Наша Христя
Это рассказ моей мамы, и я с удовольствием его помещу в "ЖЖ".
"Моим детям и внукам
Наша Христя
Когда в нашей семье появилась Христя, я не помню. Мне казалось, что она была у нас всегда. До войны у Вити (брата) была няня, Гавриловна, и мама очень тепло всегда о ней говорила. Перед эвакуацией все семейные ценности, кроме фотографий, oставила ей: « Продавайте и покупайте себе продукты". Но Гавриловна все закопала в погребе и торжественно отдала маме, когда мы вернулись. Няня была уже очень старая и больная, переехала жить к дочери, в Одессу. Наверное, тогда ее заменила Христя.
Я пишу и ясно вижу Христю в те, давно прошедшие годы: круглолицая, с большими светло-голубыми глазами, курносая. Каждое утро она тщательно расчесывала густым гребешком волосы. Сейчас я бы сказала, что они были цвета майского меда; туго заплетала две тоненькие косички, нанизывала их на круглый гребень, и втыкала его на макушке. Затем, снова причесывала волосы спереди, надо лбом. В первый класс я пошла уже с длинными и толстыми косами, и Христя терзала меня таким же тщательным расчесыванием волос. Зато за страдания получала компенсацию: каждый день - новая прическа. На каникулах Христя складывала мои косы, как корону на голове. Эта прическа называлась "по-дивоцки.
Такой я была, когда встретилась с Христей. 1945 г.
Много хлопот приносили нам обеим длинные волосы. 1947 г.
Всю жизнь она носила юбки одного покроя. Широкие, собранные в талии, завязанные тесемками. Поверх юбки - ситцевая свободная кофта, с продольными застроченными складками и фартук. НА фартуке - несколько английских булавок. Булавки были очень важным в хозяйстве инструментом: ими Христя ковыряла в ушах, вытаскивала занозы из моих пяток, закалывала оторвавшуюся бретельку или тесемку на юбке.
Первые годы, на государственные праздники, Новый год и Пасху, одевала под юбку длинную вышитую рубашку необыкновенной красоты. Рукава, вокруг ворота и подола были расшиты потрясающими цветами с черными и зелеными листьями. Вышито "крестиком" было так густо, что белая материя даже не просвечивала сквозь вышивку. Христя рассказывала, что на вышивку уходили все зимние вечера. Такую же рубашку она вышила мне. Она сохранилась до сих пор.
В рубашке, вышитой Христей
Мы с Христей были неразлучны. Мама с папой работали с утра до вечера. После ужина, папа снова уходил на работу. Окно его кабинета светилось заполночь.
Нам было очень весело. Вспоминаю, как мы ходили на огород работать. Что-нибудь сажать, выпалывать сорняки,(сапать), или собирать урожай.? Не помню, работали ли мы, наверное, не очень... В памяти осталось, другое: как вырывали морковку, рвали стручки зеленого горошка, молодой лук, чеснок, доставали, принесенный из дому хлеб, и наедались до отвала. К вечеру возвращались ложились на Христину кровать , в кухне. Если было прохладно, упирались замерзшими ногами в печку. Кровать стояла между печкой и окном, и пели. Репертуар у нас был очень широкий. Песни из кинофильмов "Свадьба с приданым", "Кубанские казаки", "Моя любовь", которые мы смотрели по десять раз. Мы пели и украинские песни, как говорила мама, "дурными голосами, « попросту, орали. Любимой была "Ой, ты, Галю, Галю молоденька". Про сельскую доверчивyю "дивчину", которой заморочили голову казаки и украли из родного села. Когда мы доходили до финала: «Пидманулы Галю увезлы с собою, а бидна маты осталась сама, "- я начинала рыдать. Так же я плакала, только тихонько, когда мама играла и пела бетховенского «Сурка".
Потом, спустя годы, я слышала по радио наши песни. ТЕКСТ был тот же, а мелодия другая. Я поняла, что у Христи было полное отсутствие музыкального слуха! Помню слова какого-то советского «хита», в котором была фраза: "Выйди на крылечко, ты, мое сердечко, сразу жизнь становится иной"... Христя пела: «"Сразу все становится иной". "Христя - спрашивала я - «Почему иной? может быть иней?" Приходили с работы родители, и мама чуть не падала в обморок от запаха чеснока и громких воплей. Папа, мама, Витя, а потом и я, пытались научить Христю грамоте. Но ничего не получилось. Звали ее Христина Сергеевна Рыбницкая, но кроме "РЫБ...", она так и не могла ничего прочитать и написать. Странно! У нее был очень живой и острый ум, можно было получить дельные советы. Всем давала очень меткие прозвища, была очень наблюдательной, с прекрасным чувством юмора. Прошло более 60-и лет, а я помню и повторяю ее любимые пословицы и поговорки: "З велыкои хмары - дощу не будэ", «Казав слипый, що побачим", «Який йихав - такого ж сдыбав", «Маленька собачка - до вику цуценя."
