инга ильм+дмитрий марьянов =
Братскому сердцу
А сегодня я встала и пошла-пошла-пошла. Нужно было куда-то идти. Пошла к Тибру. Хлеб взяла, думала птиц покормить… Он вообще животных очень любит. Несчастных везде находит, подбирает, в порядок приводит. Я как-то раз опять переехала и ремонт сделала - зову к себе, чай пить. Он в дом заходит, смотрит по сторонам - и вдруг по прямой на кухню, в своих мотоциклетных сапожищах, открывает окно нараспашку и говорит: «Давно уже так?» Я за ним посеменила. «Что? - спрашиваю. - Тут всё не так! Я всё сама придумала. Представляешь? Ремонт!» А он мне на кошку указывает. И правда, застряла между стволом и веткой. Молодая. На соседнем дереве. И молчит. Глаза в ужасе пучит. Но видно, что кричала. Устала. Давно. «Не знаю, - отвечаю. - Мы же вместе вошли!» Она слабо мяукнула и забилась. Он тотчас чуть ли не сам на дерево залезает, не получается, тогда спасательную бригаду вызывает, пожарная машина приезжает, лестница до неба, во дворе суета, бабушка счастливая плачет - её котейка. Вчера с вечера пропала, как в воду канула, а вот гляди-ко! Тут уже и торжественное вручение сбежавшей негодяйки, и дети, и их родители, и пожарники - все счастливы… Он поворачивается, довольный: «Ну чего? Чаю-то попьём или уже не успеваем?»
Он подкармливал белок у себя в парке около дома, сделал ручными, постоянно помогал приютам бездомных животных. Мимо зоомагазина едет - по тормозам бьёт: покупает мешок, в багажник закинет и звонит - у диспетчера спрашивает: куда корм сегодня везти? Над одним приютом постоянное шефство держал. В другом - с котом дружил. Завести в доме не мог себе позволить - одиночеством животное мучить. Попугая взял. Хвастался: вот приходишь с работы и не сидишь один как дурак, есть с кем поговорить! А потом расстраивался - попугай оказался бракованный. Он реагировал только на женский голос, прямо чуть ли не анекдоты рассказывал, а с ним всегда молчал. Пришлось снова водить женщин. Тут и надобность в попугае отпала. На самом деле он кошек любил. И сам был как кот - зеленоглазый. Наверное, поэтому и нет сейчас ни одной птицы.
Где-то вдали, у излучины, взвились две морские чайки. И всё - никого. Ни цапель, ни речных чаек, ни уток, ни голубей-попрошаек, ни перелетных…
Тогда мы пошли-пошли через мост в «наши» кварталы, туда, где круглосуточно празднует молодость свой разбег. Два крупнейших университета - итальянский и американский -соприкасаются там рукавами факультетов, а посреди этой студенческой кутерьмы бродят узкими улочками заворожённые туристы. Обычно тут всем чуть за двадцать. Целый город молодых людей. Но никого…
Мы шли пустыми каменными коридорами, в то время как мне необходимо было вдохнуть сейчас юностью. Это она принесла мне его. Мы никогда не могли точно вспомнить, как познакомились. У нас были многочисленные разные и практически уже легендарные версии. Мы могли их разыгрывать в качестве интермедий в каких-нибудь гостях. Помню только, что, после того как познакомились, - редко расставались. Мы были шальные и очень весёлые. Мы хотели влюбляться, жаждали приключений и знали, что найдём друг в друге утешение во всех испытаниях. Мы прожигали ночи, поедали сердца, а в дни душевных треволнений открывали заседания закрытого «клуба разбитых сердец», где иногда присутствовал и приглашённый докладчик. А ещё нас волновали судьбы искусства. Мы ведь только о том и говорили. Ну когда не хулиганили и не играли в преферанс. О, как он был благороден в этой игре! Ни один из моих приятелей не гнушался ободрать меня как липку. И только он улыбался мне на пике мизера и говорил: «Ты ведь не пойдешь сейчас с этой карты, правда?»
А ещё однажды мы вместе проехали 1680 км за шестнадцать часов. Я тогда попросила его взять хорошей музыки в дорогу, и он сказал: «О! У меня такая есть» - так бодро, что я испугалась. Не зря. Выяснилось: у него была целая коллекция дисков каких-то ужасных бабских трио, единственная приличная из которых - группа «Las Ketchup». Ужас! А ещё один раз мы давали интервью, и он сказал, что его любимый артист - Чак Норрис. Меня чуть не унесли. И я над ним страшно хохотала после этого всегда, а он всегда смущался. Ну любит трюки человек и 80 процентов сам в кино исполняет! А ещё мы на бис устраивали представления «Щука против МХАТа». Обличали друг друга в неверном подходе к системе Станиславского. Баттлы: школа представления vs школа переживания. По молодости шёл в ход и сценический бой. На непосвящённых производило впечатление. Вот такими - пьяными от юности - шатались мы по Москве. И при этом зверски работали. А когда ему было скучно на своих бесконечных гастролях, он писал мне длинные и смешные письма, почерком страшного троечника, а внизу предписывал: сдать в Бахрушинский музей. Это было тогда, когда и Интернета еще не было…
Никого… Куда бы я ни пошла - все улицы были пусты.
Сегодня был пуст даже Большой фонтан, который настоящий волшебник. Никогда не знаешь, что можешь встретить здесь, что может произойти. Придёт музыкант, фокусник или выступит духовой оркестр. Я вот думала посидеть там посреди пёстрой толпы студентов, туристов и римских бездельников. На ступенечках. Мне хотелось получить какой-то знак. В этом публичном одиночестве прислушаться к совсем другим вещам. И фонтан был пуст. И я впервые за много лет смогла разглядеть его чашу…
Мы пошли тогда в бар. Даже странно, что он был открыт, при такой-то пустоте. Но в полутьме нашёлся бармен. Извинился, что не говорит по-русски. Вечером придёт сменщик - он умеет. В пустом баре втроём, так было вполне возможно. Осязаемо. Мы ведь два года постоянно договаривались о встрече. И каждый раз что-то срывалось - досъёмка, ввод, -«ёлки». Профессия катастрофически зависимая… В какой-то момент он уже жил в отеле напротив съёмочной площадки, потому что глупо было тратить время на дорогу, лучше поспать. Работа… Бесконечная работа, пока уже на сцене не горлом кровь. Но для артиста самое важное, когда работа есть.
