Рождение Жанра Рубаи. Часть 1
После чтения хороших и не очень, но многих и разных источников по "проблемам персидской поэзии" на двух языках, мне захотелось подвести итоги прочитанного, и хотя попрежнему многое для меня покрыто мраком тайны, но Персия без тайн - не Персия.
Нижеписаное - компиляция, цитатник и догадки - попытки ответить на мои собственные вопросы, на базе весьма ограниченного знания, да домарощенного понимания.
"Национальность" жанра рубаи
По мнению кембриджского профессора Эдварда Брауна: "Рубаи можно уверенно считать древнейшей, истинно персидской формой поэзии". Это утверждение до сих пор никем не опровергнуто и вошло в энциклопедии.
Когда после "трёх веков молчания", вызванных арабским завоеванием Персии - в середине X века н.э. началось возрождение ранее запрещённой арабами персидской культуры и литературного языка, "вдруг оказалось", что грамотные "новые персы" заимствовали у своих фанатичных арабских хозяев:
- не только религию, но и
- алфавит,
- половину словаря,
- литературные жанры, формы, поэтическую терминологию и даже весьма консервативные метрические структуры стиха
- такие поэтические термины, как казыда, газель и меснави тоже происходят из арабского языка.
Частенько можно встретить учёное мнение, что "несмотря на ритмические модификации и личные вкусы персидских поэтов, многие метры, используемые в ново-персидской (фарси) поэзии уже были в ходу в поэзии арабской, задолго до того, как было записано первое персидское стихотворение" (проф. Артур Арберри, 1949).
Единственный жанр, "происхождение которого не вызывает никаких сомнений учёных" - рубаи.
По мнению того же проф. Арберри, "у жанра рубаи есть принципиальные характеристики, подтверждающие тот факт, что он - продукт именно персидского гения":
1. арабы не творили в этом жанре до персов;
2. метры рубаи не совпадают ни с одним из метров, использованных арабами;
3. все метры рубаи имеют "персидские корни",
4. те арабские поэты, которые всё-же поработали в этом жанре,
- сделали это уже после его "изобретения" персами.
Вот тут и начинаются для меня загадки: а почему, собственно, современные персы, говорящие на языке индоевропейском, сравниваются только с арабами, говорящими на далёком от индоевропейских языке семитском?
А не с куда более близкими персам по языку, этносу, культуре и исторической географии народами:
- армянами, тоже имеющими близкий к рубаи жанр - айрен, случайно "изобретённый" в том же веке, что и рубаи?
- Или с греками, чей "национальный" жанр - эпиграмма, столь похожий на рубаи по духу, был "изобретён" по крайней мере в IХ веке до н.э.?
- Или с самими же персами, жившими интенсивной духовной и интеллектуальной жизнью тысячи лет до арабского нашествия?
Хотя ответ на последний вопрос и казался ясным Гёте в начале ХIХ века: "мы практически ничего не знаем о персидской литературе до классического периода", но с тех пор многое изменилось - найдены и сами тексты и достоверные цытаты из уничтоженных произведения.
По-моему, разговоры о "персидской национальности" жанра рубаи и перечень "доказательств" приведённых Арберри - бред. Хотя бы потому, например, что греки и персы находились в состоянии культурного симбиоза задолго до нашествия Александра Македонского - факт неоспоримый. Поэтому персы в империи Селевкидов просто не могли не знать об эпиграмме. Но я не пытаюсь заявить, что персы "заимствовали" жанр рубаи у греков. Всё намного сложнее, ибо Восток - дело тонкое.
Анекдоты о рождении жанра рубаи
Классики персидской поэзии и сами интересовались происхождением этого жанра и веками обсуждали его природу. Шамс-и Кайс записал в 1220 году н.э. забавный анекдот на эту тему: один из самых первых "ново-персидских" (т.е. писавших уже на фарси) поэтов - "я думаю, что это был Рудаки, но Аллах знает лучше" - бродил в праздничный день по городскому парку Газны и присоединился к разношёрстной толпе, наблюдавшей за тем, как дети играли с орехами. Внимание поэта привлёк симпатичный, кудрявый мальчик 10 лет "со щеками, как букет гиацинтов и анемонов", бросивший орех возле лунки таким способом, что он подскочил, а затем упав на землю, завертелся обратно к игроку, закричавшему: "халтан, халтан, бами равад та бан-и гау" ("катится, катится и падает в лунку он"). Рудаки расслышал в этом детском крике ранее неизвестный ему метр из группы "базадж"; затем, повторив это полустишие четыре раза и добавив соответствующую рифму, он, якобы, "получил первый рубай".
Аналогичную историю позднее записал Давлатшах в 1487 году, но у него упомянут не Рудаки, а малоизвестные поэты Абу Дулафи Иджли и Ибн аль-Кааб, и мальчик-изобретатель оказывается у него сыном Якуба ибн-Лайса (ум. 879) - плебея, медника, ставшего сначала главой банды, а потом эмиром - основателя первой после "веков молчания" персидской династии Саффаридов, который первым сделал фарси государственным языком.
Версия Давлатшаха отодвигает изобретение рубаи на полвека до Рудаки, приписывая его панегиристу саманидов - Насру ибн-Ахмаду, умершему в 940 году.
Лексикограф Асади, писавший в 1066 году, цитирует два рубая, созданных малоизвестными современниками Рудаки - один Абу-ль Муайадом и другой Шахидом, элегию которому написал сам Рудаки. Но все литературные анекдоты мало помогают в понимании природы этого "изобретения".
Была ли у персов поэзия до ислама?
Я не могу понять с помощью головного мозга, как могут так называемые "учёные литературоведы" вести речь даже не о "возрождении", а о "рождении" не просто жанра рубаи, но всей персидской поэзии "из ничего" после "веков молчания"? Ведь не даром выделили эти "века молчания", значит ДО них молчания не было слышно. Ведь ко времени арабского налёта у персов уже была 1300-летняя великая история, включающая:
- оригинальные религиозные системы - зороастризм, митраизм, манихейство и маздакизм (и это не считая древнего языческого культа Хумай и бахаизма, начавшегося уже при исламе). Это уникальное достижение - создание стольких международно принятых религиозных систем, не имеющее аналога у других народов, это свидетельство огромной духовной работы нации.
- оригинальную нравственную философию чистоты духа, тела и окружающей среды;
- важные научные открытия и изобретения, например, ветряной и водяной мельниц, веками бывших до изобретения паровых машин самой сложной техникой человечества
- первую трансконтинентальную империю от Нила до Инда.
А разве может империя стоять без писцов, а писцы жить без литературных забав и поэзии? История не знает таких феноменов.
