Романо Луперини. Ивы растут у воды (2002)
Романо Луперини (1940 г.р.) - итальянец, автор книг по истории и теории литературы и политистории итальянской интеллигенции. "Ивы растут у воды" - автобиографический роман. Не мемуары, то есть, воспоминания о современниках и событиях, которым автор был очевидцем, но попытка представить образ эпохи сквозь призму биографического материала, обобщенного от индивидуально-личного до лирического.
Бытует мнение, что любой человек старше тридцати лет способен написать минимум одну сносную книгу - автобиографическую. Этот роман, похоже, успешно его опровергает. Во вступлении автор обещает не больше, не меньше, а портрет эпохи - войны (от Второй Мировой до Войны в Заливе), послевоенное время, закат деревенской культуры, кризис коммунизма, отношения между городом и деревней... В общем, всю историческую ситуацию до наступления "эпохи постмодерна" включительно. [Цитата]"Оно включает и движение Сопротивления (непосредственным участником которого был отец героя), трудности, лишения и нищету послевоенного времени, экономическое чудо, 68 год, последовавшее затем разочарование, «Красные бригады» и убийство Моро, кризис коммунизма, рождение современных цифровых (или электронных) глобализованных обществ. Таким образом, повествование движется от деревни, в которой провел свою юность отец и куда подростком вернулся сын, к большим европейским и американским городам (тут Рим, Париж, Торонто, Нью-Йорк), насыщенным теперь постмодернистской культурой. На этих страницах, в итоге, должен был получиться портрет эпохи." И обещает дополнить рассказом "...о противоречии между полами и поколениями, то есть между мужским и женским началом, между отцом и сыном, увиденном в основополагающей перспективе смерти и смысла человеческой жизни. Так родился своего рода рассказ-завещание, не без нотки грусти и меланхолии: человек подводит итог собственной жизни, и тем самым, итог жизни целого поколения, окинув взглядом еще и общий человеческий удел."с)
Вступление оказалось значительнее романа. Невольно восхищает профессиональное умение автора (см.справку) выдать нужду за добродетель. Для исчерпывающего представления о форме и содержании достаточно одной [страницы]Еще немного, и я уйду в никуда. И вот - я даю себе свободу, которая в другое время показалась бы мне постыдной и немыслимой: опубликовать страницы, в которых неразделимо слиты грязь прожитой жизни и странное чувство освобождения от написанного, которое защищает и возвышает. Оправданием мне служит надежда оставить свидетельство не просто индивидуального существования, но века, в котором я жил, и который сейчас тоже клонится к закату. Впрочем, меня беспокоит мое имя на титульном листе. Хотелось бы, чтобы за ним стояли цельность, а не раздвоение личности, последовательное поведение, а не повторяющиеся навязчивые состояния; и непреложность правды - правды доказуемой, твердой и однозначной, - а не литературный вымысел, который обольщает и говорит намеками. Эта старая черновая тетрадь вызывает у меня скуку и отвращение.
И, тем не менее, я чувствую необходимость писать в ней. Наши поступки, как и написанные слова, перестают принадлежать тому, кто их совершил, и обретают собственную жизнь. Отныне у них есть своя правота и самостоятельное значение. Так и эти страницы, если они кому-нибудь интересны, живут своей жизнью, независимо от того, кто их написал. Затрагивая душу и ум читателя, они, возможно, как-то повлияют на него, а вместе с ним, и на других. По прошествии времени страницы эти также станут прахом и молчанием.
Когда я был ребенком, еще существовали станции дилижансов. В сотне метров от дома, на заросшей травой городской площади, рядом с серыми, из вощеной ткани, кубами распряженных карет с висящими в воздухе оглоблями, лошади в шорах рыли копытами землю, фыркали, нюхая ее. Я с любопытством рассматривал их, а они поднимали хвосты и роняли зеленоватые комья навоза, продолговатые, гладкие, дымящиеся. Вокруг них в грязных лужах расходились желтовато-лиловые круги.
В последние годы я жил в городах из стекла, среди лифтов и эскалаторов; или на мягких холмах с серпантином дорог и кипарисами, превращенных в заповедники для иностранных туристов - с вертолетными площадками, аэропортами, бассейнами, мощными линиями электропередач, ретрансляторами мобильной связи, установленными на средневековых колокольнях.
