Левитан и Русь
Исаак Левитан - безусловно, талантливейший, гениальный художник, чье имя навечно вписанно золотыми буквами в историю мировой живописи.
Но его творчество, идея и лейтмотив его живописи - во многом остаются для меня загадкой.
Что это?
Искренняя влюбленность инородца в открывшуюся ему Русь, глубочайшее, возможно, во многом более - чем у милионов чистопородных русаков, проникновение в ее мир, или же - очередной лубок а ля рюс?
Посыл, сформулированный генетическим носителем иудохристианской цивилизации на их общем арго, и призваный сформулировать на мировом уровне образ России. Т.е. один из камней в фундамент стереотипного рыночного бренда: золотые купола, березки, балайки, медведи и т.д.
И вот его самая мощная картина, на которую я могу смотреть часами:
Это что?
Гениальное озарение, погружение, прочуствованное и осознанное, в некое мистическое северное пространство, или же запечатленный на холсте ужас еврея перед бездной, пропастью вневременной русской черной дыры?
Безусловно, поднятый здесь вопрос, это лишь один из штрихов в целом спектре вопросов, связанных с ролью, значением и смыслом евреев в русском искусстве, культуре, кино.
Это - достаточно многогранный мир, совершенно не укладывающийся ни в одну из тривиальных трактовок, со знаком ли плюс, со знаком ли минус.
Здесь каждый фрагмент нужно рассматривать по отдельности, каждый паззл увязывать с соседним, складывающим мозаику.
Касательно Левитана - нужно понять какое место он занимал, и какую роль играл в официальной плеяде художников дореволюционной России.
В моей коллекции старых открыток (до 1917) его репродукции занимают немалую роль. Это говорит о том, что Левитан был востребован, признан, и, безусловно, занимал в соответствующем бомонде немаловажную роль.
Он был признан, и образ России, раскрываемый им в полной мере находил понимание в рамках официального тренда.
Он рисовал не только ту Россию, какой образ ее идет экспортом на Запад, но и отражал то ее понимание, какое укладывалось в рамки, заданные правящим режимом.
В этом смысле - Левитан, безусловно, "официоз".
Но это ни в коей мере не мешает иметь свое, сугобо личное понимание раскрываемых вещей.
Талантливый художник, подобно фотоаппарату - цепляет и фиксирует образ.
Его раскрытие и понимание - задача зрителя.
Но в любом образе зашифрован какой-то символ, и даже при первичной, самостоятельной трактовке визуального ряда, символ работает, выполняя свою собственную, изначальную задачу.
Частичка взгляда, идеи, духовного мира художника никуда не исчезает, более того, она остается фундаментом любого творения.
У меня нет оснований сомневаться, что Левитан, по своему любил Россию, ибо даже если предположить сугубо коммерческую составляющего его творчества, выдачу на гора востребованных пейзажей в столь либом Александром III стиле "исконной Руси" (а Левитан, как художник формировался в его эпоху, что не могло не сказаться), все равно невозможно вычленить его акцент на тех деталях, что, безусловно, ускользнули бы от взгляда равнодушного человека.
Но что это за любовь? Насколько она глубока, природна, естественна?
Насколько она, пардон за вульгарность - "мимишечна", а насколько прочуствованна и выжата из самого, так сказать, корня?
Я верю Есенину. Я верю, как это не странно в данном контексте - Маяковскому, который, собственно, все эти образы ненавидел, высмеивал и глумился над ними, но делал он это именно как человек изнутри, так, как можно глумиться и издеваться только над своим.
И здесь вот лежит водораздел, касающийся не сколько отдельно взятого Левитана, сколько в целом всего культурного слоя старой России.
Я бы не хотел, что бы меня заподозрили в тривиальном "жидоедстве". В той же степени я способен усомниться в глубине каких-либо чувств и немца, хотя, безусловно, мне очевидно, что немец способен проникнуть в суть русского мистического пространства много глубже, исключительно по объективной причине "нордического" характера.
Однако - все это относительные характеристики. Абсолютными являются те, что и немец и еврей в равной степени, при любой глубине своей искренности есть лишь надстройка над почвой, но не ее порождение.