Сам же Давлатшах приводит и другой анекдот - о романтическом и благородном любовнике - сасанидском шахе Хосрове Парвизе (590 - 628 г.г. н.э.), повелевшем вырезать сочинённое им рифмованное двустишие над воротами дворца своей возлюбленной - армянской красавицы-принцессы Ширин:
"О красавица! Счастливы видящие тебя на этой земле!
Ибо ты даришь миру радость одним своим взглядом!"
которое Давлатшах видел своими глазами спустя 10 веков в руинах дворца. Тем не менее, "учёные", избирательно заимствующие у Давлатшаха анекдот о "внезапном рождении" персидской поэзии после исламского погрома "от сырости, из ничего", игнорируют его же факты от бытовании этой поэзии и до погрома. Их комичный аргумент таков: "то, что видел Давлатшах в ХV в. до нас не дошло, а потому сомнительно". Но ведь Давлатшах не мог видеть лично (в отличие от руин дворца Ширин) ни Рудаки, ни других "изобретателей" жанра рубаи, живших за века до него, почему же "учёные" верят этим его басням?
Фирдоуси, живший почти на полтысячелетия ранее Давлатшаха, тоже рассказывает в знаменитой поэме "Шахнаме" (рифмованном переводе с пехлеви на фарси придворной хроники Сасанидов "Худай-намэ" - "Книги владык"), что шах Хосров был патроном поэзии и покровительствовал менестрелю Барбаду - своему придворному певцу. Этот талантливый бард впервые завоевал любовь шаха, пропев балладу, лунной ночью под покровом кипариса в шахском саду. Певец был так близок к шаху, что когда умер любимый конь шаха - Шабдиз, придворные избрали именно Барбада, как единственное лицо, способное рискнуть донести до шаха эту весть, ибо шах поклялся убить любого подобного горевестника. Питомец муз так искусно вплёл рассказ о гибели коня в поэму, под аккомпанимент лютни, что Хосров сам осознал, что погиб именно его конь, и воскликнул: "Горе мне! Мой конь Шабдиз - мёртв!"
А если мы углубимся в историю ещё на полтысячелетия, то увидим, что холлы дворцoв великих Ахеменидов - Дария, Ксеркса и Артаксеркса в Персеполисе сохранили имена по крайней мере трёх придворных поэтов (Афарина, Хусраванда и Мадхарастанда) и арфиста Сакиса, который тоже был не только певцом, но и поэтом. И изображения многочисленных струнных ансамблей, в которых, очевидно, не подбирали глухонемых. И хотя от них до нас, увы, не дошло ни строчки, мы точно знаем, что в ту эпоху искусства были ещё нераздельны - поэзия, риторика, пение музыка и танец являлись компонентами магического обряда, сердцевиной которого был "звук, преисполненный действия, сохраняющий в словах энергию соответствующих им вещей" ("Герметический Свод").
Сегодня нам известны десятки названий и сотни тысяч слов литературных памятников, дошедших от Ахеменидов на среднеперсидском языке (пехлеви), а забравшись в историю ещё глубже, мы находим значительные куски многообразно-рифмованной "Авесты", датируемые уже началом первого тысячелетия до н.э. А вот об арабской поэзии или поэтах нам не известно ничего вплоть до V века н.э., когда жил создатель жанра касыды принц Имру уль-Кайс.
Таким образом, гипотеза о рождении классической персидской поэзии от арабского погрома является очевидным атавизмом не изжитых по сей день политических течений:
- "исламоцентризма", считающего все неисламские народы "погрязшими во тьме невежества"
- "европоцентризма", считавшего и продолжающего считать арийцев-иранцев "дикими азиатами" в отличие от арийцев-"европейцев" - греков. И это несмотря на то, что греки в массе жили в Малой Азии по крайней мере с середины второго тысячелетия до н.э. и взяли из Азии не только свой алфавит, имена богов (Аполлон и Дионис) и героев (Персей), но и ремёсла (металлургию, конное дело, архитектуру), искусства и театр и даже сюжетные блоки и метафоры (вроде "розовопёрстой Эос") для своих первых литературных опытов. Не случайно оба первых великих греческих поэта - и Гомер и Гесиод, и великие греческие мудрецы - Фалес, Анаксагор, Пифагор, Платон и др. были родом не из Европы, а из Малой Азии.
Была ли популярность жанра рубаи в Персии "внезапной"?
"Независимо от того насколько достоверны предания о рождении жанра рубаи, нет никаких оснований сомневаться в том, что родившись, новая поэтическая форма быстро обрела популярность" - пишет проф. Арберри. Причины? "Удобно было то, что она коротка и, следовательно, легко запоминается, и она удачно подошла для выражения мыслей и чувств присущих именно персидскому национальному характеру".
Шамс-и Кайс, изложив детали астрологической ситуации, сложившейся в момент изобретения рубая, даёт красочное описание того, как оно было воспринято народом:
"И благородные и простолюдины были потрясены этой формой; и грамотные и безграмотные полюбили её в равной мере; и аскет и развратник пользовались ею; она понравилась и набожному и грешному; люди лишённые слуха, неспособные отличить стиха от прозы, не подозревавшие о существовании метра и ударения, танцевали, распевая рубаи; глухие, не способные отличить звука трубы от крика ишака, люди с мёртвыми сердцами, удалённые на тысячи миль от наслаждений звуками струн лютни, были готовы продать свои души за рубай. Многие из девиц, заточённых в гаремы из-за любви к рубаям разбили на кусочки двери и стены своей невинности; многие из матрон из-за любви к рубаям навек потеряли покой."
Это свидетельство, полное цветистых преувеличений, даёт яркую картину того, как использовали рубаи современники этого "изобретения".
Но ведь у нас есть множество фактов, свидетельствующих о необычайной любви персов к поэзии во все времена: и до и после "изобретения" рубаи.
Греческие историки описали персидские пиры, на которых выступали поэты за тысячу лет до изобретения ислама.
Количество персидских поэтических гениев только за последнее тысячелетие письменности на новоперсидском (фарси) и объём их продукции невозможно сравнить с поэзией любой другой страны. Персы веками записывали стихами огромные научные трактаты, например, так написана половина многотомномного "Канона Медицины" Авиценны.