Мы опять пошли. Мы пошли в один храм Девы Марии - очень древний. Четвёртого, кажется, века. Там есть две иконы - наши, православные. И одна общая - шестого века, до разделения церквей. На ней Дева Мария и Силы Небесные. Редкая. Написана ещё воском по доске. Храм был полон солнца, а над престолом в средневековой мозаике горело коронование Марии. Мне стало светло. Сколько раз его возили вот так - в машине до ближайшей больницы? Сколько раз сберегли? У меня недостает памяти вместить! Один раз руку спасли, потому что военный врач в компании был: ухватил сухожилие, натянул его, и через пуговицу - пришил к ногтю… так и ходил с бельевой пуговицей несколько месяцев, помню. Другой раз хорошо в доме валенок оказался - разрезали на две части и зафиксировали ему шею, думали: перелом зуба (есть и такая косточка у нас в теле). По счастью, оказалась только трещина. Он ломал все, что есть и что не можно придумать. Неугомонный. То нырнёт в незнакомый водоём с разбега ласточкой, то будет показывать тактику боя на неверном покрытии… Что только с ним не происходило! Он ломался, горел, летал, падал, выбивал, погружался. Ему нравилось!
Он считал, мы на акробатике познакомились. У «ямы». У ямы в спорткомплексе Олимпийский, у такой четырёхметровой глубины прямоугольной ёмкости, набитой поролоновыми обрезками, - в ней отрабатывались сложные трюки. И самые крутые там тусовались. Почти все ленкомовские - им форму в театре всегда нужно было строго держать, иногда попадались и настоящие спортсмены. А ещё студенты Щуки и МХАТа. У ямы собирались главные. Я тогда отрабатывала сальто вперёд - мне очень нравилось нырять и я хотела ещё крутить в воздухе. И боюсь, что он застал мои неудачи, в частности прыжок, когда я разбила коленями в кровь нос и губы, поэтому всегда торопливо отвечала: у ямы никогда не видела. Эти крутыши там что-то невероятное могли уже делать. И он в первых рядах. Редкая власть над своим телом. Да мы даже когда в Африке были... смеха ради проводник предложил ему верёвку, чтобы спуститься по отвесной скале к водопаду - и он ведь тотчас вцепился в неё и устроил сеанс экстремального скалолазанья. Он постоянно пытал судьбу. В этот раз не довезли… Или не приехали…
Он тяжело переживал смерть свой мамы. Да что там - вся семья осиротела. Двое её мальчишек-хулиганов под предводительством папы сразу как-то потускнели, потерялись. С тех пор он уже несколько раз успел походить меж мирами. Один раз вообще тромб оторвался и чудом поймали! Рядом были врачи. Спасли! И снова в работу… Вот в начале месяца звонил хвастать. Он любил, чтобы его хвалили. И ведь было за что! На этот раз он отлично провёл сцену. Хлопали все, включая помощников оператора и светляков - нет циничнее людей на съёмочной площадке. «Очень тяжёлая сцена! Представляешь - похороны! Я прям её боялся».
Актёрский вызов - воскресить все самые страшные свои воспоминания…
Он был потрясающим артистом. Я вообще переживаю за своё поколение, очень многие наши талантливые актеры - появись они на свет чуть раньше - оказались бы в руках режиссёров, которые составили славу советского кинематографа. Я прямо воочию вижу, что бы случилось с одним или другим моим ровесником - дай ему режиссёра... Но на долю талантливого поколения выпало полное разорение театра и кино, а вдогонку за главных остались маловыразительные личности. И полное молчание кинематографа - длиной в десятилетие. Парадокс! Ему, конечно, нужно было хотя бы иногда работать с Режиссёром. Без режиссёра нет актёра. Режиссёр указывает тебе на что-то, помогает раздумывать над характером, добавляет краски в твою палитру, предлагает ходы, неожиданные решения… Но он многое умел сам. Был неистощим на выдумку. Правда, я никогда не видела, что он делает. Я совсем не знакома с его творчеством. Два или три спектакля с его участием и два фильма. Он сердился на меня за это страшно: «Ты вообще знаешь, что я актёр? Я известный актёр! Запиши! Запиши это название - это моё кино! Я за него приз получил!»
Было забавно, как мы «встретились на Невском». Мы давно не виделись и страшно соскучились. Он только закончил съёмки, а теперь у него расслабленный график: утром наконец поспал, а вечером вот премьера. И поскольку я никогда не видела ни одного его фильма, я должна обязательно на ней быть. «НЕ МОГУ! Но я не специально! Я в Питере - я на практике - я студент». Он хохочет: «А завтра премьера - в Питере» - и называет кинотеатр, который расположен прямо в том доме, где мы остановились! «Вот попробуй только не приди!» Так я посмотрела его кино. Большой умница. Очень много всего играть может. Да зачем мне его было на экране рассматривать, если пять лет мы постоянно были в кадре вместе! Я видела, как он работает, как балуется, как здорово у него всё получается. А как он сопровождал меня на своём супермотоцике до дома, если мы заканчивали поздно… мы тихонько крались по Москве на рассвете. Это было так красиво! Он из-за меня крюк здоровенный делал… Воспитанный.