И это характерно для всего культурного слоя "той России" вообще.
Как бы близко к своему сердцу они не пытались приблизить сам образ, при любой попытке его запечатления, в нем закладывается вышеупомянутый мною символ, содержание которого - либо страх, либо настороженность, либо отчаяние, либо сторонне восхищение, но все извне.
Так и была рождена эта великолепная, яркая, навсегда вошедшая в золотой фонд истории - русская культурная мозаика.
Великолепная в своем блесек и абсолютно беспочвенная в своей сути.
Потому она так и рухнула, рассыпавшись в прах, при первом же столкновении с настоящей реальностью. Образ золотой России улетучился в считанные часы, бесследно и безвозратно.
Большевизм, в бердяевской своей интерпретации, в конечном итоге раскрыл главное: та Россия, она и жила только в образах и красках культуры, воплощаясь в реальности исключительно фрагментарными воздушными замками, запечатленными гениальными зодчими - пера ли, кисти ли, резца...
Я не случайно избрал в качестве примера - эту картину Левитана.
В ней, помимо указанного, я нахожу и состыковку двух слоев его творчества, его взгляда, его глубины.
В общем и целом представив на полотне свою великолепную технику и встроив картину в общий ряд своих шедевров, он, при всем том и обнажил, в отличии от многих других работ - суть того, что в России настоящего, после того, как уходит все.
Кладбище и Простор. Два вектора - вечной стагнации и вечной надежды.
И в конечном итоге здесь - страх.
Возможно, смешанный с восхищением, какими-то смутными предчувствиями, озарениями (еврейская интуиция в формате Grenzsituation в большей степени нашла свое отражение не в русской, но австрийской культуре, и не в живописе, а литературе - Цвейг, Шницлер), но это страх, и это взгляд извне...
"Вечный покой" в его трактовке звучит зловеще.
Но вот я, к примеру, вижу в этом больше надежды.
Дай Бог, что бы мы, варвары, научились смотреть на эти плотна изнутри, сохранив культурное наследие, но наполнив его новым, почвенным, смыслом.
Но его творчество, идея и лейтмотив его живописи - во многом остаются для меня загадкой.
Что это?
Искренняя влюбленность инородца в открывшуюся ему Русь, глубочайшее, возможно, во многом более - чем у милионов чистопородных русаков, проникновение в ее мир, или же - очередной лубок а ля рюс?
Посыл, сформулированный генетическим носителем иудохристианской цивилизации на их общем арго, и призваный сформулировать на мировом уровне образ России. Т.е. один из камней в фундамент стереотипного рыночного бренда: золотые купола, березки, балайки, медведи и т.д.
И вот его самая мощная картина, на которую я могу смотреть часами:
Это что?
Гениальное озарение, погружение, прочуствованное и осознанное, в некое мистическое северное пространство, или же запечатленный на холсте ужас еврея перед бездной, пропастью вневременной русской черной дыры?
Безусловно, поднятый здесь вопрос, это лишь один из штрихов в целом спектре вопросов, связанных с ролью, значением и смыслом евреев в русском искусстве, культуре, кино.
Это - достаточно многогранный мир, совершенно не укладывающийся ни в одну из тривиальных трактовок, со знаком ли плюс, со знаком ли минус.
Здесь каждый фрагмент нужно рассматривать по отдельности, каждый паззл увязывать с соседним, складывающим мозаику.
Касательно Левитана - нужно понять какое место он занимал, и какую роль играл в официальной плеяде художников дореволюционной России.
В моей коллекции старых открыток (до 1917) его репродукции занимают немалую роль. Это говорит о том, что Левитан был востребован, признан, и, безусловно, занимал в соответствующем бомонде немаловажную роль.
Он был признан, и образ России, раскрываемый им в полной мере находил понимание в рамках официального тренда.
Он рисовал не только ту Россию, какой образ ее идет экспортом на Запад, но и отражал то ее понимание, какое укладывалось в рамки, заданные правящим режимом.
В этом смысле - Левитан, безусловно, "официоз".