Гёте писал в "Западно-Восточном Диване": "... говорят, что более четырёхсот поэтов подвизалось при дворе Махмуда Газневи (султан в 998 - 1030 гг. н.э.). А поскольку всё на Востоке обязано покорствовать, повинуясь высшим велениям, то государь поставил над ними 'царя поэтов', обязанность которого состояла в том, чтобы поверять, оценивать всякого из них, поощрять к трудам, сообразным дарованиям каждого. На должность эту следует смотреть как на одну из главнейших при дворе: царь поэтов был министром всех учёных, историко-поэтических справ; через него изъявления высочайшего благоволения передавались его подчинённым, а когда сопровождает он двор, столь велика его свита, столь торжествен поезд, что никак нельзя было не принять его за самого везира. Царь поэтов Унсури был руководителем больших работ, которые осуществлялись при дворе по собиранию преданий старины, их классификации и отделке. В ХII веке вырабатывается уже целая иерархия придворных званий для стихотворцев".
Немецкий путешественник и сам поэт - Адам Олеарий - писал в XVII веке: "На земле нет народа, более жадного до поэзии, чем персы. Там вы найдёте поэта на каждом базаре; в каждом хорошем доме, где собираются друзья, их развлекают и угощают стихами и даже делают из поэзии спортивные состязания для частых визитёров, подобные представлениям скоморохов или словесным трюкам циркачей, какие можно увидеть и в Европе. Все привыкли к этому обычаю и вельможи полагают, что они не могут предоставить своим друзьям лучшего развлечения, чем рецитал какой-нибудь поэмы во время обеда."
И в наше время, мода на поэзию в Персии не иссякает, традиционный конкурс поэтической декламации - одно из наиболее популярных соревнований в Иране, которое слушают по радио и смотрят по ТВ миллионы людей. А традиционное салонное развлечение персидской интеллигенции - "дурэ" - круговые посиделки, участники которых поочередно собираются в домах друг друга для пиршества и игр, из которых самая популярная - "мошаэрэ" - соревнование в поэтической декламации.
Как мы видим, поэзия в Персии была популярна всегда и нет никаких оснований считать, что она возникла "внезапно" и по пустячному поводу детской игры в солнечный денёк. Я не верю во "внезапность" этой популярности, и особенно во внезапную любовь к искусству личностей "безграмотных, не способные отличить звука трубы от крика ишака", по причинам как психологическим, так и историческим.
Кроме того, нам хорошо известна история приступов "внезапной" массовой популярности поэзии у европейских народов - строителей империй в "новое время"; вспомним, например, неповторимые "золотые века" английской поэзии в "шекспировскую" эпоху начала британского "правления морями" и русской поэзии в "пушкинскую" эпоху наполеоновского нашествия. Эти всплески не замыкались в узких эстетических рамках, но всегда носили политический характер - народ поигрывал мускулами, рождая национальное государство; формировалась национальная письменность; у церкви был свой сакральный язык, непонятный народу; аристократия была двуязычна, но патриотически настроена, и помнила недавнее своё зависимое положение; а правительству для дела национального строительства были нужны национальные кадры вооружённые массовой грамотностью.
Но "модные" Шекспир и Пушкин не были ни исторически "первыми" национальными поэтами ни, тем более, "изобретателями" жанров; жанры они как раз заимствовали либо из чужих культур, либо из национальной древности. История национальной поэзии англосаксов и русских намного древнее их "золотых веков" и уходит корнями во времена доисторические. И Персия тут не являлась исключением.
Когда именно начался синтез персидской и арабской культур?
Ближний Восток знал только одну подлинно самобытную культуру - шумерскую; даже египтяне заняли у них идею письменности, всех прирученных животных (кроме кошки, если её можно считать прирученной), металлургию и мн. др. И все последующие волны номадов - и семитов, и ариев, привнося что-то своё, неизбежно заимствовали основы этой высокой древней цивилизации. И арабы, кочевавшие на культурной периферии Персидской Империи более тысячелетия до возникновения ислама, неибежно многое заимствовали у персов. Как сказал знаменитый халиф Харун ар-Рашид: "Персы правили нами десять веков и могут обойтись без нас, а мы правим ими менее двух веков и не можем обойтись без них ни дня".
Большая часть современных "арабских" музыкальных инструментов и новые виды музицирования проникли на родину ислама - в Хиджаз, с северо-востока, где находилось подвластное Ирану арабское княжество Лахмидов с центром в городе Хира, лежавшего недалеко от столицы Древнего Ирана - Ктесифона. Именно здесь осуществлялся синтез арабских и персидских музыкально-поэтических традиций. Ещё в V веке персидский шах Бахрам Гур, обучался в Хире и сочинял стихи на арабском, а вернувшись на родину, впервые утвердил при дворе Сасанидов придворный статус "царя музыкантов". Арабы восхищались как красотой персидских песен, так и традиционными увеселениями персов - их пышными пирами, на которых непременно звучали музыка и пение и лилось вино (именно Персия - родина вина и неслучайно она - родина греческого бога вина Диониса), о чём свидетельствуют, например, греческие историки - Геродот, Ксенофонт и Ктесий. Неслучайно новый литературный жанр ("хамрийят"), воспевающий вино и винопитие, появился в арабской доисламской литературе под влиянием образа жизни персов, противопоставляя две столь различные культуры: кочевую и оседлую. И неслучайно винопитие - излюбленный сюжет персидской живописи и поэзии, процветавший как за тысячу лет до нашествия ислама, так и тысячу лет после, несмотря на строжайшие запреты.
И при халифате, его новая столица - Багдад - явно склонялась к иранским вкусам и традициям. Это касалось не только дворцового этикета, который от простоты первых халифов быстро перешёл на пышные имперские сасанидские образцы. В моду вошли иранские сезонные праздники, которые отмечались халифами, охотно предавшимися новым развлечениям, заимствованным у покоренных народов - охотам, пирам и наслаждениям изящной риторикой, поэзией и музыкой. Суровые "бедуинские" нравы уступают место изнеженной роскоши городского оседлого образа жизни. У этого нового уклада появляются свои поэты, самые первые и самые выдающиеся из которых - иранцы по крови, писавшие по-арабски. Например, Башшар ибн Бурд (714 - 783) и Абу Нувас (760 - 815). Отстаивая культурное первенство иранцев, эти поэты вводили в арабоязычные стихи излюбленные иранские темы (описание календарных праздников, садов и дворцов, предметов роскоши, ловчих птиц и животных, гомосексуализма и т.д.). Их числят среди основоположников нового стиля арабской поэзии, который получил название "бади" (новый, удивительный). В свою очередь этот новый стиль с его осознанным стремлением к риторической изукрашенности стиха дал название одному из трёх разделов арабской классической поэтики. Термином "бади" стали именовать все украшающие стих художественные фигуры.
Башшар ибн Бурд, гордясь своей древней, благородной персидской родословной и культурным превосходством, так высмеивал бедуинскую спесь:
"Я скажу тебе - наглому арабу- правду о себе и о тебе, если ты начнёшь кичиться своим родом.
