42 (Голод)
В детстве я был анорексиком. Маленьким, лопоухим мальчишкой с дефицитом губ для прикрытия передних зубов. Тощеньким и перманентно, по мнению моей мамы, находящимся на грани смерти от истощения. Можно, конечно, с ней было согласиться - я и в самом деле ел плохо.
[Spoiler (click to open)]
Кожа у меня была цвета сантехфаянса, глазки голубенькими, волосюшки до плеч, белесые и вьющиеся. Эдакий херувимчик без крылышек - поголовно все женщины всегда и везде испытывали ко мне неукротимые материнские чувства. Использование женского расположения было для меня естественным, как дыхание. Маленький гадёныш-манипулятор.
В те времена мы жили в горнорудном посёлке недалеко от Джезказгана. В его окрестностях добывали уран. Отец работал энергетиком на руднике, мать учительствовала. Родители с утра и до вечера были на работе. Забота обо мне, третьекласснике, практически полностью легла на плечи моей сестры Светки, учившейся в девятом. Она готовила меня к походам в школу, одевала, следила за тем, чтобы в моём носу не было соплей, а уроки сделаны, кормила, вернее вела отчаянную войну с моим стремлением умереть от голода. Судя по тому, что я жив до сих пор и довольно упитан, она этого демона победила. Но как это ей далось! Сейчас, спустя множество лет она смеётся. Но тогда, по её словам, готова была раскроить мне череп и содрать с меня кожу. Фантазия у неё всегда была богатой. На какие только ухищрения она не шла, чтобы впихнуть в меня хотя бы ложку еды. Маман у нас отличалась строгостью, но я - маленький издыхающий любимчик и с меня были взятки гладки. А вот сестре за брата доставалось за дело и без дела.
*****
- Гарик, я пожарила бататы (любимое блюдо южно-американских индейцев араваков), - произнесла она ласково-вкрадчивым голоском. По её мнению романтика этого слова должна была пробудить во мне аппетит. Но подхалимские нотки в Светкиной интонации сразу же меня насторожили. Я посмотрел на обжаренные до золотистого цвета полудольки чего-то, вызывающего у меня тошнотворное отвращение и в моей голове зародились оправданные подозрения.
- Да?! …а почему они похожи на картошку?! …не буду!
- Жри сволочь! - бац! звонкая затрещина.
- А-а-а-а...
*****
Родители выбрались из родных пенатов за два года до описываемых событий и приехали в этот посёлок за длинным рублём. Отец частенько про себя напевал на мотив известной песенки следующую фразу: а я еду, а я еду за деньгами, за туманом едут только дураки. Познакомились они, будучи студентами пединститута. Потом отец понял, что стезя учителя не его - ни денег на содержание семьи, ни жилья не заработать. Он бросил это неблагодарное дело, устроился электромонтёром в какую-то энергосеть, так же поступив на вечернее отделение политехнического института на автоматику и телемеханику. Работая днями и учась вечерами, отец попутно сдавал сессии за себя и за двоюродного братца моей матери, который учился в том же институте. Они с дядей Вовой были очень похожи и их часто путали - оба маленького роста, черноволосые и светлоглазые, вирулентные, необычайно сильные физически, вечно хохочущие и, как бы это помягче сказать, слегка ёбнутые. Нет бы уметь сморкаться в платок, уметь пользоваться ножом и вилкой - этого не было в помине. Вот дать кому-нибудь в глаз, да, завсегда-пожалуйста. Наверное, мать и выбрала отца себе в мужья именно поэтому - он был почти точной копией мальчишки, с которым она провела детство. Проработав электриком пять лет и окончив институт, отец получил квартиру. Но заработки оставляли желать лучшего, и наша семья двинулась по стране в поисках финансового благополучия. «А я еду, а я еду за деньгами, за туманом едут только дураки».
