Как бы написал "Гарри Поттера" Горький?
Недавно на "Проде" опубликовали один замечтальный перл: "Героев я позаимствовала у Роулинг, стиль написания попыталась утащить у Горького".
Горький, очевидно, повязал воровку на месте, но тут подоспел я...
Каждый день над Астрономической Башней, в дымном, масляном от заклинаний воздухе, дрожал и ревел университетский гудок, и, послушные зову, из маленьких комнатушек выбегали, точно испуганные тараканы, угрюмые дети, не успевшие освежить сном свои мозги. В холодном сумраке они шли по мрачным коридорам к высоким каменным клеткам аудиторий, те с равнодушной уверенностью ждали их, освещая дорогу десятками жирных светящихся глаз настенных ламп. Накопившаяся за века грязь чмокала под ногами. Раздавались хриплые восклицания сонных голосов, грубая ругань зло рвала воздух, а навстречу детям плыли иные звуки - тяжелая возня Хагрида, ворчание Снейпа. Угрюмо и строго маячили высокие профессора, поднимаясь над учениками, как толстые палки.
Вечером, когда садилось солнце и на стеклах классов устало блестели его красные лучи, - Хогвартс выкидывал людей из своих каменных недр, словно отработанный шлак, и они шли по улицам Хогсмида, закопченные, с черными после неудачных опытов лицами, распространяя в воздухе липкий запах зелий, блестя голодными зубами. Теперь в их голосах звучало оживление и даже радость, - на сегодня кончилась каторга учёбы, их ждал отдых, а потом и ужин.
День проглочен Хогвартсом, учителя высосали из голов детей столько, сколько им было нужно. День бесследно вычеркнут из жизни, человек сделал еще шаг к своей могиле, но он видел близко перед собой наслаждение отдыха, радости дымного кабака и - был доволен.
По праздникам спали часов до десяти, потом люди благородного рождения одевались в свое лучшее платье и ехали в Малфой-мэнор, попутно ругая молодежь за ее равнодушие к чистоте крови и общую маггловость. Возвращались домой, ели тянучки с любым вкусом и снова ложились спать - до вечера.
Усталость, накопленная годами, лишала детей аппетита, и для того, чтобы есть, много пили, раздражая желудок острыми ожогами сливочного пива.
Вечером лениво гуляли по улицам, и тот, кто имел галоши, надевал их, если даже было сухо, а имея дождевой зонтик, носил его с собой, хотя бы светило солнце. Особенно невыносим в этом смысле был Драко Малфой.
Встречаясь друг с другом, говорили о Хогвартсе, об уроках, о Вольдеморте, ругали учителей, - говорили и думали только о том, что связано с учёбой. Одинокие искры неумелой, бессильной мысли едва мерцали в скучном однообразии дней. Возвращаясь домой, ссорились с подругами и часто били их, особенно бедную Джинни, не щадя волшебных палочек. Сидели в трактирах или устраивали вечеринки друг у друга, играли на гармониках, пели похабные, некрасивые песни про Снейпа, танцевали, сквернословили и пили, пили, пили. Истомленные уроками дети пьянели быстро, и во всех грудях пробуждалось непонятное, болезненное раздражение. Оно требовало выхода. И, цепко хватаясь за каждую возможность разрядить это тревожное чувство, слизеринцы, из-за пустяков, бросались на гриффиндорцев с озлоблением зверей. Возникали кровавые драки. Порою они кончались тяжкими увечьями, изредка - убийством.
В отношениях детей всего больше было чувства подстерегающей их злобы некоего Вольдеморта, оно было такое же застарелое, как и неизлечимая усталость нервов. Люди рождались с этою болезнью души, наследуя ее от отцов, боявшихся Того-кого-нельзя-называть, и она черною тенью сопровождала их до могилы, побуждая в течение жизни к ряду поступков, отвратительных своей бесцельной жестокостью.
По праздникам ученики являлись домой поздно ночью в разорванной одежде, в грязи и пыли, с разбитыми лицами, злорадно хвастаясь нанесенными товарищам с соседнего факультета ударами, или оскорбленные, в гневе или слезах обиды, пьяные и жалкие, несчастные и противные. Иногда парней (и почему-то только парней) приводил домой Северус Снейп. Он отыскивал их где-нибудь под забором на улице или в кабаках бесчувственно пьяными, скверно ругал, бил кулаками мягкие, разжиженные сливочным пивом тела детей, потом более или менее заботливо укладывал их спать, чтобы рано утром, когда в воздухе темным ручьем потечет сердитый рев гудка, растолкать их для учёбы.
Профессора ругали и били детей тяжело, но пьянство и драки молодежи казались им вполне законным явлением, - когда они были молоды, они тоже пили и дрались тут же, в Хогвартсе, их тоже били и всячески поносили наставники. Жизнь всегда была такова, - она ровно и медленно текла куда-то мутным потоком годы и годы и вся была связана крепкими давними привычками думать, делать и колдовать одно и то же, изо дня в день. И никто не имел желания попытаться изменить ее.
Изредка в Хогвартс приходили откуда-то посторонние люди. Сначала они обращали на себя внимание просто тем, что были чужие, затем возбуждали к себе легкий, внешний интерес рассказами о местах, где они учились, потом новизна какого-нибудь Дурмштранга стиралась с них, к ним привыкали, и они становились незаметными. Из их рассказов было ясно: жизнь будущего мага везде одинакова. А если это так - о чем же разговаривать?