Я знатный человек по отцу и по матери, но меня лишили должности марзбана (правителя пограничной области) в Тохаристане...
Неужели теперь, когда ты оделся в шелка, хоть раньше был наг, и садишься пировать рядом с людьми благородными,
Когда ты разбогател, нажрался и научился похмеляться настоем фиалки,
Ты - сын пастуха, рожденный женой пастуха, - пытаешься соперничать в славе с племенем благородных! Ты обречен на неудачу!
А ведь прежде, когда ты хотел испить воды, ты лакал её вместе с собакой из дождевой канавы...
Твоя слава - слава тушканчика и ящерки по сравнению с таким великим героем, как я!"
Помимо общего издевательского тона этих стихов, мы видим как персидские термины и реалии, впервые вводятся персидским поэтом в арабский текст: титул "марзбана", обычай похмеляться настоем фиалки, сравнение араба-бедуина с тушканчиком и ящеркой.
Именно поэты-иранцы первыми стали применить арабскую транслитерацию для написания персидских слов, создав при этом удивительную языковую химеру - новоперсидский язык или фарси - смесь двух далёких языковых семей - индоевропейского и семитского. Химерический характер нового языка и в наше время демонстрируют его забавные параллелизмы, например, фраза "ба сейд ва шикар рафт" - "на охоту (араб.) и охоту (перс.) поехал". Но химера эта оказалась на удивление жизнеспособной и породила величайшую в мире поэзию. Хотя есть примеры и других языковых смешений, например, английский язык тоже смесь - саксонского (германского) и французского (романского) - но там всё же родственные индоевропейские языки.
Именно принявшими ислам грамотеями-персами, их учениками и потомками, а не арабами, у которых коран явился первой книгой на родном языке, закладывались основы мусульманского богословия и законоведения, грамматики и филологии, астрономии и медицины. Поскольку тут речь идёт о языке и литературе, замечу, что именно персом - Халилем ибн Ахмедом из Басры был составлен первый обширный словарь арабского языка - "Китаб ал-Айн", на который ссылался другой перс, составивший в конце X в. в Хорасане первый словарь арабских научно-технических терминов.
Почему же, зная всё это, "учёные" полагают, что это "персы учились поэзии у арабов", а не наоборот?
Три "века молчания"
Что же произошло в Персии во время арабского нашествия?
Вначале арабы вели кровавую "священную войну" - джихад против любых носителей инакомыслия, до тех пор, пока третий халиф - Осман не разрешил им владеть недвижимостью в завоеванных областях, раздав правительственные должности своим родственникам - богатым купцам Омейядам, с их светскими интересами. Только после этого началось созидание новой интернациональной исламской культуры.
Но во время джихада завоеватели сознательно уничтожали любые иноверные культурные памятники вместе с носителями чуждых им идей, в отличие от захватчиков греческих до них и монгольских - после них. Все жрецы храмов огня, обязанные защищать священный огонь от надругательств с оружием в руках, погибли первыми.
Например, в городе Казеруне - столице сатрапии Фарс, они казнили по тысяче "грамотных" в день (следует учесть, что население средневековых городов не было так велико, как в наше время). А в Хорезме, по свидетельству Бируни, убив 4000 "грамотеев", они вообще запретили населению говорить на фарси - их солдаты резали языки любому, кто осмеливался нарушить указ; так исчез хорезмийский диалект персидского языка и арабы стали звать персов "аджам" - "безъязыкие".
Персидская рабовладельческая аристократия и порабощённый ею народ, как это было и при нашествии греков Александра Македонского, немедленно предали правящую династию, заодно и веру отцов и приняли все условия феодального Халифата, которые оказались в налоговом отношении намного легче, чем в коррумпированной и утопавшей в роскоши империи Сасанидов, а новая религия оказалась намного проще в догматике и ритуале и представлялась народу одной из давно знакомых христианских или иудейских сект. Армия пришельцев была по-сути табором, в обозе кочевников ехали их семьи, и племена бедуинов поселились в среде завоеванных. Хотя придворным и литургическим языком халифата был вначале только арабский, быстро началось смешение наречий и культур.
Поскольку подавляющее большинство арабов было неграмотно (включая самого Магомета - во всей Мекке при жизни пророка было лишь 14 грамотных мужчин) - то дела управления Халифатом не могли не попасть в руки опытной местной персидской бюрократии.
Персидская литература "словно перестала существовать": старинные манускрипты сжигались завоевателями, как богопротивные, а новые - не сочинялись. И всё же иранская литература не исчезла, проф. М.И. Занд нашёл удачную метафору об "инобытии персидской литературы в арабской языковой оболочке". Многие ценные памятники персидской литературы прежде, чем исчезнуть на языке оригинала, были переведены с пехлеви на арабский и потом на фарси и размножены. И к IХ веку культура иранского народа, доказавшая своё превосходство над культурой завоевателей-арабов, возродилась. Образованные слои иранцев, "адибы" - писатели, сумели освоить новую для них, арабскую религию и письменность, воспринять наиболее ценные элементы арабской поэтической, доисламской и исламской, культуры. Вместе с тем, эти писатели сумели уберечь и сохранить многие самобытные черты собственной древней иранской традиции. И с романтизации иранской старины, питавшей чувство культурного превосходства над завоевателями началось возрождение.
Постепенно династии визирей и областеначальников сделались наследственными, что типично для всех феодальных укладов, и спустя несколько поколений, в условиях разложения центрального правительства Халифата под бременем коррупции, захватили реальную власть. Появились местные династии, пытавшиеся возводить род к Сасанидам и пользовавшиеся поддержкой персидского народа, которому надоела арабская спесь.
Движение "инородчества" в персидской культуре
Творчество персидских писателей связано с идеологией политического движения "шуубия" ("инородчество"), главными требованиями которого были: признание арабами равенства и даже превосходства мусульман-инородцев (т.е. не арабов, а иранцев), воспитание чувства собственного достоинства иранцев, возрождение национальной письменности и стремление к государственной независимости от Халифата. Неоценимы заслуги шуубитов в последующем возрождении поэзии на фарси, прежде всего, из-за осуществленных ими переводов текстов с пехлеви на арабский язык и потом на фарси. Вклад писателей-иранцев, писавших по-арабски, был столь значителен, что обусловил новый этап развития самой арабской поэзии, который был непосредственно связан с расцветом Халифата, ростом городов, расширением заморской торговли и международных сношений, а также - что особенно важно - усилением роли иранского этнического элемента приведшего ко смене арабской правящей династии (Аббасиды сместили Омейядов) и доминированием персов в государственном аппарате (главные визири - персы Бармекиды).
