Илья Эренбург. Фрицы о фрицах || «Красная звезда» 15 сентября 1942 года
Взято у 0gnev
Я часто писал о немецкой армии. Мои статьи могли показаться чрезмерно страстными. Сегодня я дам слово самим немцам: пусть фрицы нам расскажут о фрицах.
Немцы поняли, что война в России - это не парад и не карательная экспедиция. Красная Армия заставила их призадуматься. Один фриц в письме к невесте Доре сначала жалуется на жару, а потом добавляет: «Дни такие же пасмурные, как ночи. Надеюсь, милая, ты меня понимаешь? Яснее я написать не могу». Ефрейтор Мейер отвечает брату: «Ты пишешь, чтобы мы поскорее расправились с русскими. Да, если бы это было так легко. Мы стоим во вражеской стране, в проклятом «зеленом аду». Иногда я молюсь от всей души, а когда начинаются такие мучения, поневоле ругаешься, как извозчик». Лейтенант Карл Шпанде возмущен нашей артиллерией: «Эта «чортова пушка» уже погубила сотни тысяч немцев. У меня от нее сделалось нервное заболевание, тик и спазмы». Фельдфебель Карл Мауер, самолет которого сбил наш летчик, возмущенно говорит: «Таран - недостойный прием. Я не могу летать, когда противник способен на такие сумасшедшие штуки». Шофер Гельмут говорит: «У нас все боятся русских штурмовиков». Ефрейтор Ганс Крамер пишет: «Когда у нас кричат, что летит «железный густав», я хочу помолиться и не могу - зуб на зуб не попадает». Солдат Гросс говорит: «Жизнь стала невозможной из-за русских снайперов, нельзя носа показать». Танкист Шаллер негодует: «У русских завелись какие-то свинские ружья, они пробивают любую броню. Можно сойти с ума от этакого угощения».
Если фрицам удается раздобыть водки, они напиваются и на несколько часов забывают о том, что их ждет. Унтер-офицер Финклер пишет унтер-офицеру Краллю: «Мы живем только в винном чаду, так как подобное дерьмо можно вынести, только напившись в стельку». Впрочем, пьет унтер-офицер, а солдаты смотрят и скулят.
Обер-ефрейтор Котцингер пишет: «Две роты нашего полка уничтожены, в других осталось не больше 60-70 человек. Невыразимые бедствия. Смерть». Ефрейтор Хенггубер сообщает: «Если бы ты сейчас вернулся в нашу роту, ты не нашел бы ни одного знакомого, можешь мне поверить». Ефрейтор Бем рассказывает: «Наша рота из 24 танков потеряла 18». Солдат Абель говорит: «Во время последнее боев наша рота потеряла 40 человек Цифрам потерь, которые дал Гитлер, у нас не верят - ведь мы проезжали по оккупированной территории, сколько там могил». Обер-ефрейтор Шнейдер говорит, что в десятой роте остались всего повар и 5 ездовых. Обер-ефрейтор Пшибиляк признается, что его батальон потерял свыше 400 человек и был ликвидирован. В роте солдата Юнгвирта из 160 человек в строю осталось 65. В роте Штреба из 230 человек осталось 70. Эти отчеты можно было бы продолжить.
Фриц с ужасом думает: неужели так обескровлены и другие части? Германское информационное бюро спешит его успокоить: Геббельс стирает нули цифр. Но у немецких солдат имеются и другие источники информации, хотя бы письма родных. «В настоящее время настроение в Берлине очень мрачное. Просто ужасно, какое количество убитых и раненых», пишет Герда Вендт. «Все госпитали в Вене переполнены», сообщает ефрейтор Штром. Редактор «Иенер цайтунг» Хюк пишет: «Скоро, наверно, не найдется ни одного человека, которому не досталось бы в русском походе». Мать признается солдату Гельмуту: «Газету просто страшно раскрыть - столько там траурных извещений. Кто представлял себе вначале, что война с русскими будет такой тяжелой?» Лео Мюллер, секретарь гитлеровской организации в Гильдесхейме, деловито указывает: «У меня работы немного. Наш город как будто вымер. Причем вряд ли оживет, так как вся молодежь уже пала смертью героев за фюрера».
В немецкой армии нет чувства товарищества. Солдаты стараются подставить друг другу ножку. «Все подлецы, все доносчики», пишет отцу ефрейтор Шнурре. Солдаты крадут друг у друга носильные вещи, папиросы, еду. Солдат Хайке рассказывает: «Крадут у своих и сейчас же отсылают домой». Фрицы, когда у них нет возможности грабить наше население, чистят сумки своих товарищей. Ефрейтор Граббе подтверждает это: «Я лично взял только косынку и ситечко для чая, но их у меня стащил наш фельдфебель и нахально послал своей жене, заявив «это общие трофеи».