Я перешел из одного мира в другой, а писать начал еще и потому, что хотелось оставить память об этом переходе - сегодня, когда все молодые писатели будто погрузились с головой в вечное настоящее наших дней и не видят ничего ни в прошлом, ни в будущем.
Но, пытаясь подвести итог общественным событиям или сосредоточиваясь на частных, я не вижу никакого осмысленного прямого пути, никакой разумной истории, ведущей к цели. Я прожил послевоенную разруху и 68-й год, экономическое чудо и Войну в Заливе; я боролся, познавал женщин, женился, у меня родились дети, я состарился. Но в этих фактах нет ни закономерности, ни порядка. Их можно объяснить каждый в отдельности, но они не образуют интриги и не складываются в роман. Между ними - пустота; смысл целого ускользает, лишь блеснет иногда в деталях, мгновениях и тут же теряется. Память, если не делать усилия припоминания, состоит из осколков. Целостность принадлежит другим; ею управляет безымянная сила власти, которая следит за прочностью общественного устройства, устанавливает общепринятые смыслы и диктует, что забыть. Это она - главное действующее лицо, которое управляет повествованием. А нам остается описание, банальная роскошь мелких подробностей..
Автор пишет, что "черновая тетрадь вызывает у него скуку и отвращение", и по мере чтения лично я вполне прониклась лишь этими чувствами. Повествование показалось нестерпимо унылым. Текст не вовлек, не затронул за эмоции и не внушил сопереживания даже на деталях, обычно вызывающих у меня безусловную реакцию, как у собачки Павлова. Например, описывается, как отец, вернувшийся из партизанов, следил на глазах у всей семьи за незаконнорожденной падчерицей с рукой в штанах. Какую читательскую реакцию может/должна вызывать такая деталь? Вопрос не риторический, интересен разброс мнений. Но текст Луперино вызвал лишь желание отмахнуться как от надоедливой осенней мухи. Стилистика произвела впечатление даже в переводе, но, закрыв последнюю страницу, я осталась при ощущении, что в романе выхолощено все живое, примерно как в паноптикуме восковых фигур. До конца дочитала только потому, что никак не могла поверить, что ничего другого и не будет. Ну, и пока я ждала, когда же начнется, он и кончился.
[Справка об авторе]Романо Луперини родился в 1940 году в г. Лукке (Тоскана). С 1980 года он преподает историю итальянской литературы в Университете г. Сиены, является одним из руководителей Национальной Университетской Ассоциации Преподавателей и Исследователей Итальянского Языка. Он является главным редактором журналов «Аллегория» (литературная теория, методология и критика); «Модерна» (литературная теория и критика); «Кикибио», журнала для преподавателей. Р. Луперини ведет серию «История и литература» в издательстве «Манни», в которой публикуются произведения современных поэтов и писателей, а также серию «Литературная теория и критика» в издательстве «Иститути эдиторьяли э Полиграфичи Интернационали»; серии «Знание», «Идеи и образы», «Текст и его интерпретация» в издательстве «Палумбо» (Палермо). Он - автор книг по истории и теории литературы и политической истории интеллигенции.
