Бутерброды

[inkogniton]

- Учительница, ты что, меня не узнаёшь? Учительница! Ну... Думай, думай!

Сочный тенор прозвучал из-за стойки. Молодой парнишка - широкоплечий, короткий чёрный ёжик волос на голове. Круглое лицо. Улыбается, право, как ребёнок. Широкий джинсовый комбинезон. Он прихрамывал на правую ногу.

Мы заехали, чтобы съесть по горячему бутерброду с колбасой. Мы очень любили это небольшое место. Оно было открыто практически до утра, и бутерброды в нём были особенно вкусные. Ничего особенного в этих бутербродах не было: булочка, колбаса, какие-то приправы, овощи, какие-то соусы. Ничего особенного. Но вкусно. Особенно в три часа ночи, когда возвращаешься, зная, что дома ничего нет и сил никаких нет, а в настроении всё ещё слышится запах романтики, прибоя и густого тёмного пива. И всё это было только что, а сейчас уже заканчивается очарование ночи, совсем скоро рассвет и начнётся обычный следующий день. Но между этим следующим днём и ещё не закончившейся ночью эти бутерброды казались высшим достижением современной кулинарии. Вот только учительницей меня давно никто не называл. Много лет.

- Давай так. Мы тебя, конечно, возьмём. Учителя нам всегда позарез нужны. Но понимаешь какое дело. На этот год все классы уже сформированы. И у всех есть учителя. Но есть один класс, у которого нет. Тоже десятый. Особенный класс. Если не сбежишь сразу, может тебе и понравится...
- Не сбегу, - твёрдо сказала я. И уже про себя: деньги очень нужны. Очень.

Класс действительно был особенный. Семнадцать человек. Шестнадцать мальчиков и одна девочка. Те, которым аттестат, скорее всего, не только не светил, но и не брезжил. А я-то, по наивности, думала, что особо гениальную группу дали. В десятом классе интересует много чего. Интересует, к примеру, баскетбол. Интересует, даст ли девочка из параллельного, интересует, где можно выцыганить сигареты, как сделать так, чтобы дожить до конца уроков, когда уже придёт повестка в армию, и правда ли, что вчера директора застукали с новенькой - той, что компьютеры десятому второму ведёт. То, что их категорически не интересует, это как решать квадратные уравнения, сколько возможностей есть усадить Машу один, Машу два, Машу три, Машу четыре на скамейке так, чтобы Маша один сидела рядом с Машей два, и почему, если складывать дроби, то знаменатели не складываются. Это всё их не интересует. Будет ли у них аттестат, их, конечно, интересовало. Им, безусловно, хотелось, чтобы был. Хоть какой-нибудь. Хоть самый плохонький. Но если не будет. Ну что ж. Значит не судьба.

Из шестнадцати мальчиков на четырёх было заведено дело в полиции: то ли мелкая кража, то ли крупный грабёж, то ли драка, то ли нападение. Так, по мелочи. Ничего серьёзного. Все живы, никто никого не насиловал. А деньги - они на то и есть деньги, чтобы те, у кого их больше, чем надо, поделились с теми, у кого их категорически нет.

Они сидели расслабленно за партами, и мы начали знакомиться.

- Ты - наша новая учительница! - закричал высокий, огромный с галёрки. Он сидел, вытянув ноги, развалившись на стуле и стучал ручкой по парте. Я не успела ответить - Вместо Гали. Гали-то сбежала, не выдержала. Ой, директор, - он обхватил голову руками и смешно закачался. На лице его был картинный ужас, - это же не класс, это же ужас-ужас!, - класс обернулся и громко загоготал. - Ты тоже сбежишь. Слушай, а это твои сиськи? Какой размер?

Больше всего в этот момент мне хотелось сбежать. Больше всего мне хотелось провалиться под землю. А потом сбежать. Никто и никогда со мной так не разговаривал. Я стояла замерев. Каждому из них я была по плечо. В лучшем случае. В худшем ещё ниже. Особенно этому, на первой парте. Говорят, звезда баскетбола. Длинный - под два метра. Басит. Им всего лишь шестнадцать, а ты взрослая, - шептала я самой себе. Главное, улыбайся и не двигайся. Улыбайся и не двигайся. Совсем сзади сидел маленький юркий мальчик. Единственный, который, кажется, был моего роста. Вырастет ещё, вытянется. Чёрная растрёпанная шевелюра. Очень худой. Быстрый - раз, и уже на первой парте.

- Как тебя зовут? - обратилась я к нему и класс замолчал, выжидая.
- Барак, - откуда-то из-под парты донёсся до меня глухой голос.

