Диалектика мифа
Кстати, написал про 10 великих русских книг и ностальгически стал перечитывать "Диалектику Мифа". Я ее читал 20 лет назад. В 16 лет.
И вдруг обнаружил интересную вещь - оказывается эта книга сформировала какие-то самые глубинные основы моего мировоззрения и стиля. Я читаю и вижу, что основная сетка понятий и постановка вопросов у меня так с тех пор и остались.
Хотя меня масса всего с Лосевым разделяет и его общую концепцию я давно уже не то чтобы очень люблю.
Некоторые мои стилистические приемы, к примеру внезапный переход от научного и терминологичного изложения к невероятному эмоциональному построзановскому гону, с последующим как ни в чем ни бывало возвращением обратно - это тоже черта взятая именно из данной лосевской книги.
"Определенную мифологию имеет солнечный свет. Определенная мифология принадлежит голубому небосводу. Зеленый цвет деревьев, синий цвет далеких гор, лиловатый и красноватый цвет зимних сумерек, - все это я мог бы изобразить здесь в подробном и наглядном виде. Однако увлекаться этим не стоит в очерке, преследующем одни лишь принципиальные цели. Можно разве указать на мифологию электрического света, так как поэты, спокон веков воспевавшие цвета и цветные предметы в природе, покамест еще недостаточно глубоко отнеслись к этому механически изготовляемому свету. А между тем в нем есть интересное мифологическое содержание, не замечаемое толпой лишь по отсутствию вкуса и интереса к живой действительности. Свет электрических лампочек есть мертвый, механический свет. Он не гипнотизирует, а только притупляет, огрубляет чувства. В нем есть ограниченность и пустота американизма, машинное и матерое производство жизни и тепла. Его создала торгашеская душа новоевропейского дельца, у которого бедны и нетонки чувства, тяжелы и оземлянены мысли. В нем есть какой-то пафос количества наперекор незаменимой и ни на что не сводимой стихии качества, какая-то принципиальная серединность, умеренность, скованность, отсутствие порывов, душевная одеревенелость и неблагоуханность. В нем нет благодати, а есть хамское самодовольство полузнания; нет чисел, про которые Плотин сказал, что это - умные изваяния, заложенные в корне вещей, а есть бухгалтерия, счетоводство и биржа; нет теплоты и жизни, а есть канцелярская смета на производство тепла и жизни; не соборность и организм, но кооперация и буржуазный по природе социализм. Электрический свет - не интимен, не имеет третьего измерения, не индивидуален. В нем есть безразличие всего ко всему, вечная и неизменная плоскость; в нем отсутствуют границы, светотени, интимные уголки, целомудренные взоры. В нем нет сладости видения, нет перспективы. Он принципиально невыразителен. Это - таблица умножения, ставшая светом, и умное делание, выраженное на балалайке. Это - общение душ, выраженное пудами и саженями, жалкие потуги плохо одаренного недоучки стать гением и светочем жизни. Электрическому свету далеко до бесовщины. Слишком он уж неинтересен для этого. Впрочем, это, быть может, та бесовская сила, про которую сказано, что она - скучища пренеприличная. Не страшно и не гадливо и даже не противно, а просто банально и скучно. Скука - вот подлинная сущность электрического света. Он сродни ньютонианской бесконечной вселенной, в которой не только два года скачи, а целую вечность скачи, ни до какого атома не доскачешься. Нельзя любить при электрическом свете; при нем можно только высматривать жертву. Нельзя молиться при электрическом свете, а можно только предъявлять вексель. Едва теплющаяся лампадка вытекает из православной догматики с такой же диалектической необходимостью, как царская власть в государстве или как наличие просвирни в храме и вынимание частиц при литургии. Зажигать перед иконами электрический свет так же нелепо и есть такой же нигилизм для православного, как летать на аэропланах или наливать в лампаду не древесное масло, а керосин. Нелепо профессору танцевать, социалисту бояться вечных мук или любить искусство, семейному человеку обедать в ресторане и еврею - не исполнять обряда обрезания. Так же нелепо, а главное нигилистично для православного - живой и трепещущий пламень свечи или лампы заменить тривиальной абстракцией и холодным блудом пошлого электрического освещения. Квартиры, в которых нет живого огня - в печи, в свечах, в лампадах, - страшные квартиры".