[Библиография]
«Пессимизм и веризм в творчестве Джованни Верги». Падуя, 1968;
«Итальянская коммунистическая партия и студенческое движение». Милан, 1969;
«Марксизм и литература». Бари, 1971;
«Литература и идеология Италии начала XX века: очерки и заметки о журнале „Воче“ и его сотрудниках». Пиза, 1971;
«Левая интеллигенция и идеология восстановления в послевоенный период». Рим,1971;
«Гордость и смирение отчаяния. Природа и общество, маска и реальность в последних произведениях Верги». Рим, 1974;
«Марксизм и интеллигенция». Падуя, 1974;
«Верга и повествовательные структуры реализма. Рассказ о Россо Мальпело». Падуя, 1976;
«Верга». Бари, 1977;
«Шипио Златапер». Флоренция, 1977;
«Кризис интеллигенции в эпоху Джолитти». Флоренция, 1978;
«XX век. Идеологический аппарат, интеллигенция, формальные системы в современной итальянской литературе». Турин, 1980;
«Монтале, или Невозможная личность». Неаполь, 1984;
«Начало XX века и эксперимент журнала „Воче“». Рим-Бари, 1984;
«История Монтале». Рим-Бари, 1986, 2006;
«Борьба умов: к портрету Франко Фортини». Рим, 1986;
«Символ и аллегорическая конструкция в произведениях Верги». Болонья, 1989;
«Луиджи Пиранделло и его роман „Покойный Маттиа Паскаль“». Турин, 1989;
«Современная аллегория. Очерки об аллегории как художественной форме и методе познания». Рим, 1990;
«Введение в творчество Пиранделло». Рим-Бари, 1992;
«Федерико Тоцци: экспрессионистская фрагментарность и романная реконструкция». Модена, 1994;
«Федерико Тоцци. Образы, идеи, произведения». Рим-Бари, 1996;
«Преподаватель как интеллектуал». Милан, 1998;
«Против времени. Критика и литература между модернизмом и постмодернизмом: предложения, споры и итоги конца века». Неаполь, 1999;
«Пиранделло». Рим-Бари, 1999;
«Диалог и конфликт. За материалистическую герменевтику». Рим-Бари, 1999;
«Преподавать литературу сегодня». Лечче, 2000, 2006;
«Ивы растут у воды». Лечче, 2002;
«Критические очерки». Неаполь, 2002;
«Конец постмодернизма». Неаполь, 2005;
«Самосознание эпохи модерна». Неаполь, 2006;
«Современность Верги». Рим-Бари, 2006;
«Встреча и случай. Современные рассказы и судьба западного человека». Рим-Бари, 2007;
«Будущее Фортини». Лечче, 2007.
«Текст и его интерпретация: история и антология итальянской литературы в контексте европейской цивилизации» (в соавторстве с П. Катальди и Л. Маркьяни). Изд. «Палумбо», Палермо, 1996,2004;
«Текст и его интерпретация. История итальянской литературы в контексте европейской цивилизации» (в соавторстве с П. Катальди). В 4-х томах. Изд. «Палумбо», Палермо, 1999.
В июне 2008 года в издательстве «Селлерио» выходит его роман «Экстремальное время».
[Наброски]
Бытует мнение, что любой человек старше тридцати лет способен написать минимум одну сносную книгу - автобиографическую. Этот роман, похоже, успешно его опровергает. Во вступлении автор обещает не больше, не меньше, а портрет эпохи - войны (от Второй Мировой до Войны в Заливе), послевоенное время, закат деревенской культуры, кризис коммунизма, отношения между городом и деревней... В общем, всю историческую ситуацию до наступления "эпохи постмодерна" включительно. [Цитата]"Оно включает и движение Сопротивления (непосредственным участником которого был отец героя), трудности, лишения и нищету послевоенного времени, экономическое чудо, 68 год, последовавшее затем разочарование, «Красные бригады» и убийство Моро, кризис коммунизма, рождение современных цифровых (или электронных) глобализованных обществ. Таким образом, повествование движется от деревни, в которой провел свою юность отец и куда подростком вернулся сын, к большим европейским и американским городам (тут Рим, Париж, Торонто, Нью-Йорк), насыщенным теперь постмодернистской культурой. На этих страницах, в итоге, должен был получиться портрет эпохи." И обещает дополнить рассказом "...о противоречии между полами и поколениями, то есть между мужским и женским началом, между отцом и сыном, увиденном в основополагающей перспективе смерти и смысла человеческой жизни. Так родился своего рода рассказ-завещание, не без нотки грусти и меланхолии: человек подводит итог собственной жизни, и тем самым, итог жизни целого поколения, окинув взглядом еще и общий человеческий удел."с)
Вступление оказалось значительнее романа. Невольно восхищает профессиональное умение автора (см.справку) выдать нужду за добродетель. Для исчерпывающего представления о форме и содержании достаточно одной [страницы]Еще немного, и я уйду в никуда. И вот - я даю себе свободу, которая в другое время показалась бы мне постыдной и немыслимой: опубликовать страницы, в которых неразделимо слиты грязь прожитой жизни и странное чувство освобождения от написанного, которое защищает и возвышает. Оправданием мне служит надежда оставить свидетельство не просто индивидуального существования, но века, в котором я жил, и который сейчас тоже клонится к закату. Впрочем, меня беспокоит мое имя на титульном листе. Хотелось бы, чтобы за ним стояли цельность, а не раздвоение личности, последовательное поведение, а не повторяющиеся навязчивые состояния; и непреложность правды - правды доказуемой, твердой и однозначной, - а не литературный вымысел, который обольщает и говорит намеками. Эта старая черновая тетрадь вызывает у меня скуку и отвращение.