Мы постоянно ругались! В жизни - нет, но стоило только выйти в рабочую плоскость! Всё! На разрыв аорты. У него всегда были специальные телефоны - противоударные. Он человек вспыльчивый и если что - кидает телефон в стену. Подсчёт убытков или радость от спасённого имущества тогда его отвлекают, и можно повторить свой вопрос ещё разок. Он обожал эту историю: мы монтировали какой-то сюжет нашей программы и страшно поругались из-за склейки. То есть: на какой такт сменится одна картинка на другую (на экране). И надо сказать, я тоже не милашка и умею устраивать бури в стакане. Сорок минут в комнате стоял мат коромыслом. Потом он исполнил коронный номер, но я завредничала и не исполнила отведённую мне роль: «Ах… что же теперь делать? Как же ты без телефона…» Глядя на телефон, который отскочил от стены аппаратной, чудом не угодив ни в один из экранов, и теперь валялся целехонький, я посмеялась горьким смехом: «Паяц!» Осознание ситуации окончательно разъярило героя, и он растоптал средство связи. Мы разругались просто в пух и прах. В конце концов замолчали, и я даже закурила на рабочем месте. Вдруг, в этой сгущённой тишине прозвучал тихий голос: «Ребята, что же теперь делать? Что же теперь делать-то?!» Какой-то человек растерянно оглянулся на него, на меня, закрыл лицо руками и вышел. Тут мы поняли, что натворили. Из-за какой-то ерунды наговорили друг другу дерзостей и объявили, что расстаемся навсегда и не собираемся больше никогда… Монтажёр был незнакомый, новенький. Он подумал, что работа над проектом окончена. На его глазах случился крах творческого союза и образовалась дыра в телевизионной сетке минут на двадцать. Мы переглянулись и - расхохотались. Объяснили, что мы так работаем. У нас всё всегда - навсегда.
На самом деле у него всегда всё навсегда было. Он так жил. Что-то не получалось навсегда, но он всё равно пробовал и пробовал. Да, он был страшный гулёна. Впрочем, всякий артист работает ради восторгов окружающих и в чём-то они должны выражаться. Моя любимая история, как на «Кинотавре» познакомился он с девчонками и вместе с другом ухаживал за ними день напролёт. И вот надоело отдыхать им на море. Отправились в номера. Вскоре понадобилась партия горячительного, и два друга удалились на поиски. Приключение заняло какое-то время. И когда посреди ночи они вернулись, то обнаружили, что девы легли спать. Впрочем, всё равно очень им обрадовались. Они проболтали до утра, встретили рассвет и всё такое. А к вечеру выяснилось, что ребята ошиблись номером и пришли со своим Дионисом уже к совершенно другим, хотя тоже очень хорошим девушкам… Чем закончилась эта история, не помню. Но в этом весь Димка. Бесконечно щедрый, распахнутый человек. Он умел праздновать каждый день жизни. И никому не клялся в вечной верности. Не мог устоять перед женским восхищением. И этого не скрывал. Но как один из членов «клуба разбитых сердец» должна отметить: несмотря на славу дамского угодника, ему не очень-то везло. У него всегда были очень интересные, яркие, талантливые возлюбленные. Но чаще отношения заканчивались по его вине. После второго или третьего гастрольного тура… Опять чьи-то глаза в зале завораживали его, и… У актёров это называется «играть кому-то», «играть на кого-то». Но ведь именно так он и нашёл свою жену. И всё-таки успел попробовать и другое - «длительные отношения», куда там! Женитьбу! Убеждённый холостяк! Он сумел и измениться. Стал верным, совсем домашним. Он построил и бесконечно любил свой дом. Гордился им. Он вообще ужасно любил хвастать. Ну прямо как герой из какого-нибудь мультика. В такие минуты он вскакивал, размахивал руками, изображал всё в лицах. И обычно ему требовалось пространство много больше, чем два на полтора...
Мы вышли из храма. Нас снова встретила пустая, залитая солнцем площадь. Под тентами было занято несколько столиков. Человек десять застыли с аперолем, в тёплых лучах, как мушки в янтаре...
Конечно, ему совсем нельзя было пить. А кому можно? И на самом деле он не был каким-то там алкоголиком. Не был сумасшедшим. Просто пить ему было нельзя. Это вполне конкретное противопоказание, несовместимое с жизнью. Контуженный. И ловушка на тромбы стоит. Так ведь он и старался. Не зашивался или кодировался. Нет. Исключительно силой воли. Периодически он серьёзно брался за здоровье. Вон недавно пресс накачал! Кубиками хвастал. А ещё: ведь приходит в жизни артиста тот день, когда он должен многое пересмотреть, обдумать и даже продумать смену амплуа. Он должен заново учиться соизмерять свои силы и должен принять, что если не встаёт с кровати утром и готов лежать весь день, то не потому, что лентяй, а потому, что самые обыденные вещи стали отнимать гораздо больше сил, чем прежде. Да, мы раньше гуляли всю ночь, а в девять утра были на акробатике. В час - у станка классического танца, потом актёрское мастерство до одиннадцати вечера - и снова вся ночь наша. Или с утра написали тексты, разбежались по репетициям, вечером или съёмка, или спектакль, а ночью монтаж, потом преферанс, с утра написали тексты... Теперь ведь - нет. Так уже не получится. А ведь я когда-то замуж так вышла. Сидели ночью в ресторане - очередную программу придумывали, а потом куча народа почему-то подъехала. А у нас уговор был всегда, с первых дней знакомства: если мой телефон будут спрашивать - ты никому не давай! Поклялся ведь! И так уморительно он пересказывал потом сценки с незадачливыми кавалерами. Ведь отдельное развлечение! И вдруг… спустя много лет, почти десятилетие, он отдаёт какому-то незнакомцу мой номер! Правда, уже совсем утром - сначала они посидели как следует, поговорили о том о сём. Братское сердце! А он всегда меня оберегал...
Помню, как первый раз пришёл в уже наш общий (с незнакомцем) дом и обнаружил на плите борщ. Он был в шоке! «Ты умеешь готовить?!» Я очень тщательно скрывала это ото всех. Своё время мы проводили, заседая большими и чаще мужскими компаниями в гостях, а там всегда нужно что-то вымыть, нарезать… Я говорила: не умею. В итоге самообразовались два отличных повара, которые выступали посменно, а меня совсем не трогали. Потому-то я сделала страшные глаза и сказала: «Никому не говори!» Он мне всегда это припоминал, при каждом важном разговоре: «А про то, что ты готовить умеешь, я ведь никому так и не сказал!»
