Размышления о Карамзине
Юбилейный очерк о Карамзине к его 250-летию. На подходе еще большая и очень важная статья о нем для "Тетрадей по консерватизму".
http://portal-kultura.ru/svoy/articles/dostoyanie/141887-pesn-svobode-gimn-samoderzhaviyu/
Карамзин начинает иначе смотреть на вещи. Уже не ищет в отечественной летописи лишь подобия европейских картин, но открывает для себя оригинальную стройную логику национального прошлого, подпадает под диктат тысячелетней древности, задающий ходу русского времени иной такт, иные смыслы. Осознает, что Россия как держава стала возможна лишь благодаря тому особенному, что есть в ее истории. И если это особенное отринуть, то Отечество растает, не оставив даже дыма. Так певец якобинской свободы превращается в пламенного защитника самодержавия - «палладиума России».
«Молодой либерал» Пушкин язвил: «В его «Истории» изящность, простота / Доказывают нам, без всякого пристрастья, / Необходимость самовластья / И прелести кнута». Но даже в этой издевке российский гений тонко указал на главное в позиции Карамзина: самодержавие - не невесть откуда взявшаяся тирания, а необходимость, образовавшая страну, обеспечившая ее выживание, сделавшая русских одним из самых многочисленных народов мира, распространившая нас на огромные, немыслимые пространства в качестве коренных, исторических жителей.
«Взглянем на пространство сей единственной Державы: мысль цепенеет; никогда Рим в своем величии не мог равняться с нею, господствуя от Тибра до Кавказа, Эльбы и песков Африканских. Не удивительно ли, как земли, разделенные вечными преградами естества, неизмеримыми пустынями и лесами непроходимыми, хладными и жаркими климатами, как Астрахань и Лапландия, Сибирь и Бессарабия, могли составить одну Державу с Москвою? Подобно Америке Россия имеет своих Диких; подобно другим странам Европы являет плоды долговременной гражданской жизни. Не надобно быть Русским: надобно только мыслить, чтобы с любопытством читать предания народа, который смелостию и мужеством снискал господство над девятою частию мира, открыл страны, никому дотоле неизвестные, внеся их в общую систему Географии, Истории, и просветил Божественною Верою, без насилия, без злодейств, употребленных другими ревнителями Христианства в Европе и в Америке, но единственно примером лучшего».
Великая княгиня Екатерина Павловна
Порой защита самодержавия требовала от него не меньшего мужества, нежели от иных - революционная борьба с монархией. В апреле 1811-го в Твери, во дворце великой княгини Екатерины Павловны, он зачитывает императору фрагменты из «Истории». А кроме того - «Записку о древней и новой России», где дает общую картину нашего прошлого, но главное - сурово препарирует либеральные мечтания самого царя, его друзей и советников, включая Сперанского, мечтавшего ввести в России «Кодекс Наполеона».
Александру I представлен четкий, бескомпромиссный манифест русского консерватизма. «Для того ли существует Россия как сильное государство около тысячи лет? Для того ли около ста лет трудимся над сочинением своего полного Уложения, чтобы торжественно пред лицом Европы признаться глупцами и подсунуть седую нашу голову под книжку, слепленную в Париже 6-ю или 7-ю экс-адвокатами и экс-якобинцами?»
Консерватизм, выстраданный, выведенный из трудов по русской истории, отливается в четкую формулу: «Для старого народа не надобно новых законов». Россия уже сбылась как историческая реальность, доказала свою состоятельность как государство, и нельзя радикально менять ее общественные и политические принципы. Необходимо просвещение, требуется улучшение нравов, а не разрушение русской идентичности во имя новомодных европейских образцов.
Идеи Карамзина задают направление славянофильству - самому оригинальному и продуктивному течению национальной мысли. Историк с искренним гневом и патриотическим пристрастием обрушивается на кумира своей молодости Петра за унижение русского достоинства: «Искореняя древние навыки, представляя их смешными, хваля и вводя иностранные, государь России унижал россиян в собственном их сердце».
Особенный упрек адресует преобразователю за то, что затеянное тем отчуждение русских от самих себя было немирным, насильственным: «Петр, любя в воображении некоторую свободу ума человеческого, долженствовал прибегнуть ко всем ужасам самовластия для обуздания своих, впрочем, столь верных подданных. Тайная канцелярия день и ночь работала в Преображенском: пытки и казни служили средством нашего славного преобразования государственного. Многие гибли за одну честь русских кафтанов и бороды».