Барак - молния. Я так и подумала. Если бы ты знал, Барак, как ты похож на молнию. Но я тебе этого не скажу. И уж точно не сейчас. Я смотрела в окно и думала о том же, о чём и они. Ещё тридцать минут и урок закончен. Для чего им квадратные уравнения? Вот для чего?

- Слушай, так что с сиськами? - раздался сзади тот же голос.
- С сиськами? - задумчиво протянула я. - С сиськами всё просто. Сиськи мои - других пока не выдали, приходится везде и всегда ходить только с этими. А размер? Размер мы научимся считать. Я вам расскажу обхват, а вы мне объём. Но потом. Не сейчас. Сейчас начнём с азов.

Молния переместился на последнюю парту. Когда успел? Только что сидел здесь. Девочка лежала на парте и, кажется, спала.

- Как тебя зовут? - тронула я её за плечо.
- Давалка её зовут, - рассмеялся длинный сзади.

Девочка подняла голову, обернулась и беззлобно, привычно среагировала:

- Заткнись, а? Если я давалка, то и о размерах могу вспомнить - хочешь?

Длинный не хотел. Класс молчал. Девочка повернулась ко мне и равнодушно добавила:

- Ширан, и чего?
- Ничего. Красивое имя. Ширан.
- Можно мне выйти? - поднял руку звезда баскетбола с первой парты. Сидя, с поднятой рукой, он был выше меня.
- Как тебя зовут? - привычно уже отозвалась я.
- Ури. А выйти можно?
- Можно, - растерялась я.

Ури схватил сумку и выбежал.

- Идиот, - спокойно констатировал длинный с задней парты, - Опять его поймают. Выгонят же вообще. Полчаса просидеть не может. Онанист хренов.
- Как тебя зовут? - уставилась я на длинного.
- Моти, а тебя? - он смотрел на меня выжидающе. Кажется, я о нём слышала. Кажется, именно о нём мне говорили. Кажется, предупреждали. Что же там было? Ночь, три пацана. Железная бита, кошелёк, полиция, два месяца исправительных работ. Он?
- Её зовут учительница, придурок, - подал голос кто-то с третьей парты. - Учительница, не обращай внимания. Давай, рассказывай нам всё, что собиралась. Всё равно через пятнадцать минут звонок. А Ури не вернётся уже сегодня.

Пятнадцать минут шёл урок. Настоящий урок. Они молчали. Не слушали, но молчали. Время от времени Моти нарочито зевал и спрашивал жестами, который час. Молния сидел сзади, вжавшись в парту. Прозвенел звонок и они начали чинно выходить. Последним выходил Молния.

- Учительница, не обращай на Моти внимания. Он придурок. И я придурок. Мы тут все придурки. Тебе же сказали, да? У нас класс придурков. Нас со всех десятых собрали. Мы мусор. Поняла? - он загоготал и пошёл дальше.

- Ты как? - Шломо, директор, смотрел на меня с интересом. Как на подопытную крысу. Белую.
- Нормально. Что со мной сделается?
- Ты Ури отпустила?
- Да, я.
- В следующий раз записку давай. А то за это наказывают.
- За что? - я действительно не понимала.
- За то, что во время урока шляется по коридорам. За то, что во время урока не на уроке. Ладно, привыкнешь.

На следующий урок я пришла чуть раньше. В классе было пусто и тихо. Постепенно начали заходить. Зашёл угрюмый Моти, вслед за ним Молния.

- У Моти сегодня плохое настроение, - тихо предупредил меня Молния.
- Итак. - начала я, выбирая фломастер. - Начинаем с дробей. Что такое дробь?
- Да кого волнуют твои долбаные дроби, блин? - Моти был явно не в духе.
- Тебя, меня, всех, - я собиралась продолжить мысль о безусловной необходимости дробей, но не успела.

Моти резко встал, поднял парту и швырнул в доску. Парта пролетела в сантиметре от виска. Я замерла. Как стояла, так и осталась стоять. И совсем не потому, что была спокойна. Мне стало очень страшно. Оттого улыбка и ноги приклеились туда, где они находились за секунду до этого. Класс молчал.

- Выйди из класса, - тихо попросила я.
- Не выйду. Меня накажут, вызовут родителей. Не выйду. - Моти угрюмо возвышался надо мной и не двигался.
- Я тебе напишу записку. Я напишу, что я тебя отпустила. Ты выйдешь, успокоишься, и после этого вернёшься. Сколько тебе надо, чтобы успокоиться? Десять, двадцать, тридцать минут? Урок сорок пять. Я хочу тебя на нём ещё увидеть.
- Я вернусь, учительница. Обещаю. Слово Моти.