В немецкой армии нет единства. Немцы презирают австрийцев, называя их «штиблетчиками». Лейтенант Зендеманн пишет: «В моей роте много штиблетчиков. Они нас любят, как мышка кошку. Они согласны, конечно, наступать, но по-своему - все норовят сдаться в плен». Пруссаки презирают баварцев: «Хорошо, что после последних боев у нас не осталось южан - это подлизы и трусы», пишет фельдфебель Бальфанц. Солдат Батмаэр, баварец, не остается в долгу: «Ты сам знаешь, что такое пруссаки. Они даже друг с другом не могут ладить. Следовательно, никаких отношений с этой сволочью».
Письма не веселят солдат. Фрицу и без того тошно, а родные пишут: «У нас не лучше». Немецкие жены не отличаются мужеством и не щадят своих мужей. Их описания бомбежек нельзя назвать иначе, как истерикой в письмах.
Вот письмо солдату Кнопу из Дортмунда: «У нас не лучше, чем у вас. Томми опять хозяйничают. Хоть бы это скорей кончилось, вечером со страхом ложишься спать». Жена унтер-офицера Киршфогеля, проживающая в Альтенштадте, шлет письмо, состоящее главным образом из восклицательных знаков: «Сегодня опять была воздушная тревога! О, я совершенно измучена!! Ох, хоть бы все это кончилось!!! Я больше не могу!!!». Сестра пишет лейтенанту Шпельгену: «Вчера мы были в Кельне. Потрясающее зрелище. Сколько горя и нужды! Хочется плакать». А жена фельдфебеля Эрленга пишет из Бремена: «Я пишу и плачу, ты знаешь отчего? От страха. Я даже думаю, что у нас хуже, чем у вас. Я удивляюсь, как я не сошла с ума?..»
Они воют, кричат, плачут от страха, все эти жадные и глупые самки, восторженно аплодировавшие, когда им показывали в кино развалины Белграда, и думавшие, что война это только трофейные посылки. Они лишены стыда, они беззастенчиво говорят мужьям и женихам о своем животном страхе: помилуйте, их, чистокровных арийских производительниц, бомбят, как низких сербок или полек! Одна перепуганная самка пишет мужу: «Я не понимаю, что вы делаете на фронте, когда нас уже четвертую ночь подряд бомбят?..»
«Томми среди бела дня посетили Аугсбург, им удалось кое-что напортить на заводах». «Проклятые англичане не дают нам спать, они хотят уничтожить Вюртемберг». «В Штутгарте разрушен целый квартал». «От Ростока немного осталось». «Дюссельдорф сильно пострадал». «Фирме Гизе поручили начать работы по восстановлению Любека, но нет материалов. Город разрушен». «Гамбург неузнаваем, как будто произошло землетрясение». «От нашего Дуисбурга скоро не останется и развалин».
Это все выдержки из женских писем. Истерика не затихает. Но вот особь мужского пола, некто Левальд пишет приятелю лейтенанту Егеру: «Как тебе писать о личных делах, когда над головой гудение сотен ночных бомбардировщиков? Мы чувствуем себя такими жалкими и пришибленными! Это удивительно глупое ощущение. Да, пора вам, Ганс, кончать дело на Востоке, чтобы по крайней мере взять оттуда воздушные силы. Ведь если томми будут нас так бомбить, то Западная Германия скоро выйдет из строя».
Немцы в Восточной Германии считали себя привилегированными. Нервные дамочки ездили в Кенигсберг, как в курорт: отдохнуть от бомбардировок. Но вот Анна Дитлер пишет из этого благословенного Кенигсберга: «Ты может быть знаешь, что нас посетили русские. Я никогда не думала, что они решатся на такое после всех наших побед. Это был настоящий ад. Говорят, что все кругом пылало, я лично была в подвале, хотела молиться, но не могла. Если они еще раз прилетят, я этого не переживу».
О чем еще пишут немки? О голоде, о нужде, об отчаянии. Жена докладывает ефрейтору Ройшелю из Хемница: «Война делается все большим испытанием для наших нервов. Я не знаю, сколько можно еще выдержать? Многие уже при последнем издыхании. С едой так дольше продолжаться не может, а, говорят, будет еще хуже». Невеста Дорис Бемиш радует ефрейтора Шульце следующим донесением: «Выгляжу я совсем скверно. Мне живется плохо, и я часто думаю о смерти. Когда ты приедешь домой, ты можешь застать вместо меня могильный холмик». Дедушка деловито наставляет ефрейтора Шварца: «Когда ты приедешь в Эйзенштадт, ты поразишься, как у нас все выглядит. Я лично потерял пока всего 8 кило, а многие знакомые потеряли по 20 и даже больше». Ефрейтору Линке сообщает его тесть: «Все слабеют и худеют. Это особенно бросается в глаза, когда встречаешь знакомых, которых долго не видел. Думаю, дальше катиться нам некуда». Этот фриц, разумеется, ошибается: они покатятся дальше. Они похудели и побледнели, эти вампиры Европы. Но они еще ходят, работают, делают танки и снаряды, пишут письма сыновьям и зятьям. Они еще живы. Они сдохнут. Их будут закапывать, не взвешивая.
