Книги января-февраля
В начале этого года мне повезло и я много всего интересного читал. Ниже представляю краткий обзор прочитанных книг.
Ричард Рэнгем. Зажечь огонь. Как кулинария сделала нас людьми. М.: Corpus, 2012.
Увлекательная книга, которая понравилась мне гораздо больше, чем, к примеру, работы Джареда Даймонда, поскольку написана сжато и емко. Основная мысль - решающим фактором эволюции человека было изобретение приготовления пищи, прежде всего - её термообработка. Впрочем и без эволюционной гипотезы все те же суждения автора имеют силу. Начав готовить, человек получил огромную экономию энергоресурсов, которые затрачиваются другими видами на сыроядение. Примерно 25% - если не больше. Человек имеет гораздо более короткий кишечник, чем большинство млекопитающих, и энергозатраты на его обслуживание резко снижаются. Кроме того, большая часть работы по усвоению приготовленной пищи у человека происходит в верхних отделах пищеварительной системы, где все полученные материалы он присваивает себе, а не в нижних, где помогающие перевариванию бактерии берут в свою пользу откат от 50 до 100% (в случае белков). Человек не вынужден ходить по многу часов тщательно пережевывая пищу и у него полно свободного времени на другие - более интересные занятия. Интересна и точка зрения Рэнгема на происхождение семьи. Первичной ячейкой семьи был именно очаг. Отношения мужчины и женщины сложились из нужды женщины в защитнике приготовляемой ею пищи. Сексуальная мораль у многих примитивных племен довольно свободна, а вот неприкосновенность очага, находящегося под защитой мужчины, соблюдается неукоснительно. В общем отличнейшая книга.
Массимо Монтанари. Голод и изобилие. История питания в Европе. М.: Александрия, 2009.
Прекрасная книга по истории питания и кулинарии в Западной Европе. Самые интересные там - первые главы в которых автор вводит тезис о синтезе в Европе двух традиций - римской, средиземноморской, основанной на хлебе, вине и растительном масле и варварской, северной, основанной на мясе и пиве. Этот двойной код, полученный в результате синтеза, составил своеобразное преимущество Европы над другими регионами мира (этот тезис укладывается в постброделевскую парадигму поиска тех привилегированных сфер, преобладание Европы в которых предопределило её конечный рывок вперед - обычно все сводится именно к дифференциации). Темные века Европы были не только веками отсутствия пашен, но и веками обширных лесов, где водилась дичь, где пасли свиней и собирали мед. Тот восторг советских учебников по средневековью перед распахиванием Европы в 12-13 вв. был не оправдан - распахивание означало, что население росло, а его качество жизни снижалось, приходилось приносить свиней в жертву низкоурожайным злакам. Начинается новая диверсификация по линии хлеб-мясо: хлеб становится пищей бедняков, мясо - пищей богачей. Монтанари опровергает широко распространенную ересь, что перец и пряности, на которых были помешаны в Европе 13-16 веков, должны были отбивать вкус у тухлятины - в этот период ели только свежайшее, только что убитое мясо, мясные рынки были, на самом деле, рынками живого скота, забиваемого при покупателе. Любовь к пряностям была связана с культом вкуса и с улучшением переваривания пищи. И тут можно вспомнить Ренгэма. Если пряности улучшали пищеварение, то они давали энергетическую "фору" европейцам, потраченную на интеллектуальное развитие - и оттуда же инстинктивный порыв к пряностям в 15-16 веках, приведший к открытию Америки и вторжению в Индии - европейцы боялись поглупеть. Вообще, история питания в Европе как история стимуляторов умственной деятельности была бы перспективной темой.
Конрад Лоренц. Агрессия (Так называемое Зло). М.: Издательская группа "Прогресс", "Универс", 1994.