На гребнях антихалифатских движений "белорубашечников" и "кызылбашей" в Средней Азии там пришли к власти иранские и тюркские династии, сначала Тахириды и Саффариды, а затем знаменитая династия Саманидов, ведшая род от Сасанидов и укреплявшая легитимность в глазах персидской аристократии и народа воскрешением древних иранских традиций.
Таким образом, ново-иранская поэзия, первоначально выступившая в арабоязычном облачении, не только подняла на новую высоту арабскую литературу, неотъемлемой частью которой она стала вначале, но подготовила предпосылки для последующего возрождения литературы уже на своём родном языке - фарси.
Функция поэзии - пропаганда
Двор Саманидов и персидская аристократия культивировали возрождённый народный язык - фарси и содействовали его развитию, как фундаменту объединения нации, ценя роль поэзии, пользовавшейся огромной популярностью в народе, как мощного средства пропаганды. Это открывало широкий доступ демократическим идеям и мотивам в раннюю классическую литературу, несмотря на её, как правило, дворцовое бытование. Народные истоки поэзии очевидны и в наиболее ранних дошедших до нас фрагментах из VIII века, и в творчестве первых поэтов IХ века.
Пропагандную силу поэзии у неграмотных народов понимали все владыки; недаром Магомет казнил стольких поэтов-сатириков и ему принадлежит высказывание: "Поистине, будет лучше, если утроба человека наполнится гноем, чем стихами". А халиф Омар назвал поэзию "знанием тех, кто не имел истинного знания" (т.е. Корана).
Любопытен рассказ о назначении Сталиным русского сатрапа в одну из среднеазиатских деспотий СССР. Когда тот отпирался под предлогом "языка не знаю", Сталин дал ему такой совет: "Идите на базар и найдите старого акына, который там песни поёт. Это не песни в русском понимании - он рассказывает о текущей жизни. Он вам всё подскажет и поможет". Потом этот сатрап вспоминал: "Акын мне очень помог, когда возникала проблема, я ему говорю, он идёт на базар и поёт о том. Люди слушают его и делают то, что нужно".
Я думаю, что "массовый энтузиазм" отмеченный современниками "изобретения" рубаи был вызван отнюдь не самой этой "новинкой", а комплексом чувства национального возрождения и долгожданной возможностью свободного публичного самовыражения на родном языке у традиционно любящего поэзию народа. А честолюбивые "письменники" натянули это одеяло на себя, создавая легенды о собственных заслугах.
Почему пехлеви перестал быть письменным языком Ирана?
Помимо очевидных причин - хорошо документированое, сознательное уничтожение греческими и арабскими захватчиками как персидских текстов, так и сравнительно малочисленных грамотных носителей этого языка, есть и причины особые.
Но прежде, чем говорить о них, следует задать вопрос, а куда же подевались современные текстам на пехлеви тексты на греческом, латыни или еврейских языках - иврите и арамейском? Ведь если не считать массы текстов найденых в Египте, с его сухим климатом, у нас нет оригинальных манускриптов ни Платона, ни Аристотеля, ни римских поэтов начала христианской эры, ни даже Библии или Корана, датируемых ранее ХII века, а с учётом Египта - ранее II века.
Почему же доисламская Персия для доказательства древности своей культуры должна демонстрировать нам более древние аутентичные рукописи, чем рукописи её современников, в датировке которых сомневаются лишь фоменковцы?
Почему не предъявляются к Византии, государственным языком которой был родной греческий, претензии за утрату древнегреческих манускриптов? Ведь несмотря на то, что Византия пала в ХV веке, Европе пришлось заново знакомиться с Платоном и Аристотелем, например, по переводам с арабского, начиная с Х века. Парадокс!
Теперь о причинах угасания пехлеви.
Во-первых, следует учесть кто и как именно хранил письменную информацию в каждой из древних культур. Персия, в отличие от христианских стран, имела мало христианских монастырей с их библиотеками и традицией постоянной переписки рукописей, которые даже в халифате подлежали охране государства, да и тексты в таких монастырях были в основном на греческом. Тексты же на пехлевийском хранились лишь в архивах шахов, крупных феодалов и магами - в храмах огня. Но при полном принятии ислама аристократией, придворные книгохранилища стали уликами и были полностью уничтожены за три "века молчания", исключая то немногое, что было переведено на арабский и фарси. Зороастрийские же маги, единственная группа, заинтересованная в сохранении традиционного богослужебного языка, были быстро и поголовно уничтожены на всей территории халифата, та же судьба постигла и их храмы и манускрипты. Поэтому пехлевийские тексты не были защищены распределённым массовым копированием и сожжение центральных государственных архивов смогло прервать письменную традицию. Причём, следует учесть и то, что персидские архивы сожгли сначала греки Александра Македонского задолго до арабов, а после арабов, монголы сожгли архивы Саманидов. Сегодня пехлеви сохранился лишь как "секретный" мёртвый язык маленькой секты "парсов", сбежавших в Индию.
Во-вторых, арамейский (т.е. семитский) алфавит на котором писались пехлевийские тексты на индоевропейском персидском, был крайне неудобен для этой цели - в нём не только не было букв для выражения гласных звуков (как и в арабском алфавите), он был сверх того насыщен так называемыми "логограммами", например, слово "хлеб", по-ирански звучащее "нан", записаное арамейскими буквами, звучало как "лхм" (от семитского слова "лехем"). Но читателю или чтецу, из контекста понимавшему, что речь идёт о хлебе, следовало читать это слово как "нан". Поэтому переход к полностью звуковому (отя и попрежнему безгласному) арабскому алфавиту стал значительным упрощением для персидской письменности и помог повысить уровень грамотности населения, а следовательно, и распространённость текстов.
В-третьих, персы до принятия ислама были не родо-племенной, эгалитарной общиной, как арабы, а развитым кастовым обществом, как все древне-арийские народы, и следы этого заметны в персидском языке по сей день. Даже современный "новоперсидский" литературный язык называвшийся до недавнего времени "задан-и-дери", т.е. "придворный язык", обладает характерной чертой кастового общества - его глаголы отражают относительный социальный статус говорящих, а народный его диалект презрительно называется "базарным".
Письменный же пехлеви был ещё более элитарным, поэтому эгалитарность, присущая раннему халифату вообще и заметная даже в арабском языке - языке вольных кочевников (где даже к халифу долгое время можно было обращаться запросто по имени и на "ты", как свидетельствует анекдот из жизни халифа Валида, которому пришлось в начале VIII века напоминать своим буйным подданым (убившим троих из первой четвёрки "праведных" халифов), что он всё-таки им не ровня). И класс исламских священников-мулл никогда не был кастово-замкнутым и не имел иерархии, что импонировало низшим общественным кастам Персии и упростило ломку древней кастовой культуры, совершенно так же, как позднее было в исламизированной части Индии, где неприкасаемые особенно охотно принимали ислам.