Солдаты, побывавшие в Германии, возвращаются на фронт невеселые. Рассказывают, что тыл озлоблен, истощен и ни во что больше не верит. Ефрейтор Мейндерс пишет родителям: «Приезжающие с родины рассказывают, что дома куда хуже, чем в прошлую войну. Настроение ни к чорту. На родине даже говорят, что война проиграна». Ефрейтор Аллендорфер пишет отцу: «Отпускники говорят, что дома настроение паршивое. Во время мировой войны снимали колокола и теперь сняли...».
Гитлер призвал всех, кого можно было призвать, включая инвалидов. Рабочие на заводах заменены иностранцами. Взяли семнадцатилетних, и некто Альбрехт пишет из Хюкесвагена: «С нашего завода забрали уже семнадцатилетних. В 1918 г. было так же - забрали семнадцатилетних, и вслед за этим война кончилась». О том, как именно кончилась война в 1918 г., Альбрехт благоразумно не упоминает.
Зарядили дожди, леса Смоленщины уже редеют, пахнет осенью. На Юге еще стоит жара. О чем думает фриц в эти недели тяжелых боев? О зиме.
«Наше наступление успешно развивается, но я все же считаю, что придется провести еще зиму в России», - пишет отцу ефрейтор Фюрстенгельдер. «За последнее время настроение солдат ухудшилось. Солдаты считают, что придется зимой воевать в России, а это - конец: второй военной зимы наша армия не выдержит», - рассказывает пленный солдат Нигюзер. С ним согласен ефрейтор Радтке: «Над всеми нами довлеет зимняя кампания - второй зимы в России мы не переживем». А Бруно Мош добавляет: «У нас говорят, что лучше сразу застрелиться, чем пережить еще одну ужасную зиму». Солдат Пикс сообщает своей супруге: «Когда я думаю о будущей зиме, которую мы здесь, бесспорно, проведем, меня охватывает ужас». Лейтенант Флях из'ясняется в письме к брату еще определенней: «Первую зиму Германия зашаталась. Если мы не победим русских до ноября, Германия рухнет».
Вся военная наука Германии была основана на плане молниеносного окончания войны. Теперь солдат Абель меланхолично говорит: «По-моему, война продлится еще два-три года». Ефрейтор Петр Штибитц пишет родителям: «Когда-нибудь кончится и эта война, как кончилась тридцатилетняя». Ай да тридцатилетние молнии!
Что же удерживает немецкую армию? Жадность, муштра, страх и злоба.
Уныние не перебило немцам аппетита. Они попрежнему хотят жрать, и жрать они хотят чужое добро: «Мы ежедневно режем свиней и телят». «Мы очищаем одну деревню за другой, и при этом всегда находится, что сцапать». «Нашел здесь красивую девчонку и два стеганых одеяла. Девчонка на один час, а одеяла пригодятся».
Обнищавший тыл стал менее требовательным. Прошлым летом немки мечтали о шелковых чулках и беличьих шубах. Теперь родня солдат довольствуется малым. Ефрейтору Шпинельбергу пишут из Мюнхена: «Только что получил три твоих посылки с материалом на рубахи. Великолепно. А какая веревка! Сразу видно, что из конопли и ручной работы». Вильгельм Зальцберг пишет сыну, что у него нет обуви: «Если бы ты мог раздобыть в России какой-нибудь старый коврик, чтобы из него мы сделали туфли». Старый коврик, материя на рубашку и хорошая веревка - вот их «трофеи».
Головы, идеально свободные от мысли, - таково достижение Гитлера. Фельдфебель Мачке пишет: «Не будем думать, за нас думает фюрер». Унтер-офицер Рейнсберг во время обучения стрельбе бьет солдат и заставляет их десять раз подряд повторять: «Я дурак», что фрицы охотно делают. Эсэсовец Гамберг пишет: «Когда солдат начинает спрашивать «почему» и «зачем», его лучше всего пристрелить». Фрицы втихомолку ворчат, но потом раздается голос фельдфебеля, и они послушно идут в атаку.
В начале похода немцы называли партизан «малой войной». Эта «малая война» родила большой страх. Ефрейтор Бем говорит: «В Брянских лесах полно партизан. Они постоянно совершают налеты на железную дорогу и на шоссе Брянск-Орел». Обер-ефрейтор Заун пишет куму: «Здесь никогда не чувствуешь себя в безопасности, все чаще выступают партизаны. Мы недавно повесили сто заложников за одного убитого немца, но они не унимаются». Ефрейтор Блауль сообщает: «Бывает, сидит человек в комнате, вдруг что-то щелкает - штатский русский выстрелил через стенку и конец...». Ефрейтор Буш понял, что такое окружение: «Партизаны подошли со всех сторон, и мы по существу окружены».