Когда рядом кто-нибудь курил, Христя говорила: «Краще зъив бы Що-небудь". Я и сейчас, закуривая сигарету, вспоминаю эту фразу. "Пишов трактор с прицепом"- о директоре института и его жене, которая ходила за ним по пятам.
Уже в Кишиневе, в меня был влюблен мальчик по имени Гермoген. Он приходил каждый день после школы, становился под стенкой и молча стоял, пока его не отправляли домой. Христя упорно называла его Гематоген, хотя в миру он был, вообще, Гера, и каждый день говорила ему: "Гематоген! Шо ты стинку пидпер? Не впадэ. Сидай, або иды додому".
В национальных признаках она совсем не разбиралась. Тех, кто говорил по-украински определяла: «Така гарна украинська жинка!" хотя все евреи на Украине знали украинский язык. Всех восточных называла: «Нэ наши».
"Вчись, Иринка, вчись! Вырастешь, будэшь молотыты гроши!" Это когда я не хотела учить уроки. И часто повторяла "Усэ треба довесты до путя",- что означало довести начатое до конца.
Время было послевоенное. Мы не голодали, но еда часто не нравилась мне. Чаще всего, варили кукурузную кашу-мамалыгу. Это не та мамалыга, которую я потом, спустя годы, отважилась попробовать на каком-то молдавском дне рождения: с маслом, мясной поджаркой и брынзой. Нашу мамалыгу ели с квашеными помидорами и без жира. Папа сидел перед мной, с газетой, и ждал, когда я поем. Христя видя мой страдающий взгляд, тихонько убирала тарелку. Рассеянный папа ничего не замечал. Через какое-то время, он опускал газету, и, видя, что тарелки нет, спрашивал» Все съела?" Я кивала головой, а Христя показывала уже вымытую тарелку. Она очень вкусно готовила: борщ, с чесночными пампушками, икру из синеньких жарила с луком, до черноты. Я любила смотреть, как Христя делала лапшу, а на поверхности котлет ножом рисовала сеточку.. Когда родители приходили из гостей, или я - с именин подружек, первое, о чем ревниво спрашивала Христя: «Що давалы ийсты?"
Днем, мы садились с ней обедать. У меня была маленькая эмалированная мисочка - у нее - большая. Отрезали по толстому куску хлеба, натирали его чесноком. Христя наливала полные миски супа из перловой или ячневой крупы, напевала песню, которую слышала в детстве от беспризорников: «Везде по столово и-и-и, все супы перловыи-и-и. Дайте хлеба крошечку, дайте супу ложечку!" Но мы съедали каждая по три своих миски.
В детстве я часто болела, особенно страдало горло. В таких случаях, Христя заставляла меня открыть рот и большим пальцем давила на небо.- «Пиднебиння сило» - объясняла она. Уж не знаю почему, но небо болело меньше.
Христя уговорила маму и папу купить корову. Уверила их, что будет свое молоко, творог, сливочное масло, и продавать она будет излишки. Родители как-то поддались на эту авантюру. Хотя, до этого были куры, которые вымирали от куриных болезней, потом "какой-то неудачный "кабанчик. В конце концов, Христя привела молодую корову. Назвали ее Красуля. Кормить Красулю было нечем, лугов с травой не было, да и косить траву было-бы некому, поэтому родители каждый выходной, уезжая в Одессу, покупали для нее корм. Молока она давала очень мало, хотя Христя ее усиленно тянула за соски. Кончилось тем, что Красулю продали.
Христя с Красулей
Она часто рассказывала мне про свою деревню, про хату, в которую "Лис дывытся", про родственников. Их было три сестры, родители умерли очень рано. Воспитывала их старшая сестра - Мария. Вторая, после Марии, сестра Паланга, замужем не была. Следующая - Дарка вышла замуж за цыгана, и родила дочку, Анну, звучало по-украински как Ганна, Ганя. О ней попозже.