Знаменитая книга австрийского этолога, лауреата нобелевской премии, посвящена механизмам возникновения агрессии в животном мире с понятными аллюзиями на мир человеческий. Самый существенный вывод Лоренца - агрессия не межвидовое, а внутривидовое явление. Большинство видов агрессивны к представителям своего вида, в то время как представителей чужого вида игнорируют, либо на них охотятся, но без всякой агрессии, ровно в мере и степени необходимой для питания. По настоящему инфернальна именно внутривидовая агрессия, которая, впрочем, имеет и положительные функции - она устраняет слабых, способствует разделу территории на участки достаточные для пропитания, выделяет иерархию из самых сильных и опытных, способных руководить сообществом животных. Лоренц подчеркивает, что агрессия спонтанна и если ее долго подавлять, то она выплеснется наружу на самых близких. В аквариуме где осталась только семейная пара из двух рыбок, муж жестоко убивает жену, потому что им больше некого бить Способом торможения агрессии является ритуал, в частности ритуал "дружбы", прекрасно описанный Лоренцом на примере "Триумфального крика" у гусей. Лоренц вообще подчеркивает, что различение индивидуальности развивается только у тех видов, у которых высок уровень внутривидовой агрессии. Напротив, неагрессивные друг к другу виды "лиц" не различают. Очень смешно описаны Лоренцом пары гусаков-гомосексуалистов, из какового описания трудно не сделать вывода, что противоестественное точно так же противоестественно и в природе. Несмотря на фанатичный дарвинизм Лоренца, книга весьма полезна и антидарвинисту, хотя бы потому, что подход Лоренца не совместим с главенствующей доктриной дарвинистов-морганистов, о случайных мутациях, закрепляемых естественным отбором, как двигателей эволюции. Вводимые Лоренцом "Великие Конструкторы" эволюции конечно подобную случайность исключают. Практический политический вывод, который невозможно не сделать на основании работы Лоренца: курс на миграцию и толерантность убийственен для общества. Люди индиффирентны к другим людям до тех пор, пока воспринимают их как абсолютно чужих. Мне даже не придет в голову не любить негров в экваториальной Африке. А вот когда начинается массовый завоз мигрантов, наделение их правами и статусами, отношение к ним как к своим - включаются все механизмы внутривидовой агрессии, по отношению к ним. Причем чем больше эта агрессия подавляется государством и толераторами, тем больше она накапливается.
Джонатан Уэллс. Анти-Дарвин (Иконы эволюции). М.: Альпина Бизнес Букс, 2012
Книга в которой исследуются популярные техники манипуляции сознанием со стороны дарвинистов - "иконы эволюции", те визуальные изображения и примеры, при помощи которых спорная и имеющая полно дыр теория приобретает культовый статус и наглядность. Книга Уэллса вызвала настоящий скандал, поскольку наносимые им удары весьма уязвимы. "Дереву Эволюции" - своеобразному "кресту" дарвинизма противопоставляется надежно доказанный факт "Кембрийского взрыва" внезапного в геологическом смысле появления практически всех подразделений животного царства, совершенно необъяснимого при дарвинистской теории "закрепления мутаций в ходе естественного отбора". Сокрушительный удар получает еще одна забившаяся нам в голову икона эволюции - зародыши Геккеля, на рисунках которого эмбрионы разных видов более похожи между собой, чем на деле, и якобы подтверждают принцип, что онтогенез повторяет филогенез. Геккель откровенно сфальсифицировал эти рисунки. Кроме того, утаен тот факт, что относительное сходство зародышей наблюдается лишь на среднем этапе их развития. Ранние и поздние стадии совершенно не сходны. Такие же чувствительные удары, получают и другие знаменитые эволюционные иконы - археоптерикс, которого дарвинисты сперва записали в первые птицы, и используют для рекламы, а потом исключили из предков птиц, поскольку он нарушает целостность концепции. "Эволюционирующую" лошадь, дерево которой было самими же эволюционистами разрушено, поскольку оно использовалось для подтверждения концепции "направленной" эволюции. В заключении Уэллс очень интересно рассказывает о дарвинистском терроре в современных вузах и школах США, например о попытках объявить дойкот колледжам Теннеси, после того как власти штата отказались включить в образовательный стандарт _пропаганду_ эволюции, обязав сопровождать её и приведением контраргументов. С книгой Уэллса полезно ознакомиться прежде чем читать вот такие вот рецензии на креационистские книжки. Рецензент многократно упрекает автора креационистского учебника во вранье - причем, как можно судить, зачастую справедливо. Но при этом он сам приводит для подкрепления, а порой и зомбирования те факты и тезисы, которые, как показал Уэллс, действительности не соответствуют. Получается спор вруна со вруном. А человека который затыкает теоретические дыры формулой "так захотел Бог!" с постобезьяной, которая затыкает свои дыры формулой "Эволюция была, просто верьте!".
