльмен. За двадцать лет жизни вместе ни разу не поднял на нее руку. А ты, Федя?
Федор лишь мрачно зыркнул на него. И сплюнул на пол выбитый зуб, вместе с кровавым сгустком слюны.
- Да, ты, Федя, точно не джентльмен, - печально заметил Егор. - Харкаешь в гостях, как у себя дома. А может, у себя дома ты ссышь и срешь по углам, а, Федя?
В ответ было лишь налитое злобой молчание.
- Ну ладно, - губы Егора растянулись в нехорошей усмешке. - Ты тут посиди еще, подумай над жизнью своей грешной. Попроси прощения у всех, кого обидел. А я пойду собираться…
Он вышел на крыльцо, вдохнул полной грудью прохладный воздух, напоенный сладковатыми ароматами яблонь и цветов. Прищурившись, посмотрел в усеянное светлячками звезд ночное небо. У него было странное ощущение шага в пропасть - когда ты уже вроде как шагнул в темную бездну, и хотя второй ногой еще на твердой земле, но ничего уже изменить не можешь…
Он еще раз тоскливым взглядом оглядел свой ухоженный участок, очертания которого смутно угадывались в нависшей осенней тьме - парники, грядки, цветочные клумбы. Все, что они с Еленой выращивали и строили своими руками почти десять лет. Теперь этому всему суждено было пропасть, зачахнуть, зарасти бурьяном…
- А-а-а! Помогите! Лю-ди! Я тут!!
Егор вздрогнул, метнулся в дом. В прыжке влепил заходящемуся в крике Федору ногой в лицо. Тот грохнулся на пол и зло оскалил окровавленные зубы:
- Тебя достанут… тебя все равно достанут, потрох сучий…
- Обязательно, - заверил Егор. Он достал из ящика стола скотч, отрезал кусок ножом и сноровисто заклеил рот Федору. Затем взял в руки канистру с бензином и открутил крышку.
- Ну что, паскуда, у всех попросил прощения? - поинтересовался он, глядя в выпученные глаза соседа, в которых лютая злоба стремительно сменялась ужасом. - Нет? Ну и ладно. Бог простит.
Насвистывая «Широка страна моя родная», он плеснул пару раз на отчаянно извивающегося Федора, затем принялся щедро поливать пол и стены дома - пока не опустошил всю канистру. Все это время сосед мычал и бился на полу обезумевшей ящерицей.
Напоследок Егор затащил оба изуродованных трупа в комнату, аккуратно уложил их рядом с мычащим соседом.
- Знаю, Феденька, что ты хочешь сказать, - сказал он, вытирая ладони ветошью. - Ты наверняка хочешь, чтобы я тебя пристрелил. Но я подумал, что для тебя это было бы слишком просто. Поэтому перед смертью ты хорошенько почувствуешь, как пламя сжирает твою никчемную проспиртованную плоть. Знаешь, Федя, по местным меркам ты парень неплохой. Но когда таких как ты становится слишком много, нормальным людям приходится уезжать из этой страны. Вот в чем штука. И этого я тебе никогда не прощу. А теперь гори в аду, сраный выблядок.
Он чиркнул зажигалкой, бросил ее рядом с Федором, выбежал из дома, распахнул ворота и запрыгнул в кабину «газели», где уже сидела бледная неподвижная Елена. Пустыми глазами она смотрела куда-то перед собой.
- Ты их всех… - дрогнувшим голосом спросила она.
- Там оставил. Пусть позагорают, - холодно сказал он. Завел мотор и бросил взгляд на окно. Внутри уже вовсю отплясывало пламя, бросая на стекла багровые отсветы.
«Будь проклято, будь оно все проклято», - с ненавистью думал он, до белизны в костяшках стискивая руль. Мощные лучи фар рассекали чернильный мрак, нависший над пустынной дорогой. И не было ни одного автомобиля навстречу. Казалось, в этот час они остались одни в целом мире.
Там, впереди, их ждала неизвестность. Но думать об этом ему не хотелось.
Он покосился на глядящую перед собой пустыми глазами жену. И понял, что она думает о том же.