\Христя с детства и до конца своих дней хромала: одна нога была короче. Я не помню, что она рассказывала по этому поводу. Видимо, из-за хромоты она никогда не была замужем. Когда Христя стала работать у нас, Марии уже не было. Изредка приезжала в гости Дарка, с большим мешком за плечами. В мешке были гостинцы: большой серый деревенский хлеб и много "сушни": сушеные яблоки, груши, чернослив, вишни. Я обожала этот хлеб, пропахший сушней и новой мешковиной. Дарка сообщала деревенские новости. Как сейчас помню: сиплый тихий голос Дарки, и ее рассказы о семье племянника Васи об Ане, и засыпала, не дослушав. Как я мечтала поехать и увидеть: "Як лис в хату дывытся"! Пойти в лес, увидеть своими глазами как в хате висит на нитках сушняк, поплавать, как деревенские дети в « ставке». Сколько раз я просила отпустить с Христей в деревню, но мне так и не разрешили.
Если Дарка долго не приезжала, мы писали ей письма. Для этой цели доставали новую ручку с пером "жабка", и начинали священнодействовать. Мне кажется, что Христя одевала по этому поводу праздничный фартук. "Добрый день, або вечер!" старательно выводила я огромные кривые буквы, только научившись писать правой рукой. Дальше перечисляли, кому добрый день, затем институтские и личные новости, потом на страницу приветы родственникам и знакомым., потом, от кого приветы. Письмо Христя аккуратно складывала в серый, из газетной бумаги, конверт, языком проводила по тому месту, где был намазан клей. Затем так же тщательно приклеивала марку. Начиналось самое главное: написать адрес. Я помнила его наизусть, злилась на Христю, что она мне диктует, но она была неумолима, боясь, что я напишу неверно. "Винницкая область. Станция Попелюхи, село Козловка". "Эти слова звучали, как песня! "Рыбницкой Дарки Сергеевной"- продолжала она. "Христя! Почему ты говоришь Дарки Сергеевной? Правильно Одарке Сергеевне". - «Ни, я знаю, як треба. Прийде Югения Исаковна, спросым у неи". Родители, или Витя разрешали наш спор. Но в следующий раз повторялось то же самое.
Через несколько лет Христя привезла из Козловки племянницу, семнадцатилетнюю "Ганю". С тех пор Аня, так же, как Христя, навсегда вошла в нашу жизнь. Она умела читать и писать, и уже сама отправляла письма в деревню. Была она маленькая изящная, с роскошной длинной косой.
Ганя, я и пионы
Христя определила ее в общежитие, и она стала работать на опытных участках института. Ганна vочень часто болела, обычно лежала у нас дома. Помню, что бабушкина сестра, один из лучших гинекологов-хирургов, сделала ей срочную операцию в oбкомовской больнице. Христя опекала ее, баловала, стала для нее матерью. Кроме Гани, ни у кого из институтских девчат, не было крепдешинового платья и хромовых сапог. Наша семья очень ее любила. Помню, как она рисовала в моем альбоме красивые цветы. Я увязывалась за ней на танцы и свидания, а потом сообщала все, что удалось подглядеть.
Не всегда в наших с Христей отношениях было все так идеально. Довольно часто мы ссорились. Я была очень упрямой, любила говорить "правду в глаза". Но и Христе было упрямства не занимать. В основном, ссорились из-за разных оценок одних и тех же людей и событий. Была она очень веселая, жизнерадостная. никогда не орала на меня, ни разу не шлепнула, что очень поощрялось в те времена., первая шла на примирение. Обычно, таких случаях, спрашивала: « Яку картину будут показывать в пятницу?" А еще лучше, предлагала: "Пидем в субботу до губатых?" "Губати" была семья ее приятельницы Секлиты, где две дочери, внук и сама Секлита, были обладателями больших вывороченных губ, которым могла бы позавидовать какая-нибудь Маша Распутина.
Особенно я любила ходить в гости в общежитие, в котором жила Аня. Меня угощали столовскими котлетами в томатной пасте, Думаю, что там вообще не было мяса. Но мне они казались очень вкусными. Мы возвращались домой, и я рассказывала, какой вкусный был борщ и котлеты. Мама возмущалась, тем, что я опять ела в общежитии, На что Христя отвечала: «Дытына хотила исты." Если мы приходили утром, на некоторых кроватях спали солдаты. Недалеко от института был военный аэродром, и к девчатам приходили "летчики": солдаты срочной службы. "Христя! Почему они всегда спят, когда бы мы не пришли? -"Зморылыся дуже",- отвечала Христя. Спустя время, в институте появлялись новорожденные, часто "лица кавказкой национальности" или «среднеазиатской». А солдаты уезжали домой. Не избежала печальной участи и Аня. Солдат Боря хотел смыться, но Витя каким-то образом его задержал, они расписались в ЗАГСЕ, но свадьбы не было. Так появился первый Христин внук. Аня с "Боркой" уехали в Грозный, а мы стали жить дальше.