Поэтому переход с пехлеви на фарси был частью прогрессивного процесса привнесения социальной динамики и демократизма в жёсткую структуру персидского общества и началом его развития вне рамок сакральных институтов зороастрийского духовного и светского правления.
Какая эзотерика интересует меня?
Поскольку Руми творил эзотерическую поэзию - немного об эзотерике. Сначала о той "эзотерике", которая меня не интересует - это всяческая блавацщина, конспирология и нумерология - невиданные пещерные мудрецы, управляющие миром, месмеризьм и столоверчение, каббала и прочая шаманская комбинаторика, заклинания, чтение буковок кверх ногами, полёты на четвероногих братьях и мётлах во мраке нощи, без свидетелей.
Теперь о том, что мне интересно. Например, атомистика выученика персидского мага Остана - грека Демокрита, которого почему-то принято считать "материалистом". А ведь его гипотеза до начала ХХ века была чистой воды мистикой, которой до Людвига Больцмана никто не умел пользоваться, и если слово атом заменить на слово "эльф" или "демон" ничего в "теории" Демокрита не менялось. Есть разные определения понятия "мистика", предлагаю ограничиться таким: "получение истинного знания внеопытным путём, путём озарения".
Руми зацепил меня именно такой вот мистикой. Конечно, открытие им законов диалектики нельзя назвать мистическим актом, это лишь свидетельство того, что он обладал весьма острым, наблюдательным и критическим умом, способным к широким обобщениям. Но его стихи о "свете, проницающем планеты и не знающем тени" и суфийские техники медитации - вот мистика чистой воды, та мистика, от которой у меня перехватывает дыхание.
Меня интересует суфизм инсайта - результат поразительного синтеза разных традиций и сами эти традиции, которым меня, увы, не учили в школе.
___________________________________________
K продолжению: http://hojja-nusreddin.livejournal.com/1722327.html
Нижеписаное - компиляция, цитатник и догадки - попытки ответить на мои собственные вопросы, на базе весьма ограниченного знания, да домарощенного понимания.
"Национальность" жанра рубаи
По мнению кембриджского профессора Эдварда Брауна: "Рубаи можно уверенно считать древнейшей, истинно персидской формой поэзии". Это утверждение до сих пор никем не опровергнуто и вошло в энциклопедии.
Когда после "трёх веков молчания", вызванных арабским завоеванием Персии - в середине X века н.э. началось возрождение ранее запрещённой арабами персидской культуры и литературного языка, "вдруг оказалось", что грамотные "новые персы" заимствовали у своих фанатичных арабских хозяев:
- не только религию, но и
- алфавит,
- половину словаря,
- литературные жанры, формы, поэтическую терминологию и даже весьма консервативные метрические структуры стиха
- такие поэтические термины, как казыда, газель и меснави тоже происходят из арабского языка.
Частенько можно встретить учёное мнение, что "несмотря на ритмические модификации и личные вкусы персидских поэтов, многие метры, используемые в ново-персидской (фарси) поэзии уже были в ходу в поэзии арабской, задолго до того, как было записано первое персидское стихотворение" (проф. Артур Арберри, 1949).
Единственный жанр, "происхождение которого не вызывает никаких сомнений учёных" - рубаи.
По мнению того же проф. Арберри, "у жанра рубаи есть принципиальные характеристики, подтверждающие тот факт, что он - продукт именно персидского гения":
1. арабы не творили в этом жанре до персов;
2. метры рубаи не совпадают ни с одним из метров, использованных арабами;
3. все метры рубаи имеют "персидские корни",
4. те арабские поэты, которые всё-же поработали в этом жанре,
- сделали это уже после его "изобретения" персами.
Вот тут и начинаются для меня загадки: а почему, собственно, современные персы, говорящие на языке индоевропейском, сравниваются только с арабами, говорящими на далёком от индоевропейских языке семитском?
А не с куда более близкими персам по языку, этносу, культуре и исторической географии народами:
- армянами, тоже имеющими близкий к рубаи жанр - айрен, случайно "изобретённый" в том же веке, что и рубаи?
- Или с греками, чей "национальный" жанр - эпиграмма, столь похожий на рубаи по духу, был "изобретён" по крайней мере в IХ веке до н.э.?
- Или с самими же персами, жившими интенсивной духовной и интеллектуальной жизнью тысячи лет до арабского нашествия?
Хотя ответ на последний вопрос и казался ясным Гёте в начале ХIХ века: "мы практически ничего не знаем о персидской литературе до классического периода", но с тех пор многое изменилось - найдены и сами тексты и достоверные цытаты из уничтоженных произведения.
По-моему, разговоры о "персидской национальности" жанра рубаи и перечень "доказательств" приведённых Арберри - бред. Хотя бы потому, например, что греки и персы находились в состоянии культурного симбиоза задолго до нашествия Александра Македонского - факт неоспоримый. Поэтому персы в империи Селевкидов просто не могли не знать об эпиграмме. Но я не пытаюсь заявить, что персы "заимствовали" жанр рубаи у греков. Всё намного сложнее, ибо Восток - дело тонкое.
Анекдоты о рождении жанра рубаи
Классики персидской поэзии и сами интересовались происхождением этого жанра и веками обсуждали его природу. Шамс-и Кайс записал в 1220 году н.э. забавный анекдот на эту тему: один из самых первых "ново-персидских" (т.е. писавших уже на фарси) поэтов - "я думаю, что это был Рудаки, но Аллах знает лучше" - бродил в праздничный день по городскому парку Газны и присоединился к разношёрстной толпе, наблюдавшей за тем, как дети играли с орехами. Внимание поэта привлёк симпатичный, кудрявый мальчик 10 лет "со щеками, как букет гиацинтов и анемонов", бросивший орех возле лунки таким способом, что он подскочил, а затем упав на землю, завертелся обратно к игроку, закричавшему: "халтан, халтан, бами равад та бан-и гау" ("катится, катится и падает в лунку он"). Рудаки расслышал в этом детском крике ранее неизвестный ему метр из группы "базадж"; затем, повторив это полустишие четыре раза и добавив соответствующую рифму, он, якобы, "получил первый рубай".
Аналогичную историю позднее записал Давлатшах в 1487 году, но у него упомянут не Рудаки, а малоизвестные поэты Абу Дулафи Иджли и Ибн аль-Кааб, и мальчик-изобретатель оказывается у него сыном Якуба ибн-Лайса (ум. 879) - плебея, медника, ставшего сначала главой банды, а потом эмиром - основателя первой после "веков молчания" персидской династии Саффаридов, который первым сделал фарси государственным языком.