Он вообще был друг. Вот такой, из книжки. Бескорыстный, светлый, щедрый, верный, быстрый, весёлый. Он был готов защищать твою сторону, даже если ты не был прав. И он был единственным человеком в целом свете, которому я доверяла всё. И что бы ни случилось - ни днём ни ночью, - я точно знала: он будет со мной в любой беде. Всё бросит. Спасёт! Жизнь положит - поможет. Он был одной из величайших драгоценностей моей жизни. Если спрашивать о достижениях - я гордилась, что мне довелось познать самую настоящую дружбу. Да, между мужчиной и женщиной. Я на самом деле не так давно это поняла - как мне повезло. Лет семь назад. Позвонила ему и кричу: «Ты прикинь! Я всё поняла!!! Ты мой самый настоящий друг!» Но вообще мы даже не перезваниваясь общались. И уж если я кому-нибудь про него рассказывала - он тотчас возникал на экране телефона. Забавно получалось. Некоторые спрашивали: «Вы, ребята, заранее договариваетесь демонстрировать свои сеансы телепатической связи?»
Нас очень многое объединяло. И наша совместная работа возникла потому, что мы не были равнодушными.
Мы ведь придумали делать передачу о театре, в машине скорой помощи. Дело было под Новый Год, мы свои мустанги заточили в стойла и направлялись на вечеринку. Было холодно. Автомобилей даже на горизонте не было. Вечерело. Наконец к нам поскрипывая подобралась машина скорой. Мы убедили водителя со всей горячечностью, на которую только способны замёрзшие артисты, отвезти нас срочно в гости. По скорой. А внутри мы продолжили спор. К концу поездки, во спасение искусства мы придумали программу, которая будет не только оповещать о премьерах или спектаклях, но объяснять зрителю, как всё устроено. Мы вернём зрителя в театры! - сказали мы. И вернули. «Не верю» - было наше любимое детище. Мы постоянно что-то смотрели - ну как минимум три спектакля в неделю, спорили, писали, снимали, носились по Москве. И перед нами постоянно вставали тысячи и тысячи моментов непростого выбора. И никогда он не искал большей пользы для себя. Он всегда старался или великодушно уступить, или если что делить - то строго по-справедливости. Он был самый настоящий романтик, идеалист. Как ни смешно сегодня это звучит, но - человек с кодексом чести. И он очень часто находился на грани жизни и смерти. Потому был искренен, пределен - потому что на другое просто не было времени. Он всякий день жил как последний. Хотя бы ради того, чтобы его герой убедительно выглядел на экране. И ушёл он в дороге. Я думаю так правильно, так он и жил…
А мы шли. Шли и шли. Как интересно - по пустому городу. Даже не понимаю, как это получилось. И такое же необъяснимое изумление я несла в своем сердце. Почему же так пусто? Почему же стало ТАК пусто?
Ему тяжело далась эта сцена - с похоронами. Он снова и снова говорил о ней. Проживал вновь и вновь. В итоге сорвался. Не выдержал, решил развязать - выпить. Звонит: мне надо выйти ненадолго. Мало кто понимает, что такое работа артиста. Мало кто знает, с чем артист работает, с чем имеет дело. Есть история о нашем знаменитом корифее, которому нужно было сделать коронарное шунтирование. Очень повезло: он был направлен к светилу, заграничному, вовремя прилетели, бригада лучшая готова. А в хороших клиниках принято рассказывать подробно, что происходит с пациентом и как проблема будет решена. Артист проникся подробностями лекции об операции на его сердце и, не дождавшись представления, получил смертельный удар… Это трагическая иллюстрация профессиональной впечатлительности. Актёры - без кожи. Правда, всякий носит образ и внимательно следит, чтоб не слетал. А помимо всего такой человек проводит жизнь параллельно в нескольких реальностях. Например: сегодня должен убить человека, поверить в любовь и вымыть машину. Или поздравить утром любимую с днём рождения, уйти на войну, провести конкурс. К тому же, чтобы сосредоточиться на работе, нужно уметь принимать «предлагаемые обстоятельства», то есть максимально верить и в то, чего не существует. И это требует серьёзных усилий. Но иногда из всех реальностей нужно выйти. Разом. Немедленно. Чтобы не сойти с ума. И в этот момент важно, чтобы была альтернатива: японский садик, домик на море, хижина в горах… Что угодно. Дрова рубить или купаться в шесть утра, орхидеи собирать… Эскейп - как говорят не наши. Он необходим. Но если он не построен, если не работаешь кропотливо над его созданием, - не убежишь. В конце концов стриптиз, сменяющий сцену убийства, сменяющий сцену семейного ужина, сменяющий съёмки постельной сцены с неизвестными, сменяющий сцену рождения ребёнка, сменяющий сцену прощания навек… Вращая безжалостным калейдоскопом, профессия перемежает рабочие слайды с жизненными разочарованиями, потерями, безысходностью, растерянными надеждами, болью, усталостью… Эмоциональное выгорание. Так называется, когда ты больше ничего не чувствуешь, когда приходит пустота…
У него были две большие идеи. Два проекта. Очень интересных и очень уместных. Сейчас входящих в моду - русская история. А пока он боролся за воплощение, то нещадно менялся. Пора было переписывать сценарии, чтобы найти там себе роль… Но это могли бы быть действительно интересные работы. Сложные, драматические, конечно с кучей трюков, всё, как он любит, и для серьёзных образов он как раз созрел…
Прямо вот защемило сердце. Правда, в мире сегодня стало очень пусто. Словно пробили какую-то брешь. Как вырвали кусок небесного свода - и там ничего, совсем ничего теперь нет… И оттуда дует. Просто сносит. Как устоять? И ведь теперь так будет всегда. Потом уже чуть проще, как зубная боль, тонкая и слышная даже из-под таблетки… Как же без тебя, а?
Вот походила-походила, пришла и села. Стала писать, что в голову взбредёт, чтобы попробовать хоть как-то осознать происходящее. Попробовать вплавить как-то это в свою теперь новую жизнь. Вчера вот совсем как в тумане была. Да и сейчас - даже перечитывать не стану. Не понимаю, как ухватиться за реальность. Я счастлива, что не в Москве. И знаю только, что Димка в путешествии, как всегда - в дороге. Связь отвратительная. Ноутбука нет. А почта тут и правда плохо работает. Ты ругался, что я не смотрю твоё кино? А знаешь - смотрю. Просто всему своё время. Моё вот со вчерашней ночи. И много мне смотреть. Многое о тебе только узнавать, мой дорогой!
Ты был светом не только мне! Для многих людей своего поколения. Ты любил, и любили тебя. И для очень-очень многих ты навсегда рядом.