Однажды мама увидела, как Христя пытается затолкать в рот нашей собачке, Нерке куриное яйцо. Оказалось, что наш сосед, дед Костюк, обвинил Нерку в том, что она крадет яйца из его курятника и проглатывает. И Христя проводила эксперимент: может ли Нерка «ковтнуть" яйцо.
Зимой часто не было электричества. Ни читать, ни писать, ни вышивать было невозможно. Сидели за столом и предавались воспоминаниям. Чаще всего, говорили о войне, Ведь прошло совсем немного времени, как война закончилась. Мама вспоминала, как ужасно, с шестилетним Витей и мной, трехмесячной, под бомбами, плыли на пароходе. Христя всю войну пробыла в своей Козловке. Она рассказывала об оккупации. Ничего страшного в их деревне, " пид нимцем" не происходило. Никого не трогали. Она даже научила меня песне, которую пели деревенские дети, дразня немцев:
« Гитлер иде на кони,
Сталин - на собаци.
Гитлер каже - до жену.
Сталин каже - в сраци!"
По-моему, Христя была неверующей. Но иногда ездила Александровку, где была церковь, по большим церковным праздникам красила яйца, пекла " паску", варила кутью в "Святый вечер", Приносила веточки вербы в Вербное воскресенье. Как-то была попутная машина в Александровку, и мы с ней решили поехать, посмотреть службу в церкви. Я уже взобралась в грузовик и уселась на деревянную доску, которая заменяла сиденья. Появилась Христя, в праздничной одежде и новой "хустке" внимательно посмотрела на машину, и изрекла: «Я не поиду: в нэи колеса грязни. Пишлы, Иринка, до дому. Що я там нэ бачила!»"
Когда я закончила 5-й класс в институтской школе, родители решили, что пора перебираться мне в Одессу, к бабушке. Витя уже несколько лет жил там. Вместе со мной поехала и Христя. К сожалению, взгляды на мое воспитание у бабушки и Христи были разные, кроме того, Христя привыкла к полной самостоятельности в действиях, и началось противостояние.
Нам хорошо вдвоем 1956 г
Через несколько лет мы переехали в Кишинев, вместе с верной Христей. Жила она с нами почти до моего окончания школы. И была бы до конца своих дней, но у Ани с "Боркой" все было очень плохо, родилась еще девочка. Аня очень болела, « Борка» сильно выпивал и Христя, после долгих раздумий, решила уехать к ней. Потом они все вернулись в институт.
Мы долго не виделись, приехала она к нам, спустя несколько лет, на похороны папы. Я, приезжая к бабушке, на каникулы, уже учась в университете, всякий раз ездила в институт, к Христе и Ане. Борьку, беспробудного пьяницу, к тому времени, уже "нагналы". Христя, работала у других людей, не сомневаюсь, что рассказывала истории из нашей с ней жизни. Так я все знала про девочку, которую она пестовала еще до войны.
Несколько раз она приезжала к нам. Очень жаловалась на боль в ноге, на болезни Ани. Обе трудились до своих последних дней, дали образание Аниным детям.Христя и не могла себе представит, что у нее, совершенно неграмотной женщины, внучка благополучно будет жить в Канаде.
Умерла Христя во время маминой тяжелой болезни, или через короткое время после маминой смерти. Я была в таком состоянии, в таком горе, что ни о ком другом, кроме мамы думать не могла. Вскоре умерла и Аня, прожившая тяжелую и безрадостную жизнь. Я не знаю даже, где они похоронены. В институт, на пепелище, ехать не хотела. Через два года мы уехали из страны.
Когда к нам проходили, люди, не знакомые с Христей, мама всегда так представляла ее "Наша Христя!" и она, на самом деле, была членом нашей семьи. Мне не удалось положить цветы на ее могилу, попрощаться с ней, и это мучило меня. Решила написать о ней все, что помню. В этом рассказе нет ни слова неправды. Хочется, чтобы мои воспоминания стали своеобразным памятником, светлому, верному нашей семье человеку, которого мы все так любили - нашей Христе.