Пожив такой жизнью лет семь - Гарри Поттер умер.
Горький, очевидно, повязал воровку на месте, но тут подоспел я...
Каждый день над Астрономической Башней, в дымном, масляном от заклинаний воздухе, дрожал и ревел университетский гудок, и, послушные зову, из маленьких комнатушек выбегали, точно испуганные тараканы, угрюмые дети, не успевшие освежить сном свои мозги. В холодном сумраке они шли по мрачным коридорам к высоким каменным клеткам аудиторий, те с равнодушной уверенностью ждали их, освещая дорогу десятками жирных светящихся глаз настенных ламп. Накопившаяся за века грязь чмокала под ногами. Раздавались хриплые восклицания сонных голосов, грубая ругань зло рвала воздух, а навстречу детям плыли иные звуки - тяжелая возня Хагрида, ворчание Снейпа. Угрюмо и строго маячили высокие профессора, поднимаясь над учениками, как толстые палки.
Вечером, когда садилось солнце и на стеклах классов устало блестели его красные лучи, - Хогвартс выкидывал людей из своих каменных недр, словно отработанный шлак, и они шли по улицам Хогсмида, закопченные, с черными после неудачных опытов лицами, распространяя в воздухе липкий запах зелий, блестя голодными зубами. Теперь в их голосах звучало оживление и даже радость, - на сегодня кончилась каторга учёбы, их ждал отдых, а потом и ужин.
День проглочен Хогвартсом, учителя высосали из голов детей столько, сколько им было нужно. День бесследно вычеркнут из жизни, человек сделал еще шаг к своей могиле, но он видел близко перед собой наслаждение отдыха, радости дымного кабака и - был доволен.
По праздникам спали часов до десяти, потом люди благородного рождения одевались в свое лучшее платье и ехали в Малфой-мэнор, попутно ругая молодежь за ее равнодушие к чистоте крови и общую маггловость. Возвращались домой, ели тянучки с любым вкусом и снова ложились спать - до вечера.
Усталость, накопленная годами, лишала детей аппетита, и для того, чтобы есть, много пили, раздражая желудок острыми ожогами сливочного пива.
Вечером лениво гуляли по улицам, и тот, кто имел галоши, надевал их, если даже было сухо, а имея дождевой зонтик, носил его с собой, хотя бы светило солнце. Особенно невыносим в этом смысле был Драко Малфой.
Встречаясь друг с другом, говорили о Хогвартсе, об уроках, о Вольдеморте, ругали учителей, - говорили и думали только о том, что связано с учёбой. Одинокие искры неумелой, бессильной мысли едва мерцали в скучном однообразии дней. Возвращаясь домой, ссорились с подругами и часто били их, особенно бедную Джинни, не щадя волшебных палочек. Сидели в трактирах или устраивали вечеринки друг у друга, играли на гармониках, пели похабные, некрасивые песни про Снейпа, танцевали, сквернословили и пили, пили, пили. Истомленные уроками дети пьянели быстро, и во всех грудях пробуждалось непонятное, болезненное раздражение. Оно требовало выхода. И, цепко хватаясь за каждую возможность разрядить это тревожное чувство, слизеринцы, из-за пустяков, бросались на гриффиндорцев с озлоблением зверей. Возникали кровавые драки. Порою они кончались тяжкими увечьями, изредка - убийством.
В отношениях детей всего больше было чувства подстерегающей их злобы некоего Вольдеморта, оно было такое же застарелое, как и неизлечимая усталость нервов. Люди рождались с этою болезнью души, наследуя ее от отцов, боявшихся Того-кого-нельзя-называть, и она черною тенью сопровождала их до могилы, побуждая в течение жизни к ряду поступков, отвратительных своей бесцельной жестокостью.
По праздникам ученики являлись домой поздно ночью в разорванной одежде, в грязи и пыли, с разбитыми лицами, злорадно хвастаясь нанесенными товарищам с соседнего факультета ударами, или оскорбленные, в гневе или слезах обиды, пьяные и жалкие, несчастные и противные. Иногда парней (и почему-то только парней) приводил домой Северус Снейп. Он отыскивал их где-нибудь под забором на улице или в кабаках бесчувственно пьяными, скверно ругал, бил кулаками мягкие, разжиженные сливочным пивом тела детей, потом более или менее заботливо укладывал их спать, чтобы рано утром, когда в воздухе темным ручьем потечет сердитый рев гудка, растолкать их для учёбы.
Профессора ругали и били детей тяжело, но пьянство и драки молодежи казались им вполне законным явлением, - когда они были молоды, они тоже пили и дрались тут же, в Хогвартсе, их тоже били и всячески поносили наставники. Жизнь всегда была такова, - она ровно и медленно текла куда-то мутным потоком годы и годы и вся была связана крепкими давними привычками думать, делать и колдовать одно и то же, изо дня в день. И никто не имел желания попытаться изменить ее.
Изредка в Хогвартс приходили откуда-то посторонние люди. Сначала они обращали на себя внимание просто тем, что были чужие, затем возбуждали к себе легкий, внешний интерес рассказами о местах, где они учились, потом новизна какого-нибудь Дурмштранга стиралась с них, к ним привыкали, и они становились незаметными. Из их рассказов было ясно: жизнь будущего мага везде одинакова. А если это так - о чем же разговаривать?
Пожив такой жизнью лет семь - Гарри Поттер умер.