Светлая память!
А сегодня я встала и пошла-пошла-пошла. Нужно было куда-то идти. Пошла к Тибру. Хлеб взяла, думала птиц покормить… Он вообще животных очень любит. Несчастных везде находит, подбирает, в порядок приводит. Я как-то раз опять переехала и ремонт сделала - зову к себе, чай пить. Он в дом заходит, смотрит по сторонам - и вдруг по прямой на кухню, в своих мотоциклетных сапожищах, открывает окно нараспашку и говорит: «Давно уже так?» Я за ним посеменила. «Что? - спрашиваю. - Тут всё не так! Я всё сама придумала. Представляешь? Ремонт!» А он мне на кошку указывает. И правда, застряла между стволом и веткой. Молодая. На соседнем дереве. И молчит. Глаза в ужасе пучит. Но видно, что кричала. Устала. Давно. «Не знаю, - отвечаю. - Мы же вместе вошли!» Она слабо мяукнула и забилась. Он тотчас чуть ли не сам на дерево залезает, не получается, тогда спасательную бригаду вызывает, пожарная машина приезжает, лестница до неба, во дворе суета, бабушка счастливая плачет - её котейка. Вчера с вечера пропала, как в воду канула, а вот гляди-ко! Тут уже и торжественное вручение сбежавшей негодяйки, и дети, и их родители, и пожарники - все счастливы… Он поворачивается, довольный: «Ну чего? Чаю-то попьём или уже не успеваем?»
Он подкармливал белок у себя в парке около дома, сделал ручными, постоянно помогал приютам бездомных животных. Мимо зоомагазина едет - по тормозам бьёт: покупает мешок, в багажник закинет и звонит - у диспетчера спрашивает: куда корм сегодня везти? Над одним приютом постоянное шефство держал. В другом - с котом дружил. Завести в доме не мог себе позволить - одиночеством животное мучить. Попугая взял. Хвастался: вот приходишь с работы и не сидишь один как дурак, есть с кем поговорить! А потом расстраивался - попугай оказался бракованный. Он реагировал только на женский голос, прямо чуть ли не анекдоты рассказывал, а с ним всегда молчал. Пришлось снова водить женщин. Тут и надобность в попугае отпала. На самом деле он кошек любил. И сам был как кот - зеленоглазый. Наверное, поэтому и нет сейчас ни одной птицы.
Где-то вдали, у излучины, взвились две морские чайки. И всё - никого. Ни цапель, ни речных чаек, ни уток, ни голубей-попрошаек, ни перелетных…
Тогда мы пошли-пошли через мост в «наши» кварталы, туда, где круглосуточно празднует молодость свой разбег. Два крупнейших университета - итальянский и американский -соприкасаются там рукавами факультетов, а посреди этой студенческой кутерьмы бродят узкими улочками заворожённые туристы. Обычно тут всем чуть за двадцать. Целый город молодых людей. Но никого…
Мы шли пустыми каменными коридорами, в то время как мне необходимо было вдохнуть сейчас юностью. Это она принесла мне его. Мы никогда не могли точно вспомнить, как познакомились. У нас были многочисленные разные и практически уже легендарные версии. Мы могли их разыгрывать в качестве интермедий в каких-нибудь гостях. Помню только, что, после того как познакомились, - редко расставались. Мы были шальные и очень весёлые. Мы хотели влюбляться, жаждали приключений и знали, что найдём друг в друге утешение во всех испытаниях. Мы прожигали ночи, поедали сердца, а в дни душевных треволнений открывали заседания закрытого «клуба разбитых сердец», где иногда присутствовал и приглашённый докладчик. А ещё нас волновали судьбы искусства. Мы ведь только о том и говорили. Ну когда не хулиганили и не играли в преферанс. О, как он был благороден в этой игре! Ни один из моих приятелей не гнушался ободрать меня как липку. И только он улыбался мне на пике мизера и говорил: «Ты ведь не пойдешь сейчас с этой карты, правда?»
А ещё однажды мы вместе проехали 1680 км за шестнадцать часов. Я тогда попросила его взять хорошей музыки в дорогу, и он сказал: «О! У меня такая есть» - так бодро, что я испугалась. Не зря. Выяснилось: у него была целая коллекция дисков каких-то ужасных бабских трио, единственная приличная из которых - группа «Las Ketchup». Ужас! А ещё один раз мы давали интервью, и он сказал, что его любимый артист - Чак Норрис. Меня чуть не унесли. И я над ним страшно хохотала после этого всегда, а он всегда смущался. Ну любит трюки человек и 80 процентов сам в кино исполняет! А ещё мы на бис устраивали представления «Щука против МХАТа». Обличали друг друга в неверном подходе к системе Станиславского. Баттлы: школа представления vs школа переживания. По молодости шёл в ход и сценический бой. На непосвящённых производило впечатление. Вот такими - пьяными от юности - шатались мы по Москве. И при этом зверски работали. А когда ему было скучно на своих бесконечных гастролях, он писал мне длинные и смешные письма, почерком страшного троечника, а внизу предписывал: сдать в Бахрушинский музей. Это было тогда, когда и Интернета еще не было…
Никого… Куда бы я ни пошла - все улицы были пусты.
Сегодня был пуст даже Большой фонтан, который настоящий волшебник. Никогда не знаешь, что можешь встретить здесь, что может произойти. Придёт музыкант, фокусник или выступит духовой оркестр. Я вот думала посидеть там посреди пёстрой толпы студентов, туристов и римских бездельников. На ступенечках. Мне хотелось получить какой-то знак. В этом публичном одиночестве прислушаться к совсем другим вещам. И фонтан был пуст. И я впервые за много лет смогла разглядеть его чашу…
Мы пошли тогда в бар. Даже странно, что он был открыт, при такой-то пустоте. Но в полутьме нашёлся бармен. Извинился, что не говорит по-русски. Вечером придёт сменщик - он умеет. В пустом баре втроём, так было вполне возможно. Осязаемо. Мы ведь два года постоянно договаривались о встрече. И каждый раз что-то срывалось - досъёмка, ввод, -«ёлки». Профессия катастрофически зависимая… В какой-то момент он уже жил в отеле напротив съёмочной площадки, потому что глупо было тратить время на дорогу, лучше поспать. Работа… Бесконечная работа, пока уже на сцене не горлом кровь. Но для артиста самое важное, когда работа есть.