"Моим детям и внукам
Наша Христя
Когда в нашей семье появилась Христя, я не помню. Мне казалось, что она была у нас всегда. До войны у Вити (брата) была няня, Гавриловна, и мама очень тепло всегда о ней говорила. Перед эвакуацией все семейные ценности, кроме фотографий, oставила ей: « Продавайте и покупайте себе продукты". Но Гавриловна все закопала в погребе и торжественно отдала маме, когда мы вернулись. Няня была уже очень старая и больная, переехала жить к дочери, в Одессу. Наверное, тогда ее заменила Христя.
Я пишу и ясно вижу Христю в те, давно прошедшие годы: круглолицая, с большими светло-голубыми глазами, курносая. Каждое утро она тщательно расчесывала густым гребешком волосы. Сейчас я бы сказала, что они были цвета майского меда; туго заплетала две тоненькие косички, нанизывала их на круглый гребень, и втыкала его на макушке. Затем, снова причесывала волосы спереди, надо лбом. В первый класс я пошла уже с длинными и толстыми косами, и Христя терзала меня таким же тщательным расчесыванием волос. Зато за страдания получала компенсацию: каждый день - новая прическа. На каникулах Христя складывала мои косы, как корону на голове. Эта прическа называлась "по-дивоцки.
Такой я была, когда встретилась с Христей. 1945 г.
Много хлопот приносили нам обеим длинные волосы. 1947 г.
Всю жизнь она носила юбки одного покроя. Широкие, собранные в талии, завязанные тесемками. Поверх юбки - ситцевая свободная кофта, с продольными застроченными складками и фартук. НА фартуке - несколько английских булавок. Булавки были очень важным в хозяйстве инструментом: ими Христя ковыряла в ушах, вытаскивала занозы из моих пяток, закалывала оторвавшуюся бретельку или тесемку на юбке.
Первые годы, на государственные праздники, Новый год и Пасху, одевала под юбку длинную вышитую рубашку необыкновенной красоты. Рукава, вокруг ворота и подола были расшиты потрясающими цветами с черными и зелеными листьями. Вышито "крестиком" было так густо, что белая материя даже не просвечивала сквозь вышивку. Христя рассказывала, что на вышивку уходили все зимние вечера. Такую же рубашку она вышила мне. Она сохранилась до сих пор.
В рубашке, вышитой Христей
Мы с Христей были неразлучны. Мама с папой работали с утра до вечера. После ужина, папа снова уходил на работу. Окно его кабинета светилось заполночь.
Нам было очень весело. Вспоминаю, как мы ходили на огород работать. Что-нибудь сажать, выпалывать сорняки,(сапать), или собирать урожай.? Не помню, работали ли мы, наверное, не очень... В памяти осталось, другое: как вырывали морковку, рвали стручки зеленого горошка, молодой лук, чеснок, доставали, принесенный из дому хлеб, и наедались до отвала. К вечеру возвращались ложились на Христину кровать , в кухне. Если было прохладно, упирались замерзшими ногами в печку. Кровать стояла между печкой и окном, и пели. Репертуар у нас был очень широкий. Песни из кинофильмов "Свадьба с приданым", "Кубанские казаки", "Моя любовь", которые мы смотрели по десять раз. Мы пели и украинские песни, как говорила мама, "дурными голосами, « попросту, орали. Любимой была "Ой, ты, Галю, Галю молоденька". Про сельскую доверчивyю "дивчину", которой заморочили голову казаки и украли из родного села. Когда мы доходили до финала: «Пидманулы Галю увезлы с собою, а бидна маты осталась сама, "- я начинала рыдать. Так же я плакала, только тихонько, когда мама играла и пела бетховенского «Сурка".
Потом, спустя годы, я слышала по радио наши песни. ТЕКСТ был тот же, а мелодия другая. Я поняла, что у Христи было полное отсутствие музыкального слуха! Помню слова какого-то советского «хита», в котором была фраза: "Выйди на крылечко, ты, мое сердечко, сразу жизнь становится иной"... Христя пела: «"Сразу все становится иной". "Христя - спрашивала я - «Почему иной? может быть иней?" Приходили с работы родители, и мама чуть не падала в обморок от запаха чеснока и громких воплей. Папа, мама, Витя, а потом и я, пытались научить Христю грамоте. Но ничего не получилось. Звали ее Христина Сергеевна Рыбницкая, но кроме "РЫБ...", она так и не могла ничего прочитать и написать. Странно! У нее был очень живой и острый ум, можно было получить дельные советы. Всем давала очень меткие прозвища, была очень наблюдательной, с прекрасным чувством юмора. Прошло более 60-и лет, а я помню и повторяю ее любимые пословицы и поговорки: "З велыкои хмары - дощу не будэ", «Казав слипый, що побачим", «Який йихав - такого ж сдыбав", «Маленька собачка - до вику цуценя."