Грегори Кларк. Прощай, нищета! М.: Изд-во Института Гайдара, 2012
Очень странная книга. Автор заявляет патетическую претензию на то, чтобы написать краткую экономическую историю мира, однако в итоге все сводится к скандированию нескольких мальтузианских тезисов, доведенных до абсурда и к выдвижению умопомрачительно расистской теории успеха запада. Сначала автор доводит до абсурда мальтузианские тезисы - экономика во всем мире до 18 века находилась практически на одном и том же уровне и была связана с уравнением доступная для обработки земля/численность населения/уровень жизни. Чем больше народу, тем меньше кислороду и еды, тем уровень жизни ниже. Все то, что ведет к увеличению населения - мир, хорошее правление, гигиена, изобретения - это зло, а все что ведет к его сокращению - войны, антисанитария, эпидемии - это благо. И так человечество промаялось несколько тысяч лет, что неопровержимо доказывается статистикой. Правда в статистике у Кларка я обнаружил дыру, подрывающую все его построение. Самый высокий уровень жизни до Англии эпохи промышленной революции, если верить этой таблице, был в классических Афинах. Это говорит о том, что культурные взлеты и качество жизни связаны между собой напрямую и в мальтузианском мире. Так что никакой ошибки в желании людей испокон веков жить хорошо - не было. Дальше Кларк огорошивает читателей следующей теорией - промышленный переворот и индустриальный прорыв в Англии были предзаданы тем, что при биологическом старом порядке дети бедняков практически не выживали и не оставляли потомства, а вот выживаемость детей богатых находилась на высоком уровне, так что им не хватало социальных позиций и они вынуждены были занимать более низкие социальные позиции. Так постепенно Англия стала страной потомков аристократии, которые усвоили от предков лучшие человеческие качества, возможно на генетическом уровне. Теория спекулятивная и противоречащая как социологии, так и биологии. Единственное что меня заинтересовало - это утверждение, что младшие сыновья тех, кто оставил после смерти 500 фунтов и больше, сами оставляли после смерти больше 500 фунтов, даже если получили всего 10. Это правило "младших сыновей" находит себе прекрасную иллюстрацию в "Коте в Сапогах". При всем при этом, из выкладок Кларка следует, что наибольшую выгоду промышленная революция принесла неквалифицированным рабочим, цена чьего труда возросла многократно, а наименьшую - землевладельцам и промышленникам, которые за счет промышленного сектора получили более чем скромные прибыли. Третья часть книги Кларка посвящена причинам бедности современного незападного мира и наиболее интересно. На обильной статистике он показывает, что производительность труда индийских рабочих многократно ниже производительности труда английских рабочих - и это не изменить никаким менеджментом и никакой техникой. Все равнотам где англичанин будет обслуживать 10 станков, индиец едва обслужит 3. Кларк в заключении делает вывод, что не существует никаких способов устранить великий разрыв между богатыми и бедными странами, поскольку не существует никаких способов повысить производительность труда. А потому единственный способ что-то дать бедным из третьего мира - это впустить их в известном числе в богатый как мигрантов. Почему автор не делает логичного вывода, что в случае такого открытия границ упадет производительность труда в богатом мире и хуже станет всем - мне непонятно.