Но это ни в коей мере не мешает иметь свое, сугобо личное понимание раскрываемых вещей.
Талантливый художник, подобно фотоаппарату - цепляет и фиксирует образ.
Его раскрытие и понимание - задача зрителя.
Но в любом образе зашифрован какой-то символ, и даже при первичной, самостоятельной трактовке визуального ряда, символ работает, выполняя свою собственную, изначальную задачу.
Частичка взгляда, идеи, духовного мира художника никуда не исчезает, более того, она остается фундаментом любого творения.
У меня нет оснований сомневаться, что Левитан, по своему любил Россию, ибо даже если предположить сугубо коммерческую составляющего его творчества, выдачу на гора востребованных пейзажей в столь либом Александром III стиле "исконной Руси" (а Левитан, как художник формировался в его эпоху, что не могло не сказаться), все равно невозможно вычленить его акцент на тех деталях, что, безусловно, ускользнули бы от взгляда равнодушного человека.
Но что это за любовь? Насколько она глубока, природна, естественна?
Насколько она, пардон за вульгарность - "мимишечна", а насколько прочуствованна и выжата из самого, так сказать, корня?
Я верю Есенину. Я верю, как это не странно в данном контексте - Маяковскому, который, собственно, все эти образы ненавидел, высмеивал и глумился над ними, но делал он это именно как человек изнутри, так, как можно глумиться и издеваться только над своим.
И здесь вот лежит водораздел, касающийся не сколько отдельно взятого Левитана, сколько в целом всего культурного слоя старой России.
Я бы не хотел, что бы меня заподозрили в тривиальном "жидоедстве". В той же степени я способен усомниться в глубине каких-либо чувств и немца, хотя, безусловно, мне очевидно, что немец способен проникнуть в суть русского мистического пространства много глубже, исключительно по объективной причине "нордического" характера.
Однако - все это относительные характеристики. Абсолютными являются те, что и немец и еврей в равной степени, при любой глубине своей искренности есть лишь надстройка над почвой, но не ее порождение.
И это характерно для всего культурного слоя "той России" вообще.
Как бы близко к своему сердцу они не пытались приблизить сам образ, при любой попытке его запечатления, в нем закладывается вышеупомянутый мною символ, содержание которого - либо страх, либо настороженность, либо отчаяние, либо сторонне восхищение, но все извне.
Так и была рождена эта великолепная, яркая, навсегда вошедшая в золотой фонд истории - русская культурная мозаика.
Великолепная в своем блесек и абсолютно беспочвенная в своей сути.
Потому она так и рухнула, рассыпавшись в прах, при первом же столкновении с настоящей реальностью. Образ золотой России улетучился в считанные часы, бесследно и безвозратно.
Большевизм, в бердяевской своей интерпретации, в конечном итоге раскрыл главное: та Россия, она и жила только в образах и красках культуры, воплощаясь в реальности исключительно фрагментарными воздушными замками, запечатленными гениальными зодчими - пера ли, кисти ли, резца...
Я не случайно избрал в качестве примера - эту картину Левитана.
В ней, помимо указанного, я нахожу и состыковку двух слоев его творчества, его взгляда, его глубины.
В общем и целом представив на полотне свою великолепную технику и встроив картину в общий ряд своих шедевров, он, при всем том и обнажил, в отличии от многих других работ - суть того, что в России настоящего, после того, как уходит все.
Кладбище и Простор. Два вектора - вечной стагнации и вечной надежды.
И в конечном итоге здесь - страх.
Возможно, смешанный с восхищением, какими-то смутными предчувствиями, озарениями (еврейская интуиция в формате Grenzsituation в большей степени нашла свое отражение не в русской, но австрийской культуре, и не в живописе, а литературе - Цвейг, Шницлер), но это страх, и это взгляд извне...
"Вечный покой" в его трактовке звучит зловеще.
Но вот я, к примеру, вижу в этом больше надежды.
Дай Бог, что бы мы, варвары, научились смотреть на эти плотна изнутри, сохранив культурное наследие, но наполнив его новым, почвенным, смыслом.