Когда рядом кто-нибудь курил, Христя говорила: «Краще зъив бы Що-небудь". Я и сейчас, закуривая сигарету, вспоминаю эту фразу. "Пишов трактор с прицепом"- о директоре института и его жене, которая ходила за ним по пятам.
Уже в Кишиневе, в меня был влюблен мальчик по имени Гермoген. Он приходил каждый день после школы, становился под стенкой и молча стоял, пока его не отправляли домой. Христя упорно называла его Гематоген, хотя в миру он был, вообще, Гера, и каждый день говорила ему: "Гематоген! Шо ты стинку пидпер? Не впадэ. Сидай, або иды додому".
В национальных признаках она совсем не разбиралась. Тех, кто говорил по-украински определяла: «Така гарна украинська жинка!" хотя все евреи на Украине знали украинский язык. Всех восточных называла: «Нэ наши».
"Вчись, Иринка, вчись! Вырастешь, будэшь молотыты гроши!" Это когда я не хотела учить уроки. И часто повторяла "Усэ треба довесты до путя",- что означало довести начатое до конца.
Время было послевоенное. Мы не голодали, но еда часто не нравилась мне. Чаще всего, варили кукурузную кашу-мамалыгу. Это не та мамалыга, которую я потом, спустя годы, отважилась попробовать на каком-то молдавском дне рождения: с маслом, мясной поджаркой и брынзой. Нашу мамалыгу ели с квашеными помидорами и без жира. Папа сидел перед мной, с газетой, и ждал, когда я поем. Христя видя мой страдающий взгляд, тихонько убирала тарелку. Рассеянный папа ничего не замечал. Через какое-то время, он опускал газету, и, видя, что тарелки нет, спрашивал» Все съела?" Я кивала головой, а Христя показывала уже вымытую тарелку. Она очень вкусно готовила: борщ, с чесночными пампушками, икру из синеньких жарила с луком, до черноты. Я любила смотреть, как Христя делала лапшу, а на поверхности котлет ножом рисовала сеточку.. Когда родители приходили из гостей, или я - с именин подружек, первое, о чем ревниво спрашивала Христя: «Що давалы ийсты?"
Днем, мы садились с ней обедать. У меня была маленькая эмалированная мисочка - у нее - большая. Отрезали по толстому куску хлеба, натирали его чесноком. Христя наливала полные миски супа из перловой или ячневой крупы, напевала песню, которую слышала в детстве от беспризорников: «Везде по столово и-и-и, все супы перловыи-и-и. Дайте хлеба крошечку, дайте супу ложечку!" Но мы съедали каждая по три своих миски.
В детстве я часто болела, особенно страдало горло. В таких случаях, Христя заставляла меня открыть рот и большим пальцем давила на небо.- «Пиднебиння сило» - объясняла она. Уж не знаю почему, но небо болело меньше.
Христя уговорила маму и папу купить корову. Уверила их, что будет свое молоко, творог, сливочное масло, и продавать она будет излишки. Родители как-то поддались на эту авантюру. Хотя, до этого были куры, которые вымирали от куриных болезней, потом "какой-то неудачный "кабанчик. В конце концов, Христя привела молодую корову. Назвали ее Красуля. Кормить Красулю было нечем, лугов с травой не было, да и косить траву было-бы некому, поэтому родители каждый выходной, уезжая в Одессу, покупали для нее корм. Молока она давала очень мало, хотя Христя ее усиленно тянула за соски. Кончилось тем, что Красулю продали.
Христя с Красулей
Она часто рассказывала мне про свою деревню, про хату, в которую "Лис дывытся", про родственников. Их было три сестры, родители умерли очень рано. Воспитывала их старшая сестра - Мария. Вторая, после Марии, сестра Паланга, замужем не была. Следующая - Дарка вышла замуж за цыгана, и родила дочку, Анну, звучало по-украински как Ганна, Ганя. О ней попозже.