Версия Давлатшаха отодвигает изобретение рубаи на полвека до Рудаки, приписывая его панегиристу саманидов - Насру ибн-Ахмаду, умершему в 940 году.
Лексикограф Асади, писавший в 1066 году, цитирует два рубая, созданных малоизвестными современниками Рудаки - один Абу-ль Муайадом и другой Шахидом, элегию которому написал сам Рудаки. Но все литературные анекдоты мало помогают в понимании природы этого "изобретения".
Была ли у персов поэзия до ислама?
Я не могу понять с помощью головного мозга, как могут так называемые "учёные литературоведы" вести речь даже не о "возрождении", а о "рождении" не просто жанра рубаи, но всей персидской поэзии "из ничего" после "веков молчания"? Ведь не даром выделили эти "века молчания", значит ДО них молчания не было слышно. Ведь ко времени арабского налёта у персов уже была 1300-летняя великая история, включающая:
- оригинальные религиозные системы - зороастризм, митраизм, манихейство и маздакизм (и это не считая древнего языческого культа Хумай и бахаизма, начавшегося уже при исламе). Это уникальное достижение - создание стольких международно принятых религиозных систем, не имеющее аналога у других народов, это свидетельство огромной духовной работы нации.
- оригинальную нравственную философию чистоты духа, тела и окружающей среды;
- важные научные открытия и изобретения, например, ветряной и водяной мельниц, веками бывших до изобретения паровых машин самой сложной техникой человечества
- первую трансконтинентальную империю от Нила до Инда.
А разве может империя стоять без писцов, а писцы жить без литературных забав и поэзии? История не знает таких феноменов.
Сам же Давлатшах приводит и другой анекдот - о романтическом и благородном любовнике - сасанидском шахе Хосрове Парвизе (590 - 628 г.г. н.э.), повелевшем вырезать сочинённое им рифмованное двустишие над воротами дворца своей возлюбленной - армянской красавицы-принцессы Ширин:
"О красавица! Счастливы видящие тебя на этой земле!
Ибо ты даришь миру радость одним своим взглядом!"
которое Давлатшах видел своими глазами спустя 10 веков в руинах дворца. Тем не менее, "учёные", избирательно заимствующие у Давлатшаха анекдот о "внезапном рождении" персидской поэзии после исламского погрома "от сырости, из ничего", игнорируют его же факты от бытовании этой поэзии и до погрома. Их комичный аргумент таков: "то, что видел Давлатшах в ХV в. до нас не дошло, а потому сомнительно". Но ведь Давлатшах не мог видеть лично (в отличие от руин дворца Ширин) ни Рудаки, ни других "изобретателей" жанра рубаи, живших за века до него, почему же "учёные" верят этим его басням?
Фирдоуси, живший почти на полтысячелетия ранее Давлатшаха, тоже рассказывает в знаменитой поэме "Шахнаме" (рифмованном переводе с пехлеви на фарси придворной хроники Сасанидов "Худай-намэ" - "Книги владык"), что шах Хосров был патроном поэзии и покровительствовал менестрелю Барбаду - своему придворному певцу. Этот талантливый бард впервые завоевал любовь шаха, пропев балладу, лунной ночью под покровом кипариса в шахском саду. Певец был так близок к шаху, что когда умер любимый конь шаха - Шабдиз, придворные избрали именно Барбада, как единственное лицо, способное рискнуть донести до шаха эту весть, ибо шах поклялся убить любого подобного горевестника. Питомец муз так искусно вплёл рассказ о гибели коня в поэму, под аккомпанимент лютни, что Хосров сам осознал, что погиб именно его конь, и воскликнул: "Горе мне! Мой конь Шабдиз - мёртв!"
А если мы углубимся в историю ещё на полтысячелетия, то увидим, что холлы дворцoв великих Ахеменидов - Дария, Ксеркса и Артаксеркса в Персеполисе сохранили имена по крайней мере трёх придворных поэтов (Афарина, Хусраванда и Мадхарастанда) и арфиста Сакиса, который тоже был не только певцом, но и поэтом. И изображения многочисленных струнных ансамблей, в которых, очевидно, не подбирали глухонемых. И хотя от них до нас, увы, не дошло ни строчки, мы точно знаем, что в ту эпоху искусства были ещё нераздельны - поэзия, риторика, пение музыка и танец являлись компонентами магического обряда, сердцевиной которого был "звук, преисполненный действия, сохраняющий в словах энергию соответствующих им вещей" ("Герметический Свод").
Сегодня нам известны десятки названий и сотни тысяч слов литературных памятников, дошедших от Ахеменидов на среднеперсидском языке (пехлеви), а забравшись в историю ещё глубже, мы находим значительные куски многообразно-рифмованной "Авесты", датируемые уже началом первого тысячелетия до н.э. А вот об арабской поэзии или поэтах нам не известно ничего вплоть до V века н.э., когда жил создатель жанра касыды принц Имру уль-Кайс.
Таким образом, гипотеза о рождении классической персидской поэзии от арабского погрома является очевидным атавизмом не изжитых по сей день политических течений:
- "исламоцентризма", считающего все неисламские народы "погрязшими во тьме невежества"
- "европоцентризма", считавшего и продолжающего считать арийцев-иранцев "дикими азиатами" в отличие от арийцев-"европейцев" - греков. И это несмотря на то, что греки в массе жили в Малой Азии по крайней мере с середины второго тысячелетия до н.э. и взяли из Азии не только свой алфавит, имена богов (Аполлон и Дионис) и героев (Персей), но и ремёсла (металлургию, конное дело, архитектуру), искусства и театр и даже сюжетные блоки и метафоры (вроде "розовопёрстой Эос") для своих первых литературных опытов. Не случайно оба первых великих греческих поэта - и Гомер и Гесиод, и великие греческие мудрецы - Фалес, Анаксагор, Пифагор, Платон и др. были родом не из Европы, а из Малой Азии.
Была ли популярность жанра рубаи в Персии "внезапной"?
"Независимо от того насколько достоверны предания о рождении жанра рубаи, нет никаких оснований сомневаться в том, что родившись, новая поэтическая форма быстро обрела популярность" - пишет проф. Арберри. Причины? "Удобно было то, что она коротка и, следовательно, легко запоминается, и она удачно подошла для выражения мыслей и чувств присущих именно персидскому национальному характеру".