И, тем не менее, я чувствую необходимость писать в ней. Наши поступки, как и написанные слова, перестают принадлежать тому, кто их совершил, и обретают собственную жизнь. Отныне у них есть своя правота и самостоятельное значение. Так и эти страницы, если они кому-нибудь интересны, живут своей жизнью, независимо от того, кто их написал. Затрагивая душу и ум читателя, они, возможно, как-то повлияют на него, а вместе с ним, и на других. По прошествии времени страницы эти также станут прахом и молчанием.
Когда я был ребенком, еще существовали станции дилижансов. В сотне метров от дома, на заросшей травой городской площади, рядом с серыми, из вощеной ткани, кубами распряженных карет с висящими в воздухе оглоблями, лошади в шорах рыли копытами землю, фыркали, нюхая ее. Я с любопытством рассматривал их, а они поднимали хвосты и роняли зеленоватые комья навоза, продолговатые, гладкие, дымящиеся. Вокруг них в грязных лужах расходились желтовато-лиловые круги.
В последние годы я жил в городах из стекла, среди лифтов и эскалаторов; или на мягких холмах с серпантином дорог и кипарисами, превращенных в заповедники для иностранных туристов - с вертолетными площадками, аэропортами, бассейнами, мощными линиями электропередач, ретрансляторами мобильной связи, установленными на средневековых колокольнях.
Я перешел из одного мира в другой, а писать начал еще и потому, что хотелось оставить память об этом переходе - сегодня, когда все молодые писатели будто погрузились с головой в вечное настоящее наших дней и не видят ничего ни в прошлом, ни в будущем.
Но, пытаясь подвести итог общественным событиям или сосредоточиваясь на частных, я не вижу никакого осмысленного прямого пути, никакой разумной истории, ведущей к цели. Я прожил послевоенную разруху и 68-й год, экономическое чудо и Войну в Заливе; я боролся, познавал женщин, женился, у меня родились дети, я состарился. Но в этих фактах нет ни закономерности, ни порядка. Их можно объяснить каждый в отдельности, но они не образуют интриги и не складываются в роман. Между ними - пустота; смысл целого ускользает, лишь блеснет иногда в деталях, мгновениях и тут же теряется. Память, если не делать усилия припоминания, состоит из осколков. Целостность принадлежит другим; ею управляет безымянная сила власти, которая следит за прочностью общественного устройства, устанавливает общепринятые смыслы и диктует, что забыть. Это она - главное действующее лицо, которое управляет повествованием. А нам остается описание, банальная роскошь мелких подробностей..
Автор пишет, что "черновая тетрадь вызывает у него скуку и отвращение", и по мере чтения лично я вполне прониклась лишь этими чувствами. Повествование показалось нестерпимо унылым. Текст не вовлек, не затронул за эмоции и не внушил сопереживания даже на деталях, обычно вызывающих у меня безусловную реакцию, как у собачки Павлова. Например, описывается, как отец, вернувшийся из партизанов, следил на глазах у всей семьи за незаконнорожденной падчерицей с рукой в штанах. Какую читательскую реакцию может/должна вызывать такая деталь? Вопрос не риторический, интересен разброс мнений. Но текст Луперино вызвал лишь желание отмахнуться как от надоедливой осенней мухи. Стилистика произвела впечатление даже в переводе, но, закрыв последнюю страницу, я осталась при ощущении, что в романе выхолощено все живое, примерно как в паноптикуме восковых фигур. До конца дочитала только потому, что никак не могла поверить, что ничего другого и не будет. Ну, и пока я ждала, когда же начнется, он и кончился.