\Христя с детства и до конца своих дней хромала: одна нога была короче. Я не помню, что она рассказывала по этому поводу. Видимо, из-за хромоты она никогда не была замужем. Когда Христя стала работать у нас, Марии уже не было. Изредка приезжала в гости Дарка, с большим мешком за плечами. В мешке были гостинцы: большой серый деревенский хлеб и много "сушни": сушеные яблоки, груши, чернослив, вишни. Я обожала этот хлеб, пропахший сушней и новой мешковиной. Дарка сообщала деревенские новости. Как сейчас помню: сиплый тихий голос Дарки, и ее рассказы о семье племянника Васи об Ане, и засыпала, не дослушав. Как я мечтала поехать и увидеть: "Як лис в хату дывытся"! Пойти в лес, увидеть своими глазами как в хате висит на нитках сушняк, поплавать, как деревенские дети в « ставке». Сколько раз я просила отпустить с Христей в деревню, но мне так и не разрешили.
Если Дарка долго не приезжала, мы писали ей письма. Для этой цели доставали новую ручку с пером "жабка", и начинали священнодействовать. Мне кажется, что Христя одевала по этому поводу праздничный фартук. "Добрый день, або вечер!" старательно выводила я огромные кривые буквы, только научившись писать правой рукой. Дальше перечисляли, кому добрый день, затем институтские и личные новости, потом на страницу приветы родственникам и знакомым., потом, от кого приветы. Письмо Христя аккуратно складывала в серый, из газетной бумаги, конверт, языком проводила по тому месту, где был намазан клей. Затем так же тщательно приклеивала марку. Начиналось самое главное: написать адрес. Я помнила его наизусть, злилась на Христю, что она мне диктует, но она была неумолима, боясь, что я напишу неверно. "Винницкая область. Станция Попелюхи, село Козловка". "Эти слова звучали, как песня! "Рыбницкой Дарки Сергеевной"- продолжала она. "Христя! Почему ты говоришь Дарки Сергеевной? Правильно Одарке Сергеевне". - «Ни, я знаю, як треба. Прийде Югения Исаковна, спросым у неи". Родители, или Витя разрешали наш спор. Но в следующий раз повторялось то же самое.
Через несколько лет Христя привезла из Козловки племянницу, семнадцатилетнюю "Ганю". С тех пор Аня, так же, как Христя, навсегда вошла в нашу жизнь. Она умела читать и писать, и уже сама отправляла письма в деревню. Была она маленькая изящная, с роскошной длинной косой.
Ганя, я и пионы
Христя определила ее в общежитие, и она стала работать на опытных участках института. Ганна vочень часто болела, обычно лежала у нас дома. Помню, что бабушкина сестра, один из лучших гинекологов-хирургов, сделала ей срочную операцию в oбкомовской больнице. Христя опекала ее, баловала, стала для нее матерью. Кроме Гани, ни у кого из институтских девчат, не было крепдешинового платья и хромовых сапог. Наша семья очень ее любила. Помню, как она рисовала в моем альбоме красивые цветы. Я увязывалась за ней на танцы и свидания, а потом сообщала все, что удалось подглядеть.
Не всегда в наших с Христей отношениях было все так идеально. Довольно часто мы ссорились. Я была очень упрямой, любила говорить "правду в глаза". Но и Христе было упрямства не занимать. В основном, ссорились из-за разных оценок одних и тех же людей и событий. Была она очень веселая, жизнерадостная. никогда не орала на меня, ни разу не шлепнула, что очень поощрялось в те времена., первая шла на примирение. Обычно, таких случаях, спрашивала: « Яку картину будут показывать в пятницу?" А еще лучше, предлагала: "Пидем в субботу до губатых?" "Губати" была семья ее приятельницы Секлиты, где две дочери, внук и сама Секлита, были обладателями больших вывороченных губ, которым могла бы позавидовать какая-нибудь Маша Распутина.
Особенно я любила ходить в гости в общежитие, в котором жила Аня. Меня угощали столовскими котлетами в томатной пасте, Думаю, что там вообще не было мяса. Но мне они казались очень вкусными. Мы возвращались домой, и я рассказывала, какой вкусный был борщ и котлеты. Мама возмущалась, тем, что я опять ела в общежитии, На что Христя отвечала: «Дытына хотила исты." Если мы приходили утром, на некоторых кроватях спали солдаты. Недалеко от института был военный аэродром, и к девчатам приходили "летчики": солдаты срочной службы. "Христя! Почему они всегда спят, когда бы мы не пришли? -"Зморылыся дуже",- отвечала Христя. Спустя время, в институте появлялись новорожденные, часто "лица кавказкой национальности" или «среднеазиатской». А солдаты уезжали домой. Не избежала печальной участи и Аня. Солдат Боря хотел смыться, но Витя каким-то образом его задержал, они расписались в ЗАГСЕ, но свадьбы не было. Так появился первый Христин внук. Аня с "Боркой" уехали в Грозный, а мы стали жить дальше.