Моти не было пятнадцать минут. Через пятнадцать минут, когда мы обсудили кому нужны дроби, в дверь постучали.

- Я успокоился, можно мне зайти?
- Заходи.
- Вот и ладно. Спасибо тебе, - он похлопал меня откуда-то с высоты своего роста по плечу. - А ты ничего.
- Давайте договоримся, - вдруг озарило меня, - все, у кого плохое настроение, будет говорит мне это в самом начале урока. Будете уходить и успокаиваться. Сколько нужно. Потом возвращаться. Договорились?

- Ты ненормальная, - Гали смотрела на меня и вертела в руках красную ручку, - они у тебя вот так гуляют? Слушай, а это правда, что Моти в тебя парту кинул? Ты почему Шломо об этом не сказала? Скажи Шломо - они его на две недели вышвырнут. Ты кого жалеешь? Ты знаешь, что на него открыто дело в полиции? Он ненормальный, я его боюсь!
- Парту? Нет, в меня не кидал. Он хотел пересесть - пытался её передвинуть. Не рассчитал.

Спиной я почувствовала взгляд. Гали осеклась. Я обернулась. За спиной стоял Моти. Он зашёл в учительскую комнату спросить. Кажется, забыл что спросить. Посмотрел несколько секунд, развернулся и вышел.

- Учительница, ну неужели не помнишь? - из-за стойки смотрели насмехающимся взглядом, - Ну вспоминай, вспоминай! А это, кстати, кто - твой парень? Мы сейчас вам такие бутерброды сделаем! Таких нигде никогда не ели, чтоб мне провалиться! Сам, лично сделаю! - он достал две булочки, огромный резной нож и ловко разрезал каждую ровно посередине.

- Моти, мне надо поговорить с твоими родителями, - я вызвала Моти на разговор. - Мне всё равно придётся с ними поговорить. Ты не хочешь закончить школу?
- С родителями? Зачем тебе говорить с моими родителями? Меня отец прибьёт вообще. У него разговор короткий. Не надо с родителями. Нас семеро, им хватает забот. Мама болеет, она расстроится. А отец прибьёт. Опять начнёт про школу, про себя, потом прибьёт. Что я, не знаю, что ли?
- А я не с отцом, я с мамой. Не волнуйся.

Мама Моти пришла через неделю. Сгорбленная, уставшая. Выглядит под шестьдесят. И не старая вроде. Невероятно уставшая. Тихо плакала в платок - я ещё и говорить-то не начала.

- Простите нас, учительница. Это я его плохо воспитала. Я виновата. Просто он уже взрослый, а остальные маленькие. Я думала, он сам справится. Он и справляется. Но как-то не так. Не так, как надо. - на столе рядом лежала пачка бумажных салфеток и она доставала из неё одну за одной. - Вот и сейчас - я же знаю, что я услышу. Ух, надоел он мне, - внезапно вытерла слёзы, выпрямилась, - отцу скажу, пусть он с ним разбирается. Меня он не боится, а отца боится.
- Всё хорошо будет. Ему аттестат нужен. Хоть какой-нибудь. Он старается - Вы не волнуйтесь. Я же вижу, что он старается. Нечего мне особенно плохого сказать. Мне надо со всеми родителями хоть раз поговорить, понимаете? Это правило такое.

На следующем уроке Моти сидел за партой прямо и наводил порядок. Из-за двери слышалось:

- Ури, придурок, костыли спрячь! Ширан, кончай спать на уроке. Барак, блин, делай давай что-нибудь. Она ничего. Она нормальная. Не настучала.

Целый год мы учили дроби, уравнения, синусы, косинусы и прочую школьную программу. Кто-то из них получил аттестат. Мне так и не сказали, кто.

- Молния, - поняла я. Совершенно точно поняла. И повадки те же.
- Правильно, учительница! Вспомнила, смотри-ка. А я думал, не вспомнишь. Достали мы тебя тогда, а? Мы её, - обратился он к моему спутнику, - тогда ужас, как достали! Но она молоток. Ни на кого не стучала. Ты помнишь, - обернулся он ко мне, - как Моти в тебя партой кинул? Это ужас что было, - снова посмотрел он на моего спутника, - мы все думали, что она описается от страха. А она стояла, не двигалась, улыбалась. Крутая такая, железная. Тебе вообще же не страшно было! - он скорее утверждал, чем спрашивал. Я неопределённо мотнула головой и улыбнулась. - Это я сейчас взрослый. Сейчас я вспоминаю, как ты тогда говорила, как важно учиться, как важно эти идиотские дроби знать. И действительно важно. А тогда - что я понимал тогда? Малолетний идиот! Я сейчас буду на аттестат снова сдавать. У меня тогда отвратительные оценки были. Меня с такими никуда не возьмут. А мне сейчас надо. Ой, подожди, я тебе сейчас всё расскажу. Вам помидоры класть? А кукурузу? Сейчас, подожди. Слушай, а ты помнишь, как ты с моей мамой разговаривала?