Маршалл Салинз. Экономика каменного века. М.: ОГИ, 1999
Знаменитый американский антрополог, продолжатель традиций Карла Поланьи, исследует экономические механизмы первобытных обществ - и делает это очень увлекательно. Первый тезис Салинза - в примитивных обществах существует первоначальное изобилие. То есть у дикарей всегда всего навалом. Потому, что им много и не нужно. Австралийскому аборигену не имеет смысла собирать у себя в большом количестве дорогие вещи, поскольку он постоянно переходит с места на место и ему важнее, чтобы вещи его не отягощали. Примитивные племена как правила не вычерпывают джо дна свою экологическую нишу, они ее используют на 50-75%, при этом они не трудятся с предельной интенсивностью. Первобытность с куда большим правом может быть названа цивилизацией досуга - рабочий день занимает не больше 3-4 часов в день и еды хватает. При этом накопление может быть невыгодной стратегией - запасы привязывают к месту и те у кого запасы есть рискуют пропустить момент, когда надо валить. Далее Саллинз исследует домашнюю экономику менее примитивных, ранних аграрных культур и крестьянских домохозяйств в них, опираясь в частности на работы Чаянова. Он показывает, что домохозяйство не заинтересовано в интенсификации труда - чем больше в домохозяйстве работающих членов, тем меньше работает каждый из них. Поднять свое благосостояние при помощи интенсивного труда они не стремятся. Дальше Саллинз разбирает единственное исключение - домохозяйство бигменов, то есть тех членов племени, кто имеет определенные политические амбиции. Они действительно вынуждены работать от зари до зари, поскольку им необходимо устраивать пиры и дарить подарки, чтобы привлекать новых приверженцев. Затем, опираясь на ресурсы приверженцев - так сказать дружины, они расширяют свое влияние дальше, и привлекают новых и новых сторонников. Получается своеобразная пирамида. Постепенно бигмены получают большую власть и начинают пытаться эксплуатировать соплеменников, проводить внешнюю экспансию, но, как показывает приведенный Саллинзом пример Гавайев, такая власть неустойчива и лидеров, которые берут больше чем дают, убивают. В очерке "Дух Дара" Салинз иследует концепцию дара у маори, исключающую экономику современного типа: если ты дал мне какую-то вещь, то я должен тебе не только вернуть аналогичную вещь, отдаривание, но и все, что я приобрел с помощью этой вещи, иначе на меня падет магическое проклятие. Как понимаете, деятельность ростовщиков и банкиров, вообще любое реинвестирование в рамках такой концепции невозможны. Исследуя социологию примитивных обменов Саллинз вводит представление о трех типах реципрокности - генерализованный, когда отдают не требуя возмещения, - сбалансированный, - негативный, когда пытаются ограбить и обжулить. Эти типы обменов распределяются в зависимости от социальной дистанции - на ближней социальной дистанции господствует генерализованный обмен, на дальней - негативный. При этом сбалансированный обмен рассматривается не с чисто экономической точки зрения, а как средство укрепить социальные связи, укрепить дружбу. Бывают, конечно. и исключения - например у даяков ориентация общества на торговлю рисом ведет к подавлению генерализованного обмена в пользу сбалансированного, угощать родственников попросту запрещено. Но такой извращенной системы обменов, которая сложилась в России XX-XXI вв. - и которую я назвал "Обратной реципрокностью", Саллинз не обнаружил нигде.
Борис Кагарлицкий. От империй - к империализму. Государство и возникновение буржуазной цивилизации. М.: ГУ - ВШЭ , 2010.
Попытка Кагарлицкого дать всеобщую историю империй и империализма. Где-то удачная, где-то не очень. Местами обнаруживаешь у автора зияющие дыры в элементарных знаниях, например он уверен, что Ричард III был сыном Эдуарда III и младшим братом Черного Принца. Поскольку только что автор вломил Басовской за куда менее крупные ошибки, за него становится неудобно. В других случаях, целые большие явления - к примеру - Римская Империя, - не получают адекватного освещения. Прямо так и хочется долить туда мое эссе о Римской Империи. Но чем ближе к новому времени и к Европе, тем больше блистательных страниц и оригинальных интерпретаций. Тут явно Кагарлицкий в теме и имеет хорошие источники. Он подробно и с фактурой опровергает мифы, что причиной заката рыцарской конницы было огнестрельное оружие. Латы 15-16 вв. тестировались на удар пистолета и мушкета, кавалерия могла успешно уходить от артиллерийских ударов и атаковать артиллерию, а пехоту, тех же английских лучников, можно было расстреливать из пушек массами. Огнестрел вошел в оборот не потому, что он был эффективней, а потому что становящемуся государству было удобней управляться с этой массой мушкетеров, которые ничего не стоили в бою по отдельности, зато были грозной силой вместе. Интереснейшие страницы автор посвящает войне за независимость США - её причинам (упорное нежелание колонистов платить за ведшуюся в их пользу Семилетнюю войну и неприятие английских актов на защиту земельных прав индейцев), и её ходу - англичане вели эту войну спустя рукава и не столько проиграли, сколько дали себя победить, затем без проблем помирившись с бывшими колониями - сняв их с баланса и получив в них отличного торогового партнера. Карьера лорда Корнуэльса, после капитуляции в Йорктауне, пошла вверх, он вместо Гастингса получил пост в Индии. Очевидно, что его поражение рассматривалось определенными силами в Лондоне как выполнение их пожеланий. Очень интересны и главы про Индию, показано, что фактически Индию объединила индуистская буржуазия, воспользовавшись англичанами как инструментом для свержения власти мусульманских правителей и раджей. Вообще, Кагарлицкий - настоящий певец Британской империи, в этом он решил быть самым последовательным марксистом - Маркс, как известно, тоже был в восторге от Англии и более того, был проямым агентом британского правительства и связанных с ним сил.