Немцы великолепно знают, как к ним относится население захваченных стран. Унтер-офицер Шумахер рассказывает: «В Норвегии нас ненавидят. В городе Боде я видал норвежцев - страшно глядеть им в глаза. Там все время говорят о нападениях на солдат, о саботаже, диверсиях». Франц Кашау был во Франции, он вспоминает: «В Туре одна француженка плюнула мне в лицо. Когда ее арестовали, она крикнула, что скоро они будут не плевать, а стрелять - только бы им дали оружие». Солдат Вальтер говорит: «Я был в Терезиенштате. Чехи нас ненавидят. Единственно, кого они признают, это немецких дезертиров».
Темная животная злоба живет в немцах. «Подошел лейтенант Клейст, взглянул на раненых русских и сказал: «Этих свиней надо сейчас же расстрелять». «Женщина плакала, что у нее отобрали всю свеклу, но Хитцдер ее избил». «Вчера мы повесили двух мерзавок, и стало как-то легче на душе». «Я не оставил бы и русских детей - вырастут и станут партизанами, надо всех вешать». «Если оставить хотя бы одну семью, они разведутся и будут нам мстить».
В бессильной злобе фрицы мечтают о газах. Фельдфебель Шледетер пишет жене: «Будь это в моей власти, я бы их отравил газами». Мать пишет унтер-офицеру Доблеру: «У нас говорят, что русских нужно удушить газами, потому что их слишком много, и слишком большое народонаселение».
Такова немецкая армия: тупая, наглая, хорошо дисциплинированная, но лишенная подлинного мужества, хорошо организованная, но не имеющая внутреннего единства, снабженная вооружением, но не идеалами, способная побеждать, но не способная победить. Конечно, есть и в этой армии отдельные люди, мыслящие и чувствующие, но это единицы среди миллионов, божьи коровки на спине взбесившегося слона. У нас нет времени и охоты заниматься божьими коровками. Мы должны пристрелить взбесившегося слона.
Мы теперь хорошо поняли, что единственная школа, подходящая для немцев, это могила. Мы воюем против врага, достойного и ненависти и глубочайшего презрения. Ненавидя, мы будем их убивать, а мертвых мы помянем только с презрением: огромная армия с мелкой душонкой, гнездо гадюк и стая хорьков, ядовитая тля. Я много писал о немцах, но вряд ли можно написать выразительней, чем написал о них обер-лейтенант Гергард Крейн: «Иногда мне кажется, что у нас снаружи броня из изумительной стали, а что внутри? Дерьмо». || Илья Эренбург.
+++++++++++++++++++++++++++++++++
Обострение продовольственных затруднений в Германии
СТОКГОЛЬМ, 14 сентября. (ТАСС). Сообщения гитлеровской печати свидетельствуют о непрерывном ухудшении продовольственного положения Германии. Газета «Данцигер форпостен» пишет, что «жалобы на качество хлеба приняли за последние недели прямо-таки угрожающий характер. Сетуют на то, что хлеб плохо выпечен, горек на вкус. Многие немцы считают его причиной желудочных и кишечных заболеваний». Газета отмечает также, что возможности удовлетворения потребности в свинине в последнее время вновь уменьшились вдвое, ибо поголовье свиней сократилось из-за острого недостатка кормов.
«Локальанцейгер» сообщает о новом снижении нормы отпуска населению кофейного суррогата.
Газета «Шварце кор» заявляет, что «многие продукты, продаваемые в Германии под видом немецкого чая, являются чрезвычайно недоброкачественной смесью всяких отбросов. Анализ этого «чая», поставленного немецкой армии в количестве 10 вагонов гамбургской фирмой Грете, показал, что он состоял из гнилых буковых листьев, полусгнивших щепок, вереска, кизяка и кроличьего кала. Брауншвейгская фирма Лампе поставила армии под видом сушеных бобов сушеные стебли. Другая фирма, название которой еще не установлено, продает под видом сушеной капусты отвратительные вонючие кочерыжки».
По словам газеты «Вестдейчер беобахтер», за последнее время потребители могут покупать продукты только «мелкими и мельчайшими порциями. Люди заходят в магазин, чтобы купить один-два ломтика хлеба или несколько граммов муки».
+ + + + + + +
Источник: « Красная звезда» №217, 15 сентября 1942 года
# Илья Эренбург. Свет в блиндаже || «Красная звезда» №264, 10 ноября 1942 года
# Константин Симонов. " Сталинград" || «Красная звезда» №59, 12 марта 1943 года
# Откровения фашистского ублюдка || «Красная звезда» №207, 3 сентября 1942 года
Я часто писал о немецкой армии. Мои статьи могли показаться чрезмерно страстными. Сегодня я дам слово самим немцам: пусть фрицы нам расскажут о фрицах.