Мама Молнии была следующей на очереди после мамы Моти. Мама Молнии - моложавая, лет сорока пяти, в джинсах, свитере. С огромной сумкой. Она сидела спокойно и расслабленно.

- Чего он ещё натворил? Я ему говорю - надо учиться! А он, зараза, опять куда-то сбежал. Остолоп! Все дети как дети, только мой остолоп. У него две сестры - обе младше. Знаете, какие у меня девочки? - она цокнула языком и закатила глаза, - А он... Я даже не понимаю, в кого он пошёл. Люблю его, умираю - первенец же. Я его поздно родила. Надо мной уже весь двор смеялся. А я всё равно родила. Он хороший. Он же, на самом деле, золотой мальчик. Добрый, отзывчивый. По дому помогает, с сёстрами сидит. А учиться не хочет. Что же мне с ним делать?

Молния тогда сдал экзамен. Плохо, но сдал. Один из шестерых. Я считала это огромной победой, что шестеро из тех, кого определили как "мусор", получили аттестат. Жалко, что не сказали кто. Целых шестеро. Шесть голов слушали меня чуть более внимательно, чем мне казалось. Шесть.

- А чем ты сейчас занимаешься? Зачем тебе сейчас аттестат?
- Подожди, учительница, - улыбнулся Молния, - давай по порядку. Я тогда в армию пошёл. В боевые части. Меня ранило. В ногу. Видишь, хромаю. Хромаю, это ничего. Эти придурки, - протянул он с улыбкой и сарказмом, - сказали, что я вообще ходить не смогу. И трахаться тоже. Ой, прости, учительница, - смущённо посмотрел он куда-то в пол, - но они действительно так сказали. А я им - конечно, буду! Вам горчицы положить? Не отказывайся, у нас замечательная горчица! Так вот. Год лежал, конечно. Депрессняк был жуткий, вообще ничего не хотел. Потом на кресле начал ездить. А потом уже на костылях. Тут, как раз, меня с Мейталь познакомили - она вообще! Она знаешь какая! А какие у неё сиськи, - глаза его загорелись, но он смущённо снова отвернулся, - прости, учительница, но правда же. Мы с ней поженимся скоро. А потом я компенсацию от армии получил. Вот это всё, - он развёл руки, пытаясь охватить небольшую забегаловку, - моё! Но это только начало. Я сеть хочу сделать. Ведь это же здорово. Вот смотри, едешь ты в три часа ночи и умираешь хочешь есть. А вокруг только волки и шакалы. И вдруг я - со своими бутербродами. Ты же заедешь, правда же? Вам так, чтобы корочка хрустящая? - он обернулся и положил бутерброды в печку. - И эта ниша совершенно свободна. Никто пока этого не сделал. А я сделаю. Только мне нужно подучиться. Нужно на менеджера выучиться. Я аттестат пересдам и сразу пойду. И тогда, когда у нас с Мейталь уже дети будут, она сможет дома с ними сидеть, а я буду деньги зарабатывать. Ты не смотри на меня так, я уже не такой придурок, как тогда! Ну ладно, ваши бутерброды готовы. Ешьте. Убери деньги, это подарок!

Мы ели бутерброды с горчицей, помидорами, колбасой и ещё чем-то вкусным, одуряюще пахнущим. Мы улыбались и время от времени целовались - незаметно, как школьники. Только секунду. Не больше. Бутерброд закончился и мы встали, чтобы ехать дальше. Молния сидел на улице, на корточках, и курил.

- Спасибо тебе, Барак, - улыбнулась я ему.
- Да мне-то за что! Тебе спасибо! - он посмотрел на моего спутника - Береги её, такая девка тебе досталась! И такие сиськи, - он закатил глаза и расхохотался. - Как она сказала - её сиськи, её, других не выдали, поэтому пока с этими ходит. Какая девка! Давай, учительница, спокойной ночи!

Мы сели в машину и поехали. Он незаметно гладил мой затылок, а я думала о том, что тогда, когда в меня летела парта, я действительно чуть не описалась. Но чуть не считается, не так ли?