Лучано Канфора. Демократия. История одной идеологии. М.: Александрия"/"Симпозиум", 2012.
Еще одна странная книга. Автор, по всей видимости еврокоммунист по взглядам, написал для знаменитой книжной серии, составляемой Жаком Ле Гоффом, книгу, которая вызвала скандал, настоящую травлю в немецкой прессе и отказ издательства Бек её печтать. Как было сказано, за неправильную оценку Пакта Молотова-Риббентропа и сокрытие фактов о ГУЛАГ-е. На самом деле причины конфликта в другом. Автор опровергает тезис о современном Западе как о цитадели Демократии. Он показывает, как на протяжении большей части новой европейской истории практика "демократии" состояла в совершенствовании механизмов отстранения масс от участия в политической жизни. Сперва таким инструментом был ценз, ограничение избирательного права высшими слоями общества. Автор посвящает интереснейшие страницы тому как Наполеон III произвел свой переворот именно в защиту всеобщего избирательного права, которое хотели ограничить буржуазные олигархи во главе с Тьером. Затем, когда всеобщее избирательное право, в следствие революции в Росии, стало нормой везде, началась эпоха политической сегрегации коммунистических партий - сперва с помощью фашизма, а затем - с помощью отказа от пропорциональной системы выборов и перехода к мажоритарной - в результате этих манипуляций, французские коммунисты, собиравшие почти 50% голосов, превратились в младшую партию при социалистах, поскольку коммунист не имел шансов собрать большинство в мажоритарном округе, а социалист - имел. Тот же прием, кстати, сегодня используется против Национального Фронта. Книга вообще должна порадовать нашу левопатриотическую общественность - в ней жесткие выпады против американской интервенции в Косово, умеренно апологетическое отношение к советской власти, осуждение десталинизации 1956 года, подорвавшей миропорядок, престиж СССР и целостность левого движения в Европе.
В.О. Печатнов. Гамильтон и Джефферсон. М.: Международные отношения, 1984.
Увлекательная двойная биография отцов основателей США и непримиримых политических оппонентов - Александра Гамильтона - лидера федералистов - и Томаса Джефферсона - лидера демократических республиканцев. Автору удалось отойти от полагающегося советским историкам восторженного отношения к "прогрессивному" Джефферсону и ненависти к "антинародному" Гамильтону. О Гамильтоне автор пишет с нескрываемой симпатией - о его исключительных талантах, глубоком пронициательном уме, порой - пророческом, о невероятной силы публицистическом даровании, проявившемся в "Федералисте", о его амбиции сделать из США успешное империалистическое государство, что, в итоге, и произошло. В личности Джефферсона, напротив, не скрываются недостатки. То, что по сути это был плантатор-рабовладелец, который не освободил рабов даже после смерти, что написанная Джефферсоном Декларация Независимости была отнюдь не поворотным документом - фактически это была прокламация к внешнему миру, фундамент независимости США составили другие акты принятые Континентальным конгрессом. Борьбу Гамильтона и Джефферсона автор показывает как борьбу двух великих идей из сплетения которых в итоге и родилось величие США: представленной Гамилтоном идеи крепкой центральной власти, широкое толкования полномочий правительства в конституции, ориентация на империалистическую политику и интенсивное промышленное развитие, и представленной Джефферсоном идеи прав человека, свободы штатов, изоляционизма, и на аграрно-фермерский путь. Трагизмом веет от истории, как Гамильтон вынужден был сам способствовать избранию президентом Джефферсона, своего заклятого врага. поскольку альтернативой было избрание амбициозного авантюриста Аарона Бэрра. Гамильтон в интересах государства поддержал Джефферсона, подписав себе тем самым смертный приговор - обозленный Бэрр, после того как Гамильтон помешал ему стать и губернатором Нью-Йорка, в итоге вызвал его на дуэль и убил. Так или иначе, именно Гамильтоно-Джефферсоновский синтез создал устойчивость и двухсолетний прогресс США.