Немцы поняли, что война в России - это не парад и не карательная экспедиция. Красная Армия заставила их призадуматься. Один фриц в письме к невесте Доре сначала жалуется на жару, а потом добавляет: «Дни такие же пасмурные, как ночи. Надеюсь, милая, ты меня понимаешь? Яснее я написать не могу». Ефрейтор Мейер отвечает брату: «Ты пишешь, чтобы мы поскорее расправились с русскими. Да, если бы это было так легко. Мы стоим во вражеской стране, в проклятом «зеленом аду». Иногда я молюсь от всей души, а когда начинаются такие мучения, поневоле ругаешься, как извозчик». Лейтенант Карл Шпанде возмущен нашей артиллерией: «Эта «чортова пушка» уже погубила сотни тысяч немцев. У меня от нее сделалось нервное заболевание, тик и спазмы». Фельдфебель Карл Мауер, самолет которого сбил наш летчик, возмущенно говорит: «Таран - недостойный прием. Я не могу летать, когда противник способен на такие сумасшедшие штуки». Шофер Гельмут говорит: «У нас все боятся русских штурмовиков». Ефрейтор Ганс Крамер пишет: «Когда у нас кричат, что летит «железный густав», я хочу помолиться и не могу - зуб на зуб не попадает». Солдат Гросс говорит: «Жизнь стала невозможной из-за русских снайперов, нельзя носа показать». Танкист Шаллер негодует: «У русских завелись какие-то свинские ружья, они пробивают любую броню. Можно сойти с ума от этакого угощения».
Если фрицам удается раздобыть водки, они напиваются и на несколько часов забывают о том, что их ждет. Унтер-офицер Финклер пишет унтер-офицеру Краллю: «Мы живем только в винном чаду, так как подобное дерьмо можно вынести, только напившись в стельку». Впрочем, пьет унтер-офицер, а солдаты смотрят и скулят.
Обер-ефрейтор Котцингер пишет: «Две роты нашего полка уничтожены, в других осталось не больше 60-70 человек. Невыразимые бедствия. Смерть». Ефрейтор Хенггубер сообщает: «Если бы ты сейчас вернулся в нашу роту, ты не нашел бы ни одного знакомого, можешь мне поверить». Ефрейтор Бем рассказывает: «Наша рота из 24 танков потеряла 18». Солдат Абель говорит: «Во время последнее боев наша рота потеряла 40 человек Цифрам потерь, которые дал Гитлер, у нас не верят - ведь мы проезжали по оккупированной территории, сколько там могил». Обер-ефрейтор Шнейдер говорит, что в десятой роте остались всего повар и 5 ездовых. Обер-ефрейтор Пшибиляк признается, что его батальон потерял свыше 400 человек и был ликвидирован. В роте солдата Юнгвирта из 160 человек в строю осталось 65. В роте Штреба из 230 человек осталось 70. Эти отчеты можно было бы продолжить.
Фриц с ужасом думает: неужели так обескровлены и другие части? Германское информационное бюро спешит его успокоить: Геббельс стирает нули цифр. Но у немецких солдат имеются и другие источники информации, хотя бы письма родных. «В настоящее время настроение в Берлине очень мрачное. Просто ужасно, какое количество убитых и раненых», пишет Герда Вендт. «Все госпитали в Вене переполнены», сообщает ефрейтор Штром. Редактор «Иенер цайтунг» Хюк пишет: «Скоро, наверно, не найдется ни одного человека, которому не досталось бы в русском походе». Мать признается солдату Гельмуту: «Газету просто страшно раскрыть - столько там траурных извещений. Кто представлял себе вначале, что война с русскими будет такой тяжелой?» Лео Мюллер, секретарь гитлеровской организации в Гильдесхейме, деловито указывает: «У меня работы немного. Наш город как будто вымер. Причем вряд ли оживет, так как вся молодежь уже пала смертью героев за фюрера».
В немецкой армии нет чувства товарищества. Солдаты стараются подставить друг другу ножку. «Все подлецы, все доносчики», пишет отцу ефрейтор Шнурре. Солдаты крадут друг у друга носильные вещи, папиросы, еду. Солдат Хайке рассказывает: «Крадут у своих и сейчас же отсылают домой». Фрицы, когда у них нет возможности грабить наше население, чистят сумки своих товарищей. Ефрейтор Граббе подтверждает это: «Я лично взял только косынку и ситечко для чая, но их у меня стащил наш фельдфебель и нахально послал своей жене, заявив «это общие трофеи».