Мать с отцом были детьми войны - безотцовщина, нищета, голод. В этом посёлке они впервые стали получать настоящие деньги. Купили мебель, телевизор, стали подумывать о машине. И впервые наелись вдосталь того, чего хотели. Помню большой керамический бочонок, размером с ведро, полный шоколадных карагандинских конфет - Мишка на севере, Белочка, грильяж. И мать с сестрой едят эти конфеты, как не в себя. Этот бочонок жив до сих пор, и так же наполнен конфетами. Для отца одним из основных критериев хорошести человека было то, как тот ел. Если любил это дело, значит был приемлем для общения и снисхождения. Отец презирал привередливых к еде людей. И вот поди ж ты, его собственный сын… но всё было не так безнадёжно.
*****
В те времена, конец 60-х - начало 70-х прошлого века, в тех краях практиковался промышленный отстрел сайгаков для снабжения населения мясом. Стрелки на мотоциклах с колясками преследовали по степи стада антилоп, расстреливая их на ходу. Сзади ехали грузовики в которые мужики, добивая подранков, собирали добычу. Потом мясо продавалось населению по смешным ценам - лишь бы отбить стоимость горючего и боеприпасов. Охотниками были работники рудника. Машины тоже выделял рудник. Отцу, как участнику этих операций, сайгачатина доставалось бесплатно. Как правило это происходило глубокой осенью, когда уже стояла устойчивая минусовая температура, необходимая для хранения большого количества мяса вне холодильников.
И вот однажды я захожу в сарай, а там, на импровизированных вешалках вроде тех, на которые развешивают верхнюю одежду в шифоньере, висят штук двадцать освежёванных сайгачьих туш. Вид огромного количества сизо-красного сырого мяса, его насыщенный запах, вызвали у меня приступ сильнейшего голодного слюнотечения. Я с тех пор не могу спокойно видеть кровавую сырую плоть и спокойно вдыхать её аромат, у меня всегда начинает сосать под ложечкой.
Я со своим приятелем Юркой Бухариным идём по улице. В каждой руке у нас по шампуру шашлыка. За нами трусят околоточные барбосы. Мы съедаем куски пожирнее и помягче, а постные сплёвываем собакам. Те вежливо их подъедают и даже не дерутся между собою, они сытые. Тогда ещё не было нынешней вакханалии изысканных шашлычных маринадов, использовались только уксус, репчатый лук и перец - поэтому шашлык всегда был вкусным.
Как-то раз отец принёс палтуса. Огромная рыбина не помещалась на кухонном столе. Её хвост свешивается чуть не до полу и наша Ксанька, утробно урча и завывая, алчно жуёт его.
Большие, истекающие жиром, куски жареной рыбы в блюде посередине стола. Ммммм… во мне начал проклёвываться маленький хищник.
*****Окончательный предел на моём влечении к голодной смерти, а возможно и первую буквицу в записях моей взрослой судьбы, поставил следующий случай:
Сашка Архангельский, Светкин ухажёр, пригласил её в кино, какое-то индийское, шедшее в поселковом клубе. Сестрице очень не хотелось меня брать, но я, проявив всю свою зловредность, настоял на обратном. Деваться ей было некуда, я бы обязательно наябедничал родителям и её бы наказали. Она, скрепя сердце, согласилась. Стояла середина ноября, было уже довольно прохладно, скорее даже холодно, вот-вот наступит зима.
Пока наша троица наслаждалась лицезрением оливковотелых индийских молодцев и сисястых индийских баб под тропическим индийским же солнцем, на улице случился катаклизм: погода резко ухудшилась. Температура внезапно опустилась градусов на двадцать ниже нуля, начался буран. В Центральном Казахстане подобное случается.
По окончании сеанса мы как цуцики дрожали в фойе, не решаясь выскочить на улицу - одеты мы были легко и явно не по погоде. Сестра с Сашкой смогли бы добежать до дома, но мне, мелкому шибздику, это явно было не по силам. Светка яростно шипела на меня, сердито тараща глаза.