Мы опять пошли. Мы пошли в один храм Девы Марии - очень древний. Четвёртого, кажется, века. Там есть две иконы - наши, православные. И одна общая - шестого века, до разделения церквей. На ней Дева Мария и Силы Небесные. Редкая. Написана ещё воском по доске. Храм был полон солнца, а над престолом в средневековой мозаике горело коронование Марии. Мне стало светло. Сколько раз его возили вот так - в машине до ближайшей больницы? Сколько раз сберегли? У меня недостает памяти вместить! Один раз руку спасли, потому что военный врач в компании был: ухватил сухожилие, натянул его, и через пуговицу - пришил к ногтю… так и ходил с бельевой пуговицей несколько месяцев, помню. Другой раз хорошо в доме валенок оказался - разрезали на две части и зафиксировали ему шею, думали: перелом зуба (есть и такая косточка у нас в теле). По счастью, оказалась только трещина. Он ломал все, что есть и что не можно придумать. Неугомонный. То нырнёт в незнакомый водоём с разбега ласточкой, то будет показывать тактику боя на неверном покрытии… Что только с ним не происходило! Он ломался, горел, летал, падал, выбивал, погружался. Ему нравилось!
Он считал, мы на акробатике познакомились. У «ямы». У ямы в спорткомплексе Олимпийский, у такой четырёхметровой глубины прямоугольной ёмкости, набитой поролоновыми обрезками, - в ней отрабатывались сложные трюки. И самые крутые там тусовались. Почти все ленкомовские - им форму в театре всегда нужно было строго держать, иногда попадались и настоящие спортсмены. А ещё студенты Щуки и МХАТа. У ямы собирались главные. Я тогда отрабатывала сальто вперёд - мне очень нравилось нырять и я хотела ещё крутить в воздухе. И боюсь, что он застал мои неудачи, в частности прыжок, когда я разбила коленями в кровь нос и губы, поэтому всегда торопливо отвечала: у ямы никогда не видела. Эти крутыши там что-то невероятное могли уже делать. И он в первых рядах. Редкая власть над своим телом. Да мы даже когда в Африке были... смеха ради проводник предложил ему верёвку, чтобы спуститься по отвесной скале к водопаду - и он ведь тотчас вцепился в неё и устроил сеанс экстремального скалолазанья. Он постоянно пытал судьбу. В этот раз не довезли… Или не приехали…
Он тяжело переживал смерть свой мамы. Да что там - вся семья осиротела. Двое её мальчишек-хулиганов под предводительством папы сразу как-то потускнели, потерялись. С тех пор он уже несколько раз успел походить меж мирами. Один раз вообще тромб оторвался и чудом поймали! Рядом были врачи. Спасли! И снова в работу… Вот в начале месяца звонил хвастать. Он любил, чтобы его хвалили. И ведь было за что! На этот раз он отлично провёл сцену. Хлопали все, включая помощников оператора и светляков - нет циничнее людей на съёмочной площадке. «Очень тяжёлая сцена! Представляешь - похороны! Я прям её боялся».
Актёрский вызов - воскресить все самые страшные свои воспоминания…
Он был потрясающим артистом. Я вообще переживаю за своё поколение, очень многие наши талантливые актеры - появись они на свет чуть раньше - оказались бы в руках режиссёров, которые составили славу советского кинематографа. Я прямо воочию вижу, что бы случилось с одним или другим моим ровесником - дай ему режиссёра... Но на долю талантливого поколения выпало полное разорение театра и кино, а вдогонку за главных остались маловыразительные личности. И полное молчание кинематографа - длиной в десятилетие. Парадокс! Ему, конечно, нужно было хотя бы иногда работать с Режиссёром. Без режиссёра нет актёра. Режиссёр указывает тебе на что-то, помогает раздумывать над характером, добавляет краски в твою палитру, предлагает ходы, неожиданные решения… Но он многое умел сам. Был неистощим на выдумку. Правда, я никогда не видела, что он делает. Я совсем не знакома с его творчеством. Два или три спектакля с его участием и два фильма. Он сердился на меня за это страшно: «Ты вообще знаешь, что я актёр? Я известный актёр! Запиши! Запиши это название - это моё кино! Я за него приз получил!»
Было забавно, как мы «встретились на Невском». Мы давно не виделись и страшно соскучились. Он только закончил съёмки, а теперь у него расслабленный график: утром наконец поспал, а вечером вот премьера. И поскольку я никогда не видела ни одного его фильма, я должна обязательно на ней быть. «НЕ МОГУ! Но я не специально! Я в Питере - я на практике - я студент». Он хохочет: «А завтра премьера - в Питере» - и называет кинотеатр, который расположен прямо в том доме, где мы остановились! «Вот попробуй только не приди!» Так я посмотрела его кино. Большой умница. Очень много всего играть может. Да зачем мне его было на экране рассматривать, если пять лет мы постоянно были в кадре вместе! Я видела, как он работает, как балуется, как здорово у него всё получается. А как он сопровождал меня на своём супермотоцике до дома, если мы заканчивали поздно… мы тихонько крались по Москве на рассвете. Это было так красиво! Он из-за меня крюк здоровенный делал… Воспитанный.