Пьер Шоню. Цивилизация Просвещения. У-Фактория, АСТ, 2008
Шоню - известный французский историк, специалист по экономической истори и исторической демографии. Один из создателей квантитативной истории. Эта книга составляет пару с работой Шоню "Цивилизация Классической Европы". Ключевая идея Шоню, проходящая через всю книгу, Просвещение - это эпоха Множителя, Мультипликатора. Впервые в истории, то или иное открытие, культурное продвижение, усовершенствование жизни, запускает целую серию последствий, многократно воспроизводится благодаря цивилизационным механизмам. Самая увлекательная глава книги - демографическая. Шоню указывает на тот факт, что с начала 18 века резко увеличилась продолжительность жизни. Это было следствием политики сформировавшегося абсолютистского государства, осознавшего народ как ресурс. Король велел господину интенданту запретить его подданным умирать. И тот справился с задачей. Системы снабжения предотвращали голод там, где был доступ морским или речным путем к балтийской ржи или средиземноморской пшенице. Жесточайшая система карантинов предотвращала появление чумы - последняя великая чума в Марселе в 1721, случилась именно потому, что карантинные нормы были нарушены из-за излишнего расслабления. Увеличившаяся продолжительность жизни, вкупе с поздними браками, характерными для западноевропейской демографической модели, создала феномен современной семьи (точнее того, что было ею до гомо-сексуальной революции) - родители женившиеся по личному выбору вдвоем растящие своих детей. Отец, который успевает дожить до приличного возраста и довоспитать хотя бы старших и передать им свои накопленные за некороткую жизнь знания. Знания начали передаваться не от деда к внуку, а от отца к сыну, тем самым увеличился их актуальный, инновационный характер, который составляет характерную черту просвещенческой эпохи. Автор интересно характеризует интеллектуальную атмосферу Просвещения, показывая как действуют множители и в этой сфере. В частности он устраняет абберацию нашего представления о Просвещении как о веке триумфа математики и механицизма. Этот триумф был свойством классицизма. Напротив, после Ньютона картина мира ожила, демеханизировалась и основные интеллектуальные успехи Просвещения - это успехи в области изучения жизни (Бюффон, Линней, Ламарк) и истории (Вольтер был прежде всего историком, Гиббон и т.д.). Интересно, что говоря об эпохе просвещения Шоню ни разу не упоминает таких выдающихся её представителей, как Казанова, Калиостро и де Сад, хотя анализ их фигур многое прояснил бы в понимании эпохи. Так же надо отметить характерную для француза русофобскую тенденцию - преуменьшение достижений России да еще и неприличное льстивое восхваление Польши.