Здесь нас и обнаружила Тамара Матвеевна, директор клуба, женщина за сорок, крепенькая и невысокая. Она сразу оценила нашу проблему, и завела к себе. А проживала она в паре комнат, расположенных в здании клуба.
Посёлок был маленьким и все друг друга знали. Кроме того ей нравился наш отец. Он нравился всем женщинам без исключения.
У себя в квартире Тамара Матвеевна заставила Сашку поддеть под куртку её шерстяную кофту, напялила на него свою песцовую шапку, меховые рукавицы и выпроводила на улицу за одеждой для нас. Наша мама уже должна была быть дома.
Мы сидели за столом, ели бутерброды, приготовленные для нас хозяйкой, запивая их сладким горячим чаем. Женщины вели светскую беседу. Я же сидя на стуле, болтая ногами и бесконечно пережёвывая кусочек колбасы, никак не решаясь его проглотить, пялился по сторонам. Вдруг моё внимание привлекла большая звезда, покрытая красной эмалью, с изображением солдата на щите спереди, которая лежала на стеклянной полке серванта. Орден Красной звезды. Я разбирался в этом. У меня была иллюстрированная книжка про ордена. И я постоянно её штудировал.
Я прервал разговор двух кумушек вопросом:
-Тётя Тамара, это ваша? - она обернулась ко мне.
- Да.
- А как вы её получили?
Немного помолчав, Тамара Матвеевна, улыбнувшись ответила:
- Кушать очень хотела.
- ?
- Когда началась война, мы жили в пригороде Ленинграда… мама, бабушка, папа и я… папу забрали на фронт и сразу убили… еды не было… бабушка заболела и умерла… потом мама… а мне было 16 лет… я ещё не работала… кушать очень хотелось… и я пошла к солдатам… они меня накормили… а потом дали в руки винтовку и сказали: отрабатывай…
Женщина перестала улыбаться. Её лицо изменилось, приобрело звериные черты. Оно стало страшным. Такой холодной и лютой злобы в глазах я никогда не видел раньше, да и по сю пору тоже. Этот взгляд я пронёс через всю свою жизнь.
- Я застрелила 42 немца.
[Spoiler (click to open)]
Кожа у меня была цвета сантехфаянса, глазки голубенькими, волосюшки до плеч, белесые и вьющиеся. Эдакий херувимчик без крылышек - поголовно все женщины всегда и везде испытывали ко мне неукротимые материнские чувства. Использование женского расположения было для меня естественным, как дыхание. Маленький гадёныш-манипулятор.
В те времена мы жили в горнорудном посёлке недалеко от Джезказгана. В его окрестностях добывали уран. Отец работал энергетиком на руднике, мать учительствовала. Родители с утра и до вечера были на работе. Забота обо мне, третьекласснике, практически полностью легла на плечи моей сестры Светки, учившейся в девятом. Она готовила меня к походам в школу, одевала, следила за тем, чтобы в моём носу не было соплей, а уроки сделаны, кормила, вернее вела отчаянную войну с моим стремлением умереть от голода. Судя по тому, что я жив до сих пор и довольно упитан, она этого демона победила. Но как это ей далось! Сейчас, спустя множество лет она смеётся. Но тогда, по её словам, готова была раскроить мне череп и содрать с меня кожу. Фантазия у неё всегда была богатой. На какие только ухищрения она не шла, чтобы впихнуть в меня хотя бы ложку еды. Маман у нас отличалась строгостью, но я - маленький издыхающий любимчик и с меня были взятки гладки. А вот сестре за брата доставалось за дело и без дела.
*****
- Гарик, я пожарила бататы (любимое блюдо южно-американских индейцев араваков), - произнесла она ласково-вкрадчивым голоском. По её мнению романтика этого слова должна была пробудить во мне аппетит. Но подхалимские нотки в Светкиной интонации сразу же меня насторожили. Я посмотрел на обжаренные до золотистого цвета полудольки чего-то, вызывающего у меня тошнотворное отвращение и в моей голове зародились оправданные подозрения.