У меня конечно грубее, гораздо грубее, на 80 лет грубее, но уши торчат именно оттуда:
"Когда сегодня кто то уговаривает нас, русских, встать на сторону Зла, или согласиться, что мы то - и есть Зло и встроиться в «либеральный мир», войти в «белый расовый интернационал», «голубой фронт» или какую нибудь там «зеленую» и антисистемную коалицию, - мы должны помнить, что это Зло делает свою очередную, отчаянную попытку достроить свой иллюзорный мир без Бога и против Бога. Достроить свою систему лжи, кражи и насилия. Что нас призывают предать не только самих себя, не только своих предков - дравшихся под Сталинградом и освобождавших Эстонию, защищавших Севастополь и покорявших Сибирь, искавших руду на Урале и шедших по пути «из варяг в греки». Нас призывают предать не только всех добрых и, никому не сделавших Зла, людей в любых уголках мира - нас призывают предать даже лань в утреннем лесу, слона, весело поливающего ребятишек из хобота, снегиря на ветке, вековой дуб - видевший царей и стрельцов, буйный орешник, посылающий мальчишкам зеленые еще крепкие орехи. Предать ветер, нагонящий озорную волну на скалы, леса, вековым молчанием прикрывающие наши границы, ручейки и тропинки ведущие нас от маленьких тайн к большим загадкам. Предать солнце, луну и звезды, дающие нам свет из под небесного свода. Предать весь тот мир, который «хорош весьма» и который теперь «мучится и стенает» под бичами Зла. Его не предали наши деды, наши прадеды и пращуры. Не предадим и мы".
Слона мы не предадим.
И вдруг обнаружил интересную вещь - оказывается эта книга сформировала какие-то самые глубинные основы моего мировоззрения и стиля. Я читаю и вижу, что основная сетка понятий и постановка вопросов у меня так с тех пор и остались.
Хотя меня масса всего с Лосевым разделяет и его общую концепцию я давно уже не то чтобы очень люблю.
Некоторые мои стилистические приемы, к примеру внезапный переход от научного и терминологичного изложения к невероятному эмоциональному построзановскому гону, с последующим как ни в чем ни бывало возвращением обратно - это тоже черта взятая именно из данной лосевской книги.
"Определенную мифологию имеет солнечный свет. Определенная мифология принадлежит голубому небосводу. Зеленый цвет деревьев, синий цвет далеких гор, лиловатый и красноватый цвет зимних сумерек, - все это я мог бы изобразить здесь в подробном и наглядном виде. Однако увлекаться этим не стоит в очерке, преследующем одни лишь принципиальные цели. Можно разве указать на мифологию электрического света, так как поэты, спокон веков воспевавшие цвета и цветные предметы в природе, покамест еще недостаточно глубоко отнеслись к этому механически изготовляемому свету. А между тем в нем есть интересное мифологическое содержание, не замечаемое толпой лишь по отсутствию вкуса и интереса к живой действительности. Свет электрических лампочек есть мертвый, механический свет. Он не гипнотизирует, а только притупляет, огрубляет чувства. В нем есть ограниченность и пустота американизма, машинное и матерое производство жизни и тепла. Его создала торгашеская душа новоевропейского дельца, у которого бедны и нетонки чувства, тяжелы и оземлянены мысли. В нем есть какой-то пафос количества наперекор незаменимой и ни на что не сводимой стихии качества, какая-то принципиальная серединность, умеренность, скованность, отсутствие порывов, душевная одеревенелость и неблагоуханность. В нем нет благодати, а есть хамское самодовольство полузнания; нет чисел, про которые Плотин сказал, что это - умные изваяния, заложенные в корне вещей, а есть бухгалтерия, счетоводство и биржа; нет