Чезаре Беккариа. О преступлениях и наказаниях. М.: Стелс, 1995
Знаменитый трактат эпохи Просвещения, который произвел революцию в европейском уголовном праве и способствовал изрядной гуманизации наказаний и рационализации уголовного процесса. Россия могла бы стать одной из первых стран, где могла быть внедрена юриспруденция по Беккариа, но "Наказ" Екатерины II к новому Уложению, состоявший из выписок из Беккариа, был забыт на долгие годы и десятилетия. Эта одна из самых опасных книг в современной РФ, поскольку читается как настоящий обличительный памфлет против нынешней российской судебной системы с её произвольностью толкования закона судьями, неравенством и неодинаковостью наказаний за одни и те же преступления, жестокостью наказаний, не вызванной никакой необходимостью и т.д. "Недостатки, связанные с точным следованием букве уголовного закона, ничтожны по сравнению с недостатками, вызываемыми толкованием"; " Если же какому-либо государству необходимы цензоры, то это связано со слабостью его устройства, и совсем не характерно для природы хорошо организованной системы правления"; "Тирания, действующая тайно по причине неуверенности в своем будущем, лишает жизни больше жертв, чем открыто и торжественно провозглашенная жестокость"; "Существует общая теорема, весьма удобная для определения достоверности фактов, например, улик. Когда доказываемые факты взаимно зависят друг от друга, то есть когда одна улика доказывается только с помощью другой, то в этом случае, чем многочисленнее доказательства, тем менее вероятной становится достоверность факта, поскольку недостаточная доказанность предшествующего факта влечет за собой недостаточную доказанность последующих. Когда все доказательства какого-либо факта в равной степени зависят только от одного из них, то число их не увеличивает и не уменьшает достоверность факта, так как она держится на силе одного только доказательства, от которого зависят все остальные. Если же доказательства не зависят друг от друга, то есть, если улики доказываются иначе, чем одна посредством другой, то чем больше доказательств приводится, тем выше вероятность достоверности факта, так как ложность одного из доказательств не влияет на другие".
Эрнст Никиш. Политические сочинения. Санкт-Петербург: «Владимир Даль», 2011.
Никиш своих собственных сочинений оказался удивительно не похож на "национал-большевика", пропагандировавшегося Дугиным. Во-первых он изрядный русофоб, непрерывно пишущий о варварском славянском начале. Во-вторых, никакого особого социализма, пусть даже и прусского, у него не чувствуется. Я бы даже сказал, что Гитлер побольше социалистом был. В-третьих, Никиш человек с изрядно гибким хребтом в плане идей. В работе против Гитлера 1931 года он его поливает как католика и паписта, противоречащего прусским протестантским ценностям (хотя в целом наблюдения о римском стиле и католической эстетике и психологии Гитлера, о фюрерстве как проекции папизма, заслуживают значительного внимания), а в работе 1945 года написанной типа по заказу советских оккупационных властей, поливает эти протестантские и прусские ценности почем зря. Вообще, Никиш оказался автором неожиданно антипрусским, чего я никак не ожидал. Однако работа 1937 года "Основные линии европейской политики" - выше всяких похвал. Это очень глубокий разбор основных феноменов европейской истории от Ренессанса до Бисмарка. Там есть очень интересные наблюдения о Реформации как абсолютном контр-Реннессансе, о том, что именно Ришелье начал первым систематически рубить головы дворянам, предвосхитив Робеспьера, о Валленштейне как несостоявшемся германском Ришелье. Превосходно также его эссе "Нигилизм", посвященное феномену ненависти к смыслу, когда нигилисты видя островки смысла в бессмысленном мире начинают против них ожесточенную борьбу на уничтожение, поскольку только всеобщая бессмыслица подтверждает их правоту. Работа "Клерк" явно является подражанием "Рабочему" Юнгера, но написана гораздо слабее и поверхностней, хотя то, что пролетаризацию сменяет клеркизация - это факт.