В немецкой армии нет единства. Немцы презирают австрийцев, называя их «штиблетчиками». Лейтенант Зендеманн пишет: «В моей роте много штиблетчиков. Они нас любят, как мышка кошку. Они согласны, конечно, наступать, но по-своему - все норовят сдаться в плен». Пруссаки презирают баварцев: «Хорошо, что после последних боев у нас не осталось южан - это подлизы и трусы», пишет фельдфебель Бальфанц. Солдат Батмаэр, баварец, не остается в долгу: «Ты сам знаешь, что такое пруссаки. Они даже друг с другом не могут ладить. Следовательно, никаких отношений с этой сволочью».
Письма не веселят солдат. Фрицу и без того тошно, а родные пишут: «У нас не лучше». Немецкие жены не отличаются мужеством и не щадят своих мужей. Их описания бомбежек нельзя назвать иначе, как истерикой в письмах.
Вот письмо солдату Кнопу из Дортмунда: «У нас не лучше, чем у вас. Томми опять хозяйничают. Хоть бы это скорей кончилось, вечером со страхом ложишься спать». Жена унтер-офицера Киршфогеля, проживающая в Альтенштадте, шлет письмо, состоящее главным образом из восклицательных знаков: «Сегодня опять была воздушная тревога! О, я совершенно измучена!! Ох, хоть бы все это кончилось!!! Я больше не могу!!!». Сестра пишет лейтенанту Шпельгену: «Вчера мы были в Кельне. Потрясающее зрелище. Сколько горя и нужды! Хочется плакать». А жена фельдфебеля Эрленга пишет из Бремена: «Я пишу и плачу, ты знаешь отчего? От страха. Я даже думаю, что у нас хуже, чем у вас. Я удивляюсь, как я не сошла с ума?..»
Они воют, кричат, плачут от страха, все эти жадные и глупые самки, восторженно аплодировавшие, когда им показывали в кино развалины Белграда, и думавшие, что война это только трофейные посылки. Они лишены стыда, они беззастенчиво говорят мужьям и женихам о своем животном страхе: помилуйте, их, чистокровных арийских производительниц, бомбят, как низких сербок или полек! Одна перепуганная самка пишет мужу: «Я не понимаю, что вы делаете на фронте, когда нас уже четвертую ночь подряд бомбят?..»
«Томми среди бела дня посетили Аугсбург, им удалось кое-что напортить на заводах». «Проклятые англичане не дают нам спать, они хотят уничтожить Вюртемберг». «В Штутгарте разрушен целый квартал». «От Ростока немного осталось». «Дюссельдорф сильно пострадал». «Фирме Гизе поручили начать работы по восстановлению Любека, но нет материалов. Город разрушен». «Гамбург неузнаваем, как будто произошло землетрясение». «От нашего Дуисбурга скоро не останется и развалин».
Это все выдержки из женских писем. Истерика не затихает. Но вот особь мужского пола, некто Левальд пишет приятелю лейтенанту Егеру: «Как тебе писать о личных делах, когда над головой гудение сотен ночных бомбардировщиков? Мы чувствуем себя такими жалкими и пришибленными! Это удивительно глупое ощущение. Да, пора вам, Ганс, кончать дело на Востоке, чтобы по крайней мере взять оттуда воздушные силы. Ведь если томми будут нас так бомбить, то Западная Германия скоро выйдет из строя».
Немцы в Восточной Германии считали себя привилегированными. Нервные дамочки ездили в Кенигсберг, как в курорт: отдохнуть от бомбардировок. Но вот Анна Дитлер пишет из этого благословенного Кенигсберга: «Ты может быть знаешь, что нас посетили русские. Я никогда не думала, что они решатся на такое после всех наших побед. Это был настоящий ад. Говорят, что все кругом пылало, я лично была в подвале, хотела молиться, но не могла. Если они еще раз прилетят, я этого не переживу».
О чем еще пишут немки? О голоде, о нужде, об отчаянии. Жена докладывает ефрейтору Ройшелю из Хемница: «Война делается все большим испытанием для наших нервов. Я не знаю, сколько можно еще выдержать? Многие уже при последнем издыхании. С едой так дольше продолжаться не может, а, говорят, будет еще хуже». Невеста Дорис Бемиш радует ефрейтора Шульце следующим донесением: «Выгляжу я совсем скверно. Мне живется плохо, и я часто думаю о смерти. Когда ты приедешь домой, ты можешь застать вместо меня могильный холмик». Дедушка деловито наставляет ефрейтора Шварца: «Когда ты приедешь в Эйзенштадт, ты поразишься, как у нас все выглядит. Я лично потерял пока всего 8 кило, а многие знакомые потеряли по 20 и даже больше». Ефрейтору Линке сообщает его тесть: «Все слабеют и худеют. Это особенно бросается в глаза, когда встречаешь знакомых, которых долго не видел. Думаю, дальше катиться нам некуда». Этот фриц, разумеется, ошибается: они покатятся дальше. Они похудели и побледнели, эти вампиры Европы. Но они еще ходят, работают, делают танки и снаряды, пишут письма сыновьям и зятьям. Они еще живы. Они сдохнут. Их будут закапывать, не взвешивая.