- Да?! …а почему они похожи на картошку?! …не буду!
- Жри сволочь! - бац! звонкая затрещина.
- А-а-а-а...
*****
Родители выбрались из родных пенатов за два года до описываемых событий и приехали в этот посёлок за длинным рублём. Отец частенько про себя напевал на мотив известной песенки следующую фразу: а я еду, а я еду за деньгами, за туманом едут только дураки. Познакомились они, будучи студентами пединститута. Потом отец понял, что стезя учителя не его - ни денег на содержание семьи, ни жилья не заработать. Он бросил это неблагодарное дело, устроился электромонтёром в какую-то энергосеть, так же поступив на вечернее отделение политехнического института на автоматику и телемеханику. Работая днями и учась вечерами, отец попутно сдавал сессии за себя и за двоюродного братца моей матери, который учился в том же институте. Они с дядей Вовой были очень похожи и их часто путали - оба маленького роста, черноволосые и светлоглазые, вирулентные, необычайно сильные физически, вечно хохочущие и, как бы это помягче сказать, слегка ёбнутые. Нет бы уметь сморкаться в платок, уметь пользоваться ножом и вилкой - этого не было в помине. Вот дать кому-нибудь в глаз, да, завсегда-пожалуйста. Наверное, мать и выбрала отца себе в мужья именно поэтому - он был почти точной копией мальчишки, с которым она провела детство. Проработав электриком пять лет и окончив институт, отец получил квартиру. Но заработки оставляли желать лучшего, и наша семья двинулась по стране в поисках финансового благополучия. «А я еду, а я еду за деньгами, за туманом едут только дураки».
Мать с отцом были детьми войны - безотцовщина, нищета, голод. В этом посёлке они впервые стали получать настоящие деньги. Купили мебель, телевизор, стали подумывать о машине. И впервые наелись вдосталь того, чего хотели. Помню большой керамический бочонок, размером с ведро, полный шоколадных карагандинских конфет - Мишка на севере, Белочка, грильяж. И мать с сестрой едят эти конфеты, как не в себя. Этот бочонок жив до сих пор, и так же наполнен конфетами. Для отца одним из основных критериев хорошести человека было то, как тот ел. Если любил это дело, значит был приемлем для общения и снисхождения. Отец презирал привередливых к еде людей. И вот поди ж ты, его собственный сын… но всё было не так безнадёжно.
*****
В те времена, конец 60-х - начало 70-х прошлого века, в тех краях практиковался промышленный отстрел сайгаков для снабжения населения мясом. Стрелки на мотоциклах с колясками преследовали по степи стада антилоп, расстреливая их на ходу. Сзади ехали грузовики в которые мужики, добивая подранков, собирали добычу. Потом мясо продавалось населению по смешным ценам - лишь бы отбить стоимость горючего и боеприпасов. Охотниками были работники рудника. Машины тоже выделял рудник. Отцу, как участнику этих операций, сайгачатина доставалось бесплатно. Как правило это происходило глубокой осенью, когда уже стояла устойчивая минусовая температура, необходимая для хранения большого количества мяса вне холодильников.
И вот однажды я захожу в сарай, а там, на импровизированных вешалках вроде тех, на которые развешивают верхнюю одежду в шифоньере, висят штук двадцать освежёванных сайгачьих туш. Вид огромного количества сизо-красного сырого мяса, его насыщенный запах, вызвали у меня приступ сильнейшего голодного слюнотечения. Я с тех пор не могу спокойно видеть кровавую сырую плоть и спокойно вдыхать её аромат, у меня всегда начинает сосать под ложечкой.
Я со своим приятелем Юркой Бухариным идём по улице. В каждой руке у нас по шампуру шашлыка. За нами трусят околоточные барбосы. Мы съедаем куски пожирнее и помягче, а постные сплёвываем собакам. Те вежливо их подъедают и даже не дерутся между собою, они сытые. Тогда ещё не было нынешней вакханалии изысканных шашлычных маринадов, использовались только уксус, репчатый лук и перец - поэтому шашлык всегда был вкусным.