Однажды мама увидела, как Христя пытается затолкать в рот нашей собачке, Нерке куриное яйцо. Оказалось, что наш сосед, дед Костюк, обвинил Нерку в том, что она крадет яйца из его курятника и проглатывает. И Христя проводила эксперимент: может ли Нерка «ковтнуть" яйцо.
Зимой часто не было электричества. Ни читать, ни писать, ни вышивать было невозможно. Сидели за столом и предавались воспоминаниям. Чаще всего, говорили о войне, Ведь прошло совсем немного времени, как война закончилась. Мама вспоминала, как ужасно, с шестилетним Витей и мной, трехмесячной, под бомбами, плыли на пароходе. Христя всю войну пробыла в своей Козловке. Она рассказывала об оккупации. Ничего страшного в их деревне, " пид нимцем" не происходило. Никого не трогали. Она даже научила меня песне, которую пели деревенские дети, дразня немцев:
« Гитлер иде на кони,
Сталин - на собаци.
Гитлер каже - до жену.
Сталин каже - в сраци!"
По-моему, Христя была неверующей. Но иногда ездила Александровку, где была церковь, по большим церковным праздникам красила яйца, пекла " паску", варила кутью в "Святый вечер", Приносила веточки вербы в Вербное воскресенье. Как-то была попутная машина в Александровку, и мы с ней решили поехать, посмотреть службу в церкви. Я уже взобралась в грузовик и уселась на деревянную доску, которая заменяла сиденья. Появилась Христя, в праздничной одежде и новой "хустке" внимательно посмотрела на машину, и изрекла: «Я не поиду: в нэи колеса грязни. Пишлы, Иринка, до дому. Що я там нэ бачила!»"
Когда я закончила 5-й класс в институтской школе, родители решили, что пора перебираться мне в Одессу, к бабушке. Витя уже несколько лет жил там. Вместе со мной поехала и Христя. К сожалению, взгляды на мое воспитание у бабушки и Христи были разные, кроме того, Христя привыкла к полной самостоятельности в действиях, и началось противостояние.
Нам хорошо вдвоем 1956 г
Через несколько лет мы переехали в Кишинев, вместе с верной Христей. Жила она с нами почти до моего окончания школы. И была бы до конца своих дней, но у Ани с "Боркой" все было очень плохо, родилась еще девочка. Аня очень болела, « Борка» сильно выпивал и Христя, после долгих раздумий, решила уехать к ней. Потом они все вернулись в институт.
Мы долго не виделись, приехала она к нам, спустя несколько лет, на похороны папы. Я, приезжая к бабушке, на каникулы, уже учась в университете, всякий раз ездила в институт, к Христе и Ане. Борьку, беспробудного пьяницу, к тому времени, уже "нагналы". Христя, работала у других людей, не сомневаюсь, что рассказывала истории из нашей с ней жизни. Так я все знала про девочку, которую она пестовала еще до войны.
Несколько раз она приезжала к нам. Очень жаловалась на боль в ноге, на болезни Ани. Обе трудились до своих последних дней, дали образание Аниным детям.Христя и не могла себе представит, что у нее, совершенно неграмотной женщины, внучка благополучно будет жить в Канаде.
Умерла Христя во время маминой тяжелой болезни, или через короткое время после маминой смерти. Я была в таком состоянии, в таком горе, что ни о ком другом, кроме мамы думать не могла. Вскоре умерла и Аня, прожившая тяжелую и безрадостную жизнь. Я не знаю даже, где они похоронены. В институт, на пепелище, ехать не хотела. Через два года мы уехали из страны.
Когда к нам проходили, люди, не знакомые с Христей, мама всегда так представляла ее "Наша Христя!" и она, на самом деле, была членом нашей семьи. Мне не удалось положить цветы на ее могилу, попрощаться с ней, и это мучило меня. Решила написать о ней все, что помню. В этом рассказе нет ни слова неправды. Хочется, чтобы мои воспоминания стали своеобразным памятником, светлому, верному нашей семье человеку, которого мы все так любили - нашей Христе.