тезисы о постмодерне
Предисловие. В прошлом году видеозапись моей лекции о постмодернизме просмотрело немало людей. И я решился изложить основные мысли и некоторые существенные дополнения в форме тезисов, которые и выкладываю здесь.
Введение. Постмодерн я понимаю не как школу философской мысли, не как некое культурное движение, а как ситуацию, которая случилась со значительной частью западного человечества. Насколько ситуация эта рукотворна, я не обсуждаю. Тексты ключевых авторов постмодерна я рассматриваю как непосредственное выражение этой ситуации, хотя нельзя отрицать, что, выражая, они усиливают и в существенной степени производят. Собственно, это их тезис: производство дискурса есть производство реальности. Тем не менее, следует различать постмодерн как ситуацию и постмодернизм как дискурс.
Примечание. К сожалению, мы часто говорим о постмодерне как о чём-то монолитном и обычно пользуемся весьма обобщённой моделью этого явления. Столь же обобщённо о нём говорю и я. Но в виде ремарки я просто обязан отметить: так называемые «постмодернисты» - это авторы различных взглядов (в том числе взглядов на постмодерн), никто из них не изображал ту тотальную систему постмодерна, которую я буду описывать. Большинство из этих авторов постмодернистами себя не считали.
(1). Если обратиться к постмодернистам, то новая реальность (именуемая «постмодерн») предстанет примерно в следующем виде:
-- всё закончилось. Завершилась история, закончились идеологии, исчерпана любая новизна. Ничего нового никто сказать не может, а главное: теперь каждый понимает, что ничего нового он сказать не может. Будут, разумеется, конфликты и противоречия, но истории как новизны уже не будет.
-- всё лишено центра, границы подвижны, связи бесконечны. Центр - великая иллюзия, он движется постоянно, следуя за взором человека. Система различий между вещами также есть созданная нашим воображением (или просто когнитивной привычкой) иллюзия. Всё связано со всем. Ничто не связано ни с чем. Можно сплавлять ленинизм с гитлеризмом, антисемитизм с сионизмом, либерализм с крепостным правом, гламур с религией и т.п. Возникла Великая плюральность, бесконечное множество комбинаций в пространстве освобождённого хаоса.
-- коммуникация невозможна. Всякий знак истолковывается тем, кто его прочитывает. Язык как система логически невозможен. Речь есть перебирание уже сказанного (цитирование). Любое сообщение метафорично. (Большинство постмодернистов, правда, не утверждает, что коммуникация не происходит, они рефлексируют над этим парадоксом: коммуникация невозможна, но происходит.)
-- единственно верная модальность высказывания - ирония (а ещё лучше - чистый юмор, ибо ирония ещё претендует на обладание смыслом). Не могу не вспомнить Александра Блока, писавшего об этом симптоме ещё сто лет назад: «Я хочу потрясти его за плечи, схватить за руки, закричать, чтобы он перестал смеяться над тем, что ему дороже жизни, - и не могу. Самого меня ломает бес смеха; и меня самого уже нет. Нас обоих нет. Каждый из нас - только смех, оба мы - только нагло хохочущие рты» (эссе «Ирония»).
-- субъект распался. Никакого человека в его единстве нет, он образован множеством идентичностей, социальностью, сексуальностью - и его бесконечно конструируют психологи, филологи, правозащитники и представители «метафизики» (не оправдавших себя претензий на познание предельного и запредельного, сущностей, абсолюта).
-- мир есть текст. Ничего, кроме знаков и значений, обнаружить невозможно. Мы живём знаками в знаках - и сами мы знаки. Хотя знаки невозможны и таят в себе некую невозможность… Но дальше начинается «метафизика», впадать в которую не рекомендуется - это бессмысленно. Хотя всё бессмысленно. В конечном счёте, впадёте в метафизику - произведёте ещё какие-то знаки. Нужно привыкнуть к мысли, что наступил кризис реальности - её вообще не осталось.
В качестве яркой иллюстрации некоторых тезисов (в том числе последнего): «Сегодня больше, чем когда-либо, реальное - лишь запас мертвой материи, мертвых тел, мертвого языка. <…> Все вещи обретают конец в их удвоенной симуляции, и это знак, что цикл завершен. Когда эффект реальности <…> начинает без пользы удваивать ход вещей, то это значит, что цикл заканчивается в игре симулякров, где все проигрывается заново перед тем, как умереть, и где все пропадает за горизонтом истины» (Ж. Бодрийяр).
Такого рода тезисы можно множить, выискивая их в трудах Бодрийяра, Делёза, Деррида… Важнее понять: какие фундаментальные качества определяют этот набор, делают эти тезисы взаимосвязанными. Я полагаю, что самым глубоким источником постмодерна является ощущение длящейся смерти - отсюда хаос (распад материи) и вторичность (распад сознания). Как мне кажется, этого не понимали многие поверхностные русские постмодернисты, приветствовавшие новую парадигму совершенно в духе извечных русских ожиданий - как обновленную жизнь. А ведь нигде состояние длящейся смерти не описано так ярко, как в рассказе Достоевского «Бобок»: разлагающиеся трупы веселят себя непристойными рассказами, а один из мертвецов - уже почти окончательно умерший - бесконечно повторяет одно бессмысленное слово: «бобок».
Итак, ещё раз подчёркиваю итог: ситуация постмодерна - это состояние длящейся смерти, распада мира и сознания. «… постмодернизм - это поэтика благополучно состоявшейся смерти и игра посмертных масок» (Жан-Франсуа Лиотар).