Солдаты, побывавшие в Германии, возвращаются на фронт невеселые. Рассказывают, что тыл озлоблен, истощен и ни во что больше не верит. Ефрейтор Мейндерс пишет родителям: «Приезжающие с родины рассказывают, что дома куда хуже, чем в прошлую войну. Настроение ни к чорту. На родине даже говорят, что война проиграна». Ефрейтор Аллендорфер пишет отцу: «Отпускники говорят, что дома настроение паршивое. Во время мировой войны снимали колокола и теперь сняли...».
Гитлер призвал всех, кого можно было призвать, включая инвалидов. Рабочие на заводах заменены иностранцами. Взяли семнадцатилетних, и некто Альбрехт пишет из Хюкесвагена: «С нашего завода забрали уже семнадцатилетних. В 1918 г. было так же - забрали семнадцатилетних, и вслед за этим война кончилась». О том, как именно кончилась война в 1918 г., Альбрехт благоразумно не упоминает.
Зарядили дожди, леса Смоленщины уже редеют, пахнет осенью. На Юге еще стоит жара. О чем думает фриц в эти недели тяжелых боев? О зиме.
«Наше наступление успешно развивается, но я все же считаю, что придется провести еще зиму в России», - пишет отцу ефрейтор Фюрстенгельдер. «За последнее время настроение солдат ухудшилось. Солдаты считают, что придется зимой воевать в России, а это - конец: второй военной зимы наша армия не выдержит», - рассказывает пленный солдат Нигюзер. С ним согласен ефрейтор Радтке: «Над всеми нами довлеет зимняя кампания - второй зимы в России мы не переживем». А Бруно Мош добавляет: «У нас говорят, что лучше сразу застрелиться, чем пережить еще одну ужасную зиму». Солдат Пикс сообщает своей супруге: «Когда я думаю о будущей зиме, которую мы здесь, бесспорно, проведем, меня охватывает ужас». Лейтенант Флях из'ясняется в письме к брату еще определенней: «Первую зиму Германия зашаталась. Если мы не победим русских до ноября, Германия рухнет».
Вся военная наука Германии была основана на плане молниеносного окончания войны. Теперь солдат Абель меланхолично говорит: «По-моему, война продлится еще два-три года». Ефрейтор Петр Штибитц пишет родителям: «Когда-нибудь кончится и эта война, как кончилась тридцатилетняя». Ай да тридцатилетние молнии!
Что же удерживает немецкую армию? Жадность, муштра, страх и злоба.
Уныние не перебило немцам аппетита. Они попрежнему хотят жрать, и жрать они хотят чужое добро: «Мы ежедневно режем свиней и телят». «Мы очищаем одну деревню за другой, и при этом всегда находится, что сцапать». «Нашел здесь красивую девчонку и два стеганых одеяла. Девчонка на один час, а одеяла пригодятся».
Обнищавший тыл стал менее требовательным. Прошлым летом немки мечтали о шелковых чулках и беличьих шубах. Теперь родня солдат довольствуется малым. Ефрейтору Шпинельбергу пишут из Мюнхена: «Только что получил три твоих посылки с материалом на рубахи. Великолепно. А какая веревка! Сразу видно, что из конопли и ручной работы». Вильгельм Зальцберг пишет сыну, что у него нет обуви: «Если бы ты мог раздобыть в России какой-нибудь старый коврик, чтобы из него мы сделали туфли». Старый коврик, материя на рубашку и хорошая веревка - вот их «трофеи».
Головы, идеально свободные от мысли, - таково достижение Гитлера. Фельдфебель Мачке пишет: «Не будем думать, за нас думает фюрер». Унтер-офицер Рейнсберг во время обучения стрельбе бьет солдат и заставляет их десять раз подряд повторять: «Я дурак», что фрицы охотно делают. Эсэсовец Гамберг пишет: «Когда солдат начинает спрашивать «почему» и «зачем», его лучше всего пристрелить». Фрицы втихомолку ворчат, но потом раздается голос фельдфебеля, и они послушно идут в атаку.
В начале похода немцы называли партизан «малой войной». Эта «малая война» родила большой страх. Ефрейтор Бем говорит: «В Брянских лесах полно партизан. Они постоянно совершают налеты на железную дорогу и на шоссе Брянск-Орел». Обер-ефрейтор Заун пишет куму: «Здесь никогда не чувствуешь себя в безопасности, все чаще выступают партизаны. Мы недавно повесили сто заложников за одного убитого немца, но они не унимаются». Ефрейтор Блауль сообщает: «Бывает, сидит человек в комнате, вдруг что-то щелкает - штатский русский выстрелил через стенку и конец...». Ефрейтор Буш понял, что такое окружение: «Партизаны подошли со всех сторон, и мы по существу окружены».