И вот здесь проявляется то консервативное понимание свободы, которое заставило бы Пушкина посовеститься разглагольствовать о «прелестях кнута». Карамзин приветствует самодержавие как концентрацию власти с целью исторического величия нации, но ненавидит деспотизм как произвол, как бессмысленную растрату народных сил, орудие отчуждения русского человека от его природы. Опыт западнического деспотизма Петра доказывает Николаю Михайловичу, что дело свободы и гуманности и процесс «европейской интеграции» - далеко не одно и то же. Он бы не удивился тому, как нынешняя Европа поощряет убийства, пытки, казни, тайные тюрьмы для русских ради осуществления «европейских ценностей».
http://portal-kultura.ru/svoy/articles/dostoyanie/141887-pesn-svobode-gimn-samoderzhaviyu/
Карамзин начинает иначе смотреть на вещи. Уже не ищет в отечественной летописи лишь подобия европейских картин, но открывает для себя оригинальную стройную логику национального прошлого, подпадает под диктат тысячелетней древности, задающий ходу русского времени иной такт, иные смыслы. Осознает, что Россия как держава стала возможна лишь благодаря тому особенному, что есть в ее истории. И если это особенное отринуть, то Отечество растает, не оставив даже дыма. Так певец якобинской свободы превращается в пламенного защитника самодержавия - «палладиума России».
«Молодой либерал» Пушкин язвил: «В его «Истории» изящность, простота / Доказывают нам, без всякого пристрастья, / Необходимость самовластья / И прелести кнута». Но даже в этой издевке российский гений тонко указал на главное в позиции Карамзина: самодержавие - не невесть откуда взявшаяся тирания, а необходимость, образовавшая страну, обеспечившая ее выживание, сделавшая русских одним из самых многочисленных народов мира, распространившая нас на огромные, немыслимые пространства в качестве коренных, исторических жителей.
«Взглянем на пространство сей единственной Державы: мысль цепенеет; никогда Рим в своем величии не мог равняться с нею, господствуя от Тибра до Кавказа, Эльбы и песков Африканских. Не удивительно ли, как земли, разделенные вечными преградами естества, неизмеримыми пустынями и лесами непроходимыми, хладными и жаркими климатами, как Астрахань и Лапландия, Сибирь и Бессарабия, могли составить одну Державу с Москвою? Подобно Америке Россия имеет своих Диких; подобно другим странам Европы являет плоды долговременной гражданской жизни. Не надобно быть Русским: надобно только мыслить, чтобы с любопытством читать предания народа, который смелостию и мужеством снискал господство над девятою частию мира, открыл страны, никому дотоле неизвестные, внеся их в общую систему Географии, Истории, и просветил Божественною Верою, без насилия, без злодейств, употребленных другими ревнителями Христианства в Европе и в Америке, но единственно примером лучшего».
Великая княгиня Екатерина Павловна
Порой защита самодержавия требовала от него не меньшего мужества, нежели от иных - революционная борьба с монархией. В апреле 1811-го в Твери, во дворце великой княгини Екатерины Павловны, он зачитывает императору фрагменты из «Истории». А кроме того - «Записку о древней и новой России», где дает общую картину нашего прошлого, но главное - сурово препарирует либеральные мечтания самого царя, его друзей и советников, включая Сперанского, мечтавшего ввести в России «Кодекс Наполеона».
Александру I представлен четкий, бескомпромиссный манифест русского консерватизма. «Для того ли существует Россия как сильное государство около тысячи лет? Для того ли около ста лет трудимся над сочинением своего полного Уложения, чтобы торжественно пред лицом Европы признаться глупцами и подсунуть седую нашу голову под книжку, слепленную в Париже 6-ю или 7-ю экс-адвокатами и экс-якобинцами?»
Консерватизм, выстраданный, выведенный из трудов по русской истории, отливается в четкую формулу: «Для старого народа не надобно новых законов». Россия уже сбылась как историческая реальность, доказала свою состоятельность как государство, и нельзя радикально менять ее общественные и политические принципы. Необходимо просвещение, требуется улучшение нравов, а не разрушение русской идентичности во имя новомодных европейских образцов.
Идеи Карамзина задают направление славянофильству - самому оригинальному и продуктивному течению национальной мысли. Историк с искренним гневом и патриотическим пристрастием обрушивается на кумира своей молодости Петра за унижение русского достоинства: «Искореняя древние навыки, представляя их смешными, хваля и вводя иностранные, государь России унижал россиян в собственном их сердце».
Особенный упрек адресует преобразователю за то, что затеянное тем отчуждение русских от самих себя было немирным, насильственным: «Петр, любя в воображении некоторую свободу ума человеческого, долженствовал прибегнуть ко всем ужасам самовластия для обуздания своих, впрочем, столь верных подданных. Тайная канцелярия день и ночь работала в Преображенском: пытки и казни служили средством нашего славного преобразования государственного. Многие гибли за одну честь русских кафтанов и бороды».
И вот здесь проявляется то консервативное понимание свободы, которое заставило бы Пушкина посовеститься разглагольствовать о «прелестях кнута». Карамзин приветствует самодержавие как концентрацию власти с целью исторического величия нации, но ненавидит деспотизм как произвол, как бессмысленную растрату народных сил, орудие отчуждения русского человека от его природы. Опыт западнического деспотизма Петра доказывает Николаю Михайловичу, что дело свободы и гуманности и процесс «европейской интеграции» - далеко не одно и то же. Он бы не удивился тому, как нынешняя Европа поощряет убийства, пытки, казни, тайные тюрьмы для русских ради осуществления «европейских ценностей».