Мы постоянно ругались! В жизни - нет, но стоило только выйти в рабочую плоскость! Всё! На разрыв аорты. У него всегда были специальные телефоны - противоударные. Он человек вспыльчивый и если что - кидает телефон в стену. Подсчёт убытков или радость от спасённого имущества тогда его отвлекают, и можно повторить свой вопрос ещё разок. Он обожал эту историю: мы монтировали какой-то сюжет нашей программы и страшно поругались из-за склейки. То есть: на какой такт сменится одна картинка на другую (на экране). И надо сказать, я тоже не милашка и умею устраивать бури в стакане. Сорок минут в комнате стоял мат коромыслом. Потом он исполнил коронный номер, но я завредничала и не исполнила отведённую мне роль: «Ах… что же теперь делать? Как же ты без телефона…» Глядя на телефон, который отскочил от стены аппаратной, чудом не угодив ни в один из экранов, и теперь валялся целехонький, я посмеялась горьким смехом: «Паяц!» Осознание ситуации окончательно разъярило героя, и он растоптал средство связи. Мы разругались просто в пух и прах. В конце концов замолчали, и я даже закурила на рабочем месте. Вдруг, в этой сгущённой тишине прозвучал тихий голос: «Ребята, что же теперь делать? Что же теперь делать-то?!» Какой-то человек растерянно оглянулся на него, на меня, закрыл лицо руками и вышел. Тут мы поняли, что натворили. Из-за какой-то ерунды наговорили друг другу дерзостей и объявили, что расстаемся навсегда и не собираемся больше никогда… Монтажёр был незнакомый, новенький. Он подумал, что работа над проектом окончена. На его глазах случился крах творческого союза и образовалась дыра в телевизионной сетке минут на двадцать. Мы переглянулись и - расхохотались. Объяснили, что мы так работаем. У нас всё всегда - навсегда.
На самом деле у него всегда всё навсегда было. Он так жил. Что-то не получалось навсегда, но он всё равно пробовал и пробовал. Да, он был страшный гулёна. Впрочем, всякий артист работает ради восторгов окружающих и в чём-то они должны выражаться. Моя любимая история, как на «Кинотавре» познакомился он с девчонками и вместе с другом ухаживал за ними день напролёт. И вот надоело отдыхать им на море. Отправились в номера. Вскоре понадобилась партия горячительного, и два друга удалились на поиски. Приключение заняло какое-то время. И когда посреди ночи они вернулись, то обнаружили, что девы легли спать. Впрочем, всё равно очень им обрадовались. Они проболтали до утра, встретили рассвет и всё такое. А к вечеру выяснилось, что ребята ошиблись номером и пришли со своим Дионисом уже к совершенно другим, хотя тоже очень хорошим девушкам… Чем закончилась эта история, не помню. Но в этом весь Димка. Бесконечно щедрый, распахнутый человек. Он умел праздновать каждый день жизни. И никому не клялся в вечной верности. Не мог устоять перед женским восхищением. И этого не скрывал. Но как один из членов «клуба разбитых сердец» должна отметить: несмотря на славу дамского угодника, ему не очень-то везло. У него всегда были очень интересные, яркие, талантливые возлюбленные. Но чаще отношения заканчивались по его вине. После второго или третьего гастрольного тура… Опять чьи-то глаза в зале завораживали его, и… У актёров это называется «играть кому-то», «играть на кого-то». Но ведь именно так он и нашёл свою жену. И всё-таки успел попробовать и другое - «длительные отношения», куда там! Женитьбу! Убеждённый холостяк! Он сумел и измениться. Стал верным, совсем домашним. Он построил и бесконечно любил свой дом. Гордился им. Он вообще ужасно любил хвастать. Ну прямо как герой из какого-нибудь мультика. В такие минуты он вскакивал, размахивал руками, изображал всё в лицах. И обычно ему требовалось пространство много больше, чем два на полтора...
Мы вышли из храма. Нас снова встретила пустая, залитая солнцем площадь. Под тентами было занято несколько столиков. Человек десять застыли с аперолем, в тёплых лучах, как мушки в янтаре...
Конечно, ему совсем нельзя было пить. А кому можно? И на самом деле он не был каким-то там алкоголиком. Не был сумасшедшим. Просто пить ему было нельзя. Это вполне конкретное противопоказание, несовместимое с жизнью. Контуженный. И ловушка на тромбы стоит. Так ведь он и старался. Не зашивался или кодировался. Нет. Исключительно силой воли. Периодически он серьёзно брался за здоровье. Вон недавно пресс накачал! Кубиками хвастал. А ещё: ведь приходит в жизни артиста тот день, когда он должен многое пересмотреть, обдумать и даже продумать смену амплуа. Он должен заново учиться соизмерять свои силы и должен принять, что если не встаёт с кровати утром и готов лежать весь день, то не потому, что лентяй, а потому, что самые обыденные вещи стали отнимать гораздо больше сил, чем прежде. Да, мы раньше гуляли всю ночь, а в девять утра были на акробатике. В час - у станка классического танца, потом актёрское мастерство до одиннадцати вечера - и снова вся ночь наша. Или с утра написали тексты, разбежались по репетициям, вечером или съёмка, или спектакль, а ночью монтаж, потом преферанс, с утра написали тексты... Теперь ведь - нет. Так уже не получится. А ведь я когда-то замуж так вышла. Сидели ночью в ресторане - очередную программу придумывали, а потом куча народа почему-то подъехала. А у нас уговор был всегда, с первых дней знакомства: если мой телефон будут спрашивать - ты никому не давай! Поклялся ведь! И так уморительно он пересказывал потом сценки с незадачливыми кавалерами. Ведь отдельное развлечение! И вдруг… спустя много лет, почти десятилетие, он отдаёт какому-то незнакомцу мой номер! Правда, уже совсем утром - сначала они посидели как следует, поговорили о том о сём. Братское сердце! А он всегда меня оберегал...
Помню, как первый раз пришёл в уже наш общий (с незнакомцем) дом и обнаружил на плите борщ. Он был в шоке! «Ты умеешь готовить?!» Я очень тщательно скрывала это ото всех. Своё время мы проводили, заседая большими и чаще мужскими компаниями в гостях, а там всегда нужно что-то вымыть, нарезать… Я говорила: не умею. В итоге самообразовались два отличных повара, которые выступали посменно, а меня совсем не трогали. Потому-то я сделала страшные глаза и сказала: «Никому не говори!» Он мне всегда это припоминал, при каждом важном разговоре: «А про то, что ты готовить умеешь, я ведь никому так и не сказал!»