[Справка об авторе]Романо Луперини родился в 1940 году в г. Лукке (Тоскана). С 1980 года он преподает историю итальянской литературы в Университете г. Сиены, является одним из руководителей Национальной Университетской Ассоциации Преподавателей и Исследователей Итальянского Языка. Он является главным редактором журналов «Аллегория» (литературная теория, методология и критика); «Модерна» (литературная теория и критика); «Кикибио», журнала для преподавателей. Р. Луперини ведет серию «История и литература» в издательстве «Манни», в которой публикуются произведения современных поэтов и писателей, а также серию «Литературная теория и критика» в издательстве «Иститути эдиторьяли э Полиграфичи Интернационали»; серии «Знание», «Идеи и образы», «Текст и его интерпретация» в издательстве «Палумбо» (Палермо). Он - автор книг по истории и теории литературы и политической истории интеллигенции.
[Библиография]
«Пессимизм и веризм в творчестве Джованни Верги». Падуя, 1968;
«Итальянская коммунистическая партия и студенческое движение». Милан, 1969;
«Марксизм и литература». Бари, 1971;
«Литература и идеология Италии начала XX века: очерки и заметки о журнале „Воче“ и его сотрудниках». Пиза, 1971;
«Левая интеллигенция и идеология восстановления в послевоенный период». Рим,1971;
«Гордость и смирение отчаяния. Природа и общество, маска и реальность в последних произведениях Верги». Рим, 1974;
«Марксизм и интеллигенция». Падуя, 1974;
«Верга и повествовательные структуры реализма. Рассказ о Россо Мальпело». Падуя, 1976;
«Верга». Бари, 1977;
«Шипио Златапер». Флоренция, 1977;
«Кризис интеллигенции в эпоху Джолитти». Флоренция, 1978;
«XX век. Идеологический аппарат, интеллигенция, формальные системы в современной итальянской литературе». Турин, 1980;
«Монтале, или Невозможная личность». Неаполь, 1984;
«Начало XX века и эксперимент журнала „Воче“». Рим-Бари, 1984;
«История Монтале». Рим-Бари, 1986, 2006;
«Борьба умов: к портрету Франко Фортини». Рим, 1986;
«Символ и аллегорическая конструкция в произведениях Верги». Болонья, 1989;
«Луиджи Пиранделло и его роман „Покойный Маттиа Паскаль“». Турин, 1989;
«Современная аллегория. Очерки об аллегории как художественной форме и методе познания». Рим, 1990;
«Введение в творчество Пиранделло». Рим-Бари, 1992;
«Федерико Тоцци: экспрессионистская фрагментарность и романная реконструкция». Модена, 1994;
«Федерико Тоцци. Образы, идеи, произведения». Рим-Бари, 1996;
«Преподаватель как интеллектуал». Милан, 1998;
«Против времени. Критика и литература между модернизмом и постмодернизмом: предложения, споры и итоги конца века». Неаполь, 1999;
«Пиранделло». Рим-Бари, 1999;
«Диалог и конфликт. За материалистическую герменевтику». Рим-Бари, 1999;
«Преподавать литературу сегодня». Лечче, 2000, 2006;
«Ивы растут у воды». Лечче, 2002;
«Критические очерки». Неаполь, 2002;
«Конец постмодернизма». Неаполь, 2005;
«Самосознание эпохи модерна». Неаполь, 2006;
«Современность Верги». Рим-Бари, 2006;
«Встреча и случай. Современные рассказы и судьба западного человека». Рим-Бари, 2007;
«Будущее Фортини». Лечче, 2007.
«Текст и его интерпретация: история и антология итальянской литературы в контексте европейской цивилизации» (в соавторстве с П. Катальди и Л. Маркьяни). Изд. «Палумбо», Палермо, 1996,2004;
«Текст и его интерпретация. История итальянской литературы в контексте европейской цивилизации» (в соавторстве с П. Катальди). В 4-х томах. Изд. «Палумбо», Палермо, 1999.
В июне 2008 года в издательстве «Селлерио» выходит его роман «Экстремальное время».
[Наброски]