Е.Э. Месснер. Всемирная мятежевойна. М.: Кучково поле, 2004
Книга эмигрантского военного теоретика, которого у нас прославили как создателя теории мятежевойны, изрядно меня разочаровала. Раньше я был знаком с работами Месснера фрагментарно и цитировал их по выдержкам в другой книге, где его концепция казалась стройной, ясной и красивой. Открывая полное издание я думал найти что-то уровня Мао, Шмитта и Шарпа. Но, увы, это оказалась озлобленная ультправая эмигрантская публицистика, посвященная тому, что мир катится к моральной катастрофе. Большая часть книги - это ламентации по поводу морального упадка мира, феминизма, либерализма, хиппизма, сексуальной революции и в этот контекст встраивается и собственно вооруженная мятежавойна подстрекаемая Красномосквой и Краснопекином. О том, что из себя представляет это воевание не по Клаузевицу Месснер пишет не так уж много, а главное не дает внятных контр-мер, вместо них у него мечтания о консервативной ре-Революции, которая все исправит. Осмелюсь предположить, что мои "Партизаны порядка" в этом смысле куда больший теоретический вклад в теорию неклассической политизированной войны. При этом как публициста Месснера читать интересно, у него забавный стиль ядовитого старого брюзги, острый наблюдательный глаз, чуткость к будущему и недюжинный прогностический дар. Все это сочетается у него с ностальгированием по Германии, фюреру и Третьему Рейху, причем когда он пишет на эту тему, то скатывается к миллионам изнасилованных немок, невиновному Круппу, гуманному СС и такому прочему. Главный вывод, который можно делать из этих книг возникает на сравнении материала 1960 и 1970 года. Сразу очевидно, что в глобальном смысле мы все еще живем в длинные шестидесятые - наступление сексменьшинств, начало массовых мигрантских переселений, развертывание арабского и левого терроризма, превращение США из лидера западнохристианского мира в лидера мира консъюмеризма. Всего этого еще нет по итогам 50-х, и всё это строится и воняет по итогам 60-х. Удастся ли нам вырваться из этого глобального 1968 года - непонятно.
Марк Ферро. Как рассказывают историю детям в разных странах мира. М.: Высшая школа, 1992
Эта книга прожила у меня на полке 20 лет и все-таки дождалась своего часа. Написана она и в самом деле увлекательно. Особенно болезненно тонкая язвительность автора бьет по "постколониальным" историям - в Африке, у арабов, в Индии. Узнал происхождение выражения: готтентотская мораль, оказывается готтентоты, продавая голландским колонистам коров, считали себя полными хозяевами приплода, и потому крали телят, а иногда и коров тоже. А на жесткую реакцию белых обижались: они ведь тоже могут придти и украсть коров. История про учебник в котором сенегальские дети учили "наши предки галлы были рыжими и голубоглазыми" оказалась мифом, поскольку галлов во французской истории того времени вообще не относили к предкам французов. Восторженный раздел по истории армян не оставляет сомнений в этническом происхождении самого Ферро. И очень забавна глава про Японию, в частности про учебники времен японской экспансии. Там оказывается содержались сообщения о том, что Великая Китайская Стена построена против русских. Вообще, на фоне этого цирка понимаешь насколько же невинными были шалости и умолчания в рсосийских и советских учебниках, особенно если не касаться ХХ века. Претензии, которые может предъявить к ним Ферро (специалист по России) носят довольно идеологизированный характер, а не переходят на уровень фактчекинга. Второе издание книги, к сожалению, ничего не прибавляет к первому, автор внес минимальные коррективы - ЮАР уже страна черных, а он все еще подшучивает над бурами, глава про СССР так и посвящена СССР.
Жорж Дюби. Европа в средние века. Смоленск: Полиграмма, 1994
Книга знаменитого французского историка и искусствоведа, члена Французской Академии, представляет собой очередное сокращение его цикла по истории средневекового искусства. Сначала была трехтомная "История средневекового искусства", которая есть у меня по-английски, что сослужило хорошую службу при нахождении упоминаемых в обсуждаемой книге памятников искусства. Потом было однотомное "Время соборов", увековеченное в заглавное композиции знаменитого мюзикла. И наконец настоящая книга - текст фильма, снятого по "Времени соборов", дополненный весьма забавной и выразительной хрестоматией средневековых источников. Некоторые из формулировок Дюби заслуживают серьезного внимания. О том, что по настоящему народным в Западной Европе Христианство стало только после проповеди братьев-миноритов - доминиканцев и францисканцев. Или о том, что после Черной Смерти эпоху Соборов сменила Эпоха Надгробий, индивидцальных могильных памятников, ювелирной пластики для частного использования. Соборы перестали строиться потому что для них не хватало прихожан. А опыт одиночества перед лицом смерти, когда во время чумы к больному не приходили ни врач, ни священник, ни сосед, стал своеобразной пограничной ситуацией, шоком, пробудившим новоевропейский индивидуализм.