теплоты и жизни, а есть канцелярская смета на производство тепла и жизни; не соборность и организм, но кооперация и буржуазный по природе социализм. Электрический свет - не интимен, не имеет третьего измерения, не индивидуален. В нем есть безразличие всего ко всему, вечная и неизменная плоскость; в нем отсутствуют границы, светотени, интимные уголки, целомудренные взоры. В нем нет сладости видения, нет перспективы. Он принципиально невыразителен. Это - таблица умножения, ставшая светом, и умное делание, выраженное на балалайке. Это - общение душ, выраженное пудами и саженями, жалкие потуги плохо одаренного недоучки стать гением и светочем жизни. Электрическому свету далеко до бесовщины. Слишком он уж неинтересен для этого. Впрочем, это, быть может, та бесовская сила, про которую сказано, что она - скучища пренеприличная. Не страшно и не гадливо и даже не противно, а просто банально и скучно. Скука - вот подлинная сущность электрического света. Он сродни ньютонианской бесконечной вселенной, в которой не только два года скачи, а целую вечность скачи, ни до какого атома не доскачешься. Нельзя любить при электрическом свете; при нем можно только высматривать жертву. Нельзя молиться при электрическом свете, а можно только предъявлять вексель. Едва теплющаяся лампадка вытекает из православной догматики с такой же диалектической необходимостью, как царская власть в государстве или как наличие просвирни в храме и вынимание частиц при литургии. Зажигать перед иконами электрический свет так же нелепо и есть такой же нигилизм для православного, как летать на аэропланах или наливать в лампаду не древесное масло, а керосин. Нелепо профессору танцевать, социалисту бояться вечных мук или любить искусство, семейному человеку обедать в ресторане и еврею - не исполнять обряда обрезания. Так же нелепо, а главное нигилистично для православного - живой и трепещущий пламень свечи или лампы заменить тривиальной абстракцией и холодным блудом пошлого электрического освещения. Квартиры, в которых нет живого огня - в печи, в свечах, в лампадах, - страшные квартиры".
У меня конечно грубее, гораздо грубее, на 80 лет грубее, но уши торчат именно оттуда:
"Когда сегодня кто то уговаривает нас, русских, встать на сторону Зла, или согласиться, что мы то - и есть Зло и встроиться в «либеральный мир», войти в «белый расовый интернационал», «голубой фронт» или какую нибудь там «зеленую» и антисистемную коалицию, - мы должны помнить, что это Зло делает свою очередную, отчаянную попытку достроить свой иллюзорный мир без Бога и против Бога. Достроить свою систему лжи, кражи и насилия. Что нас призывают предать не только самих себя, не только своих предков - дравшихся под Сталинградом и освобождавших Эстонию, защищавших Севастополь и покорявших Сибирь, искавших руду на Урале и шедших по пути «из варяг в греки». Нас призывают предать не только всех добрых и, никому не сделавших Зла, людей в любых уголках мира - нас призывают предать даже лань в утреннем лесу, слона, весело поливающего ребятишек из хобота, снегиря на ветке, вековой дуб - видевший царей и стрельцов, буйный орешник, посылающий мальчишкам зеленые еще крепкие орехи. Предать ветер, нагонящий озорную волну на скалы, леса, вековым молчанием прикрывающие наши границы, ручейки и тропинки ведущие нас от маленьких тайн к большим загадкам. Предать солнце, луну и звезды, дающие нам свет из под небесного свода. Предать весь тот мир, который «хорош весьма» и который теперь «мучится и стенает» под бичами Зла. Его не предали наши деды, наши прадеды и пращуры. Не предадим и мы".
Слона мы не предадим.