Немцы великолепно знают, как к ним относится население захваченных стран. Унтер-офицер Шумахер рассказывает: «В Норвегии нас ненавидят. В городе Боде я видал норвежцев - страшно глядеть им в глаза. Там все время говорят о нападениях на солдат, о саботаже, диверсиях». Франц Кашау был во Франции, он вспоминает: «В Туре одна француженка плюнула мне в лицо. Когда ее арестовали, она крикнула, что скоро они будут не плевать, а стрелять - только бы им дали оружие». Солдат Вальтер говорит: «Я был в Терезиенштате. Чехи нас ненавидят. Единственно, кого они признают, это немецких дезертиров».
Темная животная злоба живет в немцах. «Подошел лейтенант Клейст, взглянул на раненых русских и сказал: «Этих свиней надо сейчас же расстрелять». «Женщина плакала, что у нее отобрали всю свеклу, но Хитцдер ее избил». «Вчера мы повесили двух мерзавок, и стало как-то легче на душе». «Я не оставил бы и русских детей - вырастут и станут партизанами, надо всех вешать». «Если оставить хотя бы одну семью, они разведутся и будут нам мстить».
В бессильной злобе фрицы мечтают о газах. Фельдфебель Шледетер пишет жене: «Будь это в моей власти, я бы их отравил газами». Мать пишет унтер-офицеру Доблеру: «У нас говорят, что русских нужно удушить газами, потому что их слишком много, и слишком большое народонаселение».
Такова немецкая армия: тупая, наглая, хорошо дисциплинированная, но лишенная подлинного мужества, хорошо организованная, но не имеющая внутреннего единства, снабженная вооружением, но не идеалами, способная побеждать, но не способная победить. Конечно, есть и в этой армии отдельные люди, мыслящие и чувствующие, но это единицы среди миллионов, божьи коровки на спине взбесившегося слона. У нас нет времени и охоты заниматься божьими коровками. Мы должны пристрелить взбесившегося слона.
Мы теперь хорошо поняли, что единственная школа, подходящая для немцев, это могила. Мы воюем против врага, достойного и ненависти и глубочайшего презрения. Ненавидя, мы будем их убивать, а мертвых мы помянем только с презрением: огромная армия с мелкой душонкой, гнездо гадюк и стая хорьков, ядовитая тля. Я много писал о немцах, но вряд ли можно написать выразительней, чем написал о них обер-лейтенант Гергард Крейн: «Иногда мне кажется, что у нас снаружи броня из изумительной стали, а что внутри? Дерьмо». || Илья Эренбург.
+++++++++++++++++++++++++++++++++
Обострение продовольственных затруднений в Германии
СТОКГОЛЬМ, 14 сентября. (ТАСС). Сообщения гитлеровской печати свидетельствуют о непрерывном ухудшении продовольственного положения Германии. Газета «Данцигер форпостен» пишет, что «жалобы на качество хлеба приняли за последние недели прямо-таки угрожающий характер. Сетуют на то, что хлеб плохо выпечен, горек на вкус. Многие немцы считают его причиной желудочных и кишечных заболеваний». Газета отмечает также, что возможности удовлетворения потребности в свинине в последнее время вновь уменьшились вдвое, ибо поголовье свиней сократилось из-за острого недостатка кормов.
«Локальанцейгер» сообщает о новом снижении нормы отпуска населению кофейного суррогата.
Газета «Шварце кор» заявляет, что «многие продукты, продаваемые в Германии под видом немецкого чая, являются чрезвычайно недоброкачественной смесью всяких отбросов. Анализ этого «чая», поставленного немецкой армии в количестве 10 вагонов гамбургской фирмой Грете, показал, что он состоял из гнилых буковых листьев, полусгнивших щепок, вереска, кизяка и кроличьего кала. Брауншвейгская фирма Лампе поставила армии под видом сушеных бобов сушеные стебли. Другая фирма, название которой еще не установлено, продает под видом сушеной капусты отвратительные вонючие кочерыжки».
По словам газеты «Вестдейчер беобахтер», за последнее время потребители могут покупать продукты только «мелкими и мельчайшими порциями. Люди заходят в магазин, чтобы купить один-два ломтика хлеба или несколько граммов муки».
+ + + + + + +
Источник: « Красная звезда» №217, 15 сентября 1942 года
# Илья Эренбург. Свет в блиндаже || «Красная звезда» №264, 10 ноября 1942 года
# Константин Симонов. " Сталинград" || «Красная звезда» №59, 12 марта 1943 года
# Откровения фашистского ублюдка || «Красная звезда» №207, 3 сентября 1942 года