Он вообще был друг. Вот такой, из книжки. Бескорыстный, светлый, щедрый, верный, быстрый, весёлый. Он был готов защищать твою сторону, даже если ты не был прав. И он был единственным человеком в целом свете, которому я доверяла всё. И что бы ни случилось - ни днём ни ночью, - я точно знала: он будет со мной в любой беде. Всё бросит. Спасёт! Жизнь положит - поможет. Он был одной из величайших драгоценностей моей жизни. Если спрашивать о достижениях - я гордилась, что мне довелось познать самую настоящую дружбу. Да, между мужчиной и женщиной. Я на самом деле не так давно это поняла - как мне повезло. Лет семь назад. Позвонила ему и кричу: «Ты прикинь! Я всё поняла!!! Ты мой самый настоящий друг!» Но вообще мы даже не перезваниваясь общались. И уж если я кому-нибудь про него рассказывала - он тотчас возникал на экране телефона. Забавно получалось. Некоторые спрашивали: «Вы, ребята, заранее договариваетесь демонстрировать свои сеансы телепатической связи?»
Нас очень многое объединяло. И наша совместная работа возникла потому, что мы не были равнодушными.
Мы ведь придумали делать передачу о театре, в машине скорой помощи. Дело было под Новый Год, мы свои мустанги заточили в стойла и направлялись на вечеринку. Было холодно. Автомобилей даже на горизонте не было. Вечерело. Наконец к нам поскрипывая подобралась машина скорой. Мы убедили водителя со всей горячечностью, на которую только способны замёрзшие артисты, отвезти нас срочно в гости. По скорой. А внутри мы продолжили спор. К концу поездки, во спасение искусства мы придумали программу, которая будет не только оповещать о премьерах или спектаклях, но объяснять зрителю, как всё устроено. Мы вернём зрителя в театры! - сказали мы. И вернули. «Не верю» - было наше любимое детище. Мы постоянно что-то смотрели - ну как минимум три спектакля в неделю, спорили, писали, снимали, носились по Москве. И перед нами постоянно вставали тысячи и тысячи моментов непростого выбора. И никогда он не искал большей пользы для себя. Он всегда старался или великодушно уступить, или если что делить - то строго по-справедливости. Он был самый настоящий романтик, идеалист. Как ни смешно сегодня это звучит, но - человек с кодексом чести. И он очень часто находился на грани жизни и смерти. Потому был искренен, пределен - потому что на другое просто не было времени. Он всякий день жил как последний. Хотя бы ради того, чтобы его герой убедительно выглядел на экране. И ушёл он в дороге. Я думаю так правильно, так он и жил…
А мы шли. Шли и шли. Как интересно - по пустому городу. Даже не понимаю, как это получилось. И такое же необъяснимое изумление я несла в своем сердце. Почему же так пусто? Почему же стало ТАК пусто?
Ему тяжело далась эта сцена - с похоронами. Он снова и снова говорил о ней. Проживал вновь и вновь. В итоге сорвался. Не выдержал, решил развязать - выпить. Звонит: мне надо выйти ненадолго. Мало кто понимает, что такое работа артиста. Мало кто знает, с чем артист работает, с чем имеет дело. Есть история о нашем знаменитом корифее, которому нужно было сделать коронарное шунтирование. Очень повезло: он был направлен к светилу, заграничному, вовремя прилетели, бригада лучшая готова. А в хороших клиниках принято рассказывать подробно, что происходит с пациентом и как проблема будет решена. Артист проникся подробностями лекции об операции на его сердце и, не дождавшись представления, получил смертельный удар… Это трагическая иллюстрация профессиональной впечатлительности. Актёры - без кожи. Правда, всякий носит образ и внимательно следит, чтоб не слетал. А помимо всего такой человек проводит жизнь параллельно в нескольких реальностях. Например: сегодня должен убить человека, поверить в любовь и вымыть машину. Или поздравить утром любимую с днём рождения, уйти на войну, провести конкурс. К тому же, чтобы сосредоточиться на работе, нужно уметь принимать «предлагаемые обстоятельства», то есть максимально верить и в то, чего не существует. И это требует серьёзных усилий. Но иногда из всех реальностей нужно выйти. Разом. Немедленно. Чтобы не сойти с ума. И в этот момент важно, чтобы была альтернатива: японский садик, домик на море, хижина в горах… Что угодно. Дрова рубить или купаться в шесть утра, орхидеи собирать… Эскейп - как говорят не наши. Он необходим. Но если он не построен, если не работаешь кропотливо над его созданием, - не убежишь. В конце концов стриптиз, сменяющий сцену убийства, сменяющий сцену семейного ужина, сменяющий съёмки постельной сцены с неизвестными, сменяющий сцену рождения ребёнка, сменяющий сцену прощания навек… Вращая безжалостным калейдоскопом, профессия перемежает рабочие слайды с жизненными разочарованиями, потерями, безысходностью, растерянными надеждами, болью, усталостью… Эмоциональное выгорание. Так называется, когда ты больше ничего не чувствуешь, когда приходит пустота…
У него были две большие идеи. Два проекта. Очень интересных и очень уместных. Сейчас входящих в моду - русская история. А пока он боролся за воплощение, то нещадно менялся. Пора было переписывать сценарии, чтобы найти там себе роль… Но это могли бы быть действительно интересные работы. Сложные, драматические, конечно с кучей трюков, всё, как он любит, и для серьёзных образов он как раз созрел…
Прямо вот защемило сердце. Правда, в мире сегодня стало очень пусто. Словно пробили какую-то брешь. Как вырвали кусок небесного свода - и там ничего, совсем ничего теперь нет… И оттуда дует. Просто сносит. Как устоять? И ведь теперь так будет всегда. Потом уже чуть проще, как зубная боль, тонкая и слышная даже из-под таблетки… Как же без тебя, а?
Вот походила-походила, пришла и села. Стала писать, что в голову взбредёт, чтобы попробовать хоть как-то осознать происходящее. Попробовать вплавить как-то это в свою теперь новую жизнь. Вчера вот совсем как в тумане была. Да и сейчас - даже перечитывать не стану. Не понимаю, как ухватиться за реальность. Я счастлива, что не в Москве. И знаю только, что Димка в путешествии, как всегда - в дороге. Связь отвратительная. Ноутбука нет. А почта тут и правда плохо работает. Ты ругался, что я не смотрю твоё кино? А знаешь - смотрю. Просто всему своё время. Моё вот со вчерашней ночи. И много мне смотреть. Многое о тебе только узнавать, мой дорогой!
Ты был светом не только мне! Для многих людей своего поколения. Ты любил, и любили тебя. И для очень-очень многих ты навсегда рядом.
Светлая память!