Как-то раз отец принёс палтуса. Огромная рыбина не помещалась на кухонном столе. Её хвост свешивается чуть не до полу и наша Ксанька, утробно урча и завывая, алчно жуёт его.
Большие, истекающие жиром, куски жареной рыбы в блюде посередине стола. Ммммм… во мне начал проклёвываться маленький хищник.
*****Окончательный предел на моём влечении к голодной смерти, а возможно и первую буквицу в записях моей взрослой судьбы, поставил следующий случай:
Сашка Архангельский, Светкин ухажёр, пригласил её в кино, какое-то индийское, шедшее в поселковом клубе. Сестрице очень не хотелось меня брать, но я, проявив всю свою зловредность, настоял на обратном. Деваться ей было некуда, я бы обязательно наябедничал родителям и её бы наказали. Она, скрепя сердце, согласилась. Стояла середина ноября, было уже довольно прохладно, скорее даже холодно, вот-вот наступит зима.
Пока наша троица наслаждалась лицезрением оливковотелых индийских молодцев и сисястых индийских баб под тропическим индийским же солнцем, на улице случился катаклизм: погода резко ухудшилась. Температура внезапно опустилась градусов на двадцать ниже нуля, начался буран. В Центральном Казахстане подобное случается.
По окончании сеанса мы как цуцики дрожали в фойе, не решаясь выскочить на улицу - одеты мы были легко и явно не по погоде. Сестра с Сашкой смогли бы добежать до дома, но мне, мелкому шибздику, это явно было не по силам. Светка яростно шипела на меня, сердито тараща глаза.
Здесь нас и обнаружила Тамара Матвеевна, директор клуба, женщина за сорок, крепенькая и невысокая. Она сразу оценила нашу проблему, и завела к себе. А проживала она в паре комнат, расположенных в здании клуба.
Посёлок был маленьким и все друг друга знали. Кроме того ей нравился наш отец. Он нравился всем женщинам без исключения.
У себя в квартире Тамара Матвеевна заставила Сашку поддеть под куртку её шерстяную кофту, напялила на него свою песцовую шапку, меховые рукавицы и выпроводила на улицу за одеждой для нас. Наша мама уже должна была быть дома.
Мы сидели за столом, ели бутерброды, приготовленные для нас хозяйкой, запивая их сладким горячим чаем. Женщины вели светскую беседу. Я же сидя на стуле, болтая ногами и бесконечно пережёвывая кусочек колбасы, никак не решаясь его проглотить, пялился по сторонам. Вдруг моё внимание привлекла большая звезда, покрытая красной эмалью, с изображением солдата на щите спереди, которая лежала на стеклянной полке серванта. Орден Красной звезды. Я разбирался в этом. У меня была иллюстрированная книжка про ордена. И я постоянно её штудировал.
Я прервал разговор двух кумушек вопросом:
-Тётя Тамара, это ваша? - она обернулась ко мне.
- Да.
- А как вы её получили?
Немного помолчав, Тамара Матвеевна, улыбнувшись ответила:
- Кушать очень хотела.
- ?
- Когда началась война, мы жили в пригороде Ленинграда… мама, бабушка, папа и я… папу забрали на фронт и сразу убили… еды не было… бабушка заболела и умерла… потом мама… а мне было 16 лет… я ещё не работала… кушать очень хотелось… и я пошла к солдатам… они меня накормили… а потом дали в руки винтовку и сказали: отрабатывай…
Женщина перестала улыбаться. Её лицо изменилось, приобрело звериные черты. Оно стало страшным. Такой холодной и лютой злобы в глазах я никогда не видел раньше, да и по сю пору тоже. Этот взгляд я пронёс через всю свою жизнь.
- Я застрелила 42 немца.