(2). Хотелось бы добавить к сказанному (и общеизвестному) несколько нюансов. Во-первых, подчеркнем очень явно ощутимый дух квази-мистицизма, витающий над постмодерными неопределенностями, атемпоральностью, безличными голосами (всё невыразимо, всё лишено атрибутов, всё безлично…). Во-вторых, определим социокультурную формулу постмодерна: количество информации (структур) возрастает, а количество смыслов (содержаний, идей, ценностей) падает. В-третьих, введем, различение между интеллектуально ответственным постмодернизмом, глубоким, задумчивым, пронзительным и иной раз трагическим (выразителем его я считал бы очень тонкого Мишеля Фуко) - и постмодернизмом вульгарным, догматически затвердившим весь свой интеллектуальный арсенал, доводящим изысканные сомнения до категоричности, безответственно стремящимся углублять ситуацию постмодерна (яркий представитель - поверхностный Жан-Франсуа Лиотар, ценный, однако, прямотой выражения основных своих постулатов).
(3). «Постмодерн» означает «после модерна». В модерне накопились какие-то тенденции, которые и взорвали этот мир изнутри. Постмодерн питается распадом модерна. Но в его идеологии важно усвоить принципиальный момент: вместе с модерном закончилась вся история и вся культура. Здесь и кроется самый ловкий трюк: модерн исчерпал себя, это так. Но для постмодернизма с модерном исчерпала себя вся творческая мощь человечества. Происходит падение в постисторию, посткультуру и постцивилизацию. И любые попытки выдвинуть новизну после модерна отрицаются постмодерном как невозможные.
(4). Модерн скончался - и смерть его омерзительна. Вместе с этой смертью, как заявляют постмодернисты, умерла идеология. Великих идей больше не будет - будут сбегающиеся и разбегающиеся, свободно и стремительно перемещающиеся в социальном пространстве осколки блистательных старых идеологий. Беда лишь в том, что и осколки эти будут мутировать, «превращаться». Начнется все с либерализма как основного держателя модернизации. Без модернистского прогресса либерализм станет уродливым отрицанием себя: права, свободы, конкуренция убьют право, свободу и конкурентоспособность большинства. Либерализм встанет на сторону меньшинств, ведь интересы большинства всегда вынужденно ограничивают права и свободы индивидов, а также логику чистой конкуренции. «Бог умер», «бытие покинуло сущее», т.е. утрачено то начало, которое наделяло либеральные ценности жизненным смыслом. Либерализм смерти - это и есть либеральный фашизм.
Затем, конечно, должен мутировать национальный консерватизм. Национализм предлагал строить жизнь в интересах народа и в соответствии с его традициями. Нацизм антинационален, он утратил чувство народа: он желает вмешаться в его органическое тело для чистоты крови, он объявляет национальную историю антинациональной, он восстает против веками сложившихся форм общежития, против традиционной религии во имя никогда не бывшего язычества, против реальной цивилизации в грёзах о холодной мифической Гиперборее. Он проклинает национальную литературу, пересматривает границы, холодным скальпелем врезается в народную жизнь. Нацизм - превращенный национализм. Классический фашизм.
Мутирует, конечно, и левая идея. Сначала левые утрачивают то чувство коммунистического идеала, что двигало Маркса и Ленина в их «диалектике» и «практике». Вместо этого идеала заучиваются сами догмы, повороты в борьбе. У части же левых происходит отказ и от догмы - остается только борьба. Во имя чего, если нет уже острого чувства идеала? Левые выступают только против - против буржуазного мира, забывая при этом свой «Манифест», в котором Маркс и Энгельс поведали о великом вкладе буржуазии в развитие цивилизации и о том, что все сокровища цивилизации будут сначала переданы диктатуре пролетариата, а потом - всему человечеству. Умеренные (остывшие) левые борются за социальные права рабочих (ненавистный Ленину «тред-юнионизм»), а вот левые, заражённые вирусом превращения глубоко, начинают бороться просто «против власти» за негативную свободу - свободу превращенного либерализма, превращенного национализма, сексуальных меньшинств, трудовых мигрантов. Где нужно - это подкрепляется цитатами, но ведь понимания «мессианской» роли пролетариата и «авангардной» коммунистической мечты здесь нет и в помине.
Идеология после модерна не умерла. Три превращенные формы - либероидная, нацистская, левацкая - сходятся в точке смерти цивилизации, слома порядка и высвобождения тёмного хаоса. Классический коммунизм учит, что люди делают историю - во благо людей. Он жаждет преобразить историческое пространство-время. Постмодернистские идеологии (все больше становясь одним целым) желают отменить историческую Вселенную, континуум человеческих деяний. И начать Вселенную постисторическую - Вселенную сладкой смерти, ведь запахи гниения, как известно, самые сладкие. Это и есть идеология после Модерна. Поэтому сегодня потребность изучения постмодерна - это жизненная потребность: крайне сложно утверждать сверхисторию и не впасть в постисторию. Ловушка постмодерна - падение в историческую смерть по исчерпании буржуазного проекта - не была предсказана никем из марксистов прошлого. Хотя в текстах Ленина и Мао Цзедуна можно встретить немало тревожных размышлений о смертельной опасности отрицания истории в ходе слома буржуазного мира.
P.S. В ближайшее время я постараюсь изложить некоторые представления о методологии деконструктивизма и истории возникновения постмодерна внутри модерна. Вероятно, постараюсь рассмотреть и текущие процессы - в рамках темы о постмодерне.