Шамс-и Кайс, изложив детали астрологической ситуации, сложившейся в момент изобретения рубая, даёт красочное описание того, как оно было воспринято народом:
"И благородные и простолюдины были потрясены этой формой; и грамотные и безграмотные полюбили её в равной мере; и аскет и развратник пользовались ею; она понравилась и набожному и грешному; люди лишённые слуха, неспособные отличить стиха от прозы, не подозревавшие о существовании метра и ударения, танцевали, распевая рубаи; глухие, не способные отличить звука трубы от крика ишака, люди с мёртвыми сердцами, удалённые на тысячи миль от наслаждений звуками струн лютни, были готовы продать свои души за рубай. Многие из девиц, заточённых в гаремы из-за любви к рубаям разбили на кусочки двери и стены своей невинности; многие из матрон из-за любви к рубаям навек потеряли покой."
Это свидетельство, полное цветистых преувеличений, даёт яркую картину того, как использовали рубаи современники этого "изобретения".
Но ведь у нас есть множество фактов, свидетельствующих о необычайной любви персов к поэзии во все времена: и до и после "изобретения" рубаи.
Греческие историки описали персидские пиры, на которых выступали поэты за тысячу лет до изобретения ислама.
Количество персидских поэтических гениев только за последнее тысячелетие письменности на новоперсидском (фарси) и объём их продукции невозможно сравнить с поэзией любой другой страны. Персы веками записывали стихами огромные научные трактаты, например, так написана половина многотомномного "Канона Медицины" Авиценны.
Гёте писал в "Западно-Восточном Диване": "... говорят, что более четырёхсот поэтов подвизалось при дворе Махмуда Газневи (султан в 998 - 1030 гг. н.э.). А поскольку всё на Востоке обязано покорствовать, повинуясь высшим велениям, то государь поставил над ними 'царя поэтов', обязанность которого состояла в том, чтобы поверять, оценивать всякого из них, поощрять к трудам, сообразным дарованиям каждого. На должность эту следует смотреть как на одну из главнейших при дворе: царь поэтов был министром всех учёных, историко-поэтических справ; через него изъявления высочайшего благоволения передавались его подчинённым, а когда сопровождает он двор, столь велика его свита, столь торжествен поезд, что никак нельзя было не принять его за самого везира. Царь поэтов Унсури был руководителем больших работ, которые осуществлялись при дворе по собиранию преданий старины, их классификации и отделке. В ХII веке вырабатывается уже целая иерархия придворных званий для стихотворцев".
Немецкий путешественник и сам поэт - Адам Олеарий - писал в XVII веке: "На земле нет народа, более жадного до поэзии, чем персы. Там вы найдёте поэта на каждом базаре; в каждом хорошем доме, где собираются друзья, их развлекают и угощают стихами и даже делают из поэзии спортивные состязания для частых визитёров, подобные представлениям скоморохов или словесным трюкам циркачей, какие можно увидеть и в Европе. Все привыкли к этому обычаю и вельможи полагают, что они не могут предоставить своим друзьям лучшего развлечения, чем рецитал какой-нибудь поэмы во время обеда."
И в наше время, мода на поэзию в Персии не иссякает, традиционный конкурс поэтической декламации - одно из наиболее популярных соревнований в Иране, которое слушают по радио и смотрят по ТВ миллионы людей. А традиционное салонное развлечение персидской интеллигенции - "дурэ" - круговые посиделки, участники которых поочередно собираются в домах друг друга для пиршества и игр, из которых самая популярная - "мошаэрэ" - соревнование в поэтической декламации.
Как мы видим, поэзия в Персии была популярна всегда и нет никаких оснований считать, что она возникла "внезапно" и по пустячному поводу детской игры в солнечный денёк. Я не верю во "внезапность" этой популярности, и особенно во внезапную любовь к искусству личностей "безграмотных, не способные отличить звука трубы от крика ишака", по причинам как психологическим, так и историческим.
Кроме того, нам хорошо известна история приступов "внезапной" массовой популярности поэзии у европейских народов - строителей империй в "новое время"; вспомним, например, неповторимые "золотые века" английской поэзии в "шекспировскую" эпоху начала британского "правления морями" и русской поэзии в "пушкинскую" эпоху наполеоновского нашествия. Эти всплески не замыкались в узких эстетических рамках, но всегда носили политический характер - народ поигрывал мускулами, рождая национальное государство; формировалась национальная письменность; у церкви был свой сакральный язык, непонятный народу; аристократия была двуязычна, но патриотически настроена, и помнила недавнее своё зависимое положение; а правительству для дела национального строительства были нужны национальные кадры вооружённые массовой грамотностью.
Но "модные" Шекспир и Пушкин не были ни исторически "первыми" национальными поэтами ни, тем более, "изобретателями" жанров; жанры они как раз заимствовали либо из чужих культур, либо из национальной древности. История национальной поэзии англосаксов и русских намного древнее их "золотых веков" и уходит корнями во времена доисторические. И Персия тут не являлась исключением.
Когда именно начался синтез персидской и арабской культур?
Ближний Восток знал только одну подлинно самобытную культуру - шумерскую; даже египтяне заняли у них идею письменности, всех прирученных животных (кроме кошки, если её можно считать прирученной), металлургию и мн. др. И все последующие волны номадов - и семитов, и ариев, привнося что-то своё, неизбежно заимствовали основы этой высокой древней цивилизации. И арабы, кочевавшие на культурной периферии Персидской Империи более тысячелетия до возникновения ислама, неибежно многое заимствовали у персов. Как сказал знаменитый халиф Харун ар-Рашид: "Персы правили нами десять веков и могут обойтись без нас, а мы правим ими менее двух веков и не можем обойтись без них ни дня".
Большая часть современных "арабских" музыкальных инструментов и новые виды музицирования проникли на родину ислама - в Хиджаз, с северо-востока, где находилось подвластное Ирану арабское княжество Лахмидов с центром в городе Хира, лежавшего недалеко от столицы Древнего Ирана - Ктесифона. Именно здесь осуществлялся синтез арабских и персидских музыкально-поэтических традиций. Ещё в V веке персидский шах Бахрам Гур, обучался в Хире и сочинял стихи на арабском, а вернувшись на родину, впервые утвердил при дворе Сасанидов придворный статус "царя музыкантов". Арабы восхищались как красотой персидских песен, так и традиционными увеселениями персов - их пышными пирами, на которых непременно звучали музыка и пение и лилось вино (именно Персия - родина вина и неслучайно она - родина греческого бога вина Диониса), о чём свидетельствуют, например, греческие историки - Геродот, Ксенофонт и Ктесий. Неслучайно новый литературный жанр ("хамрийят"), воспевающий вино и винопитие, появился в арабской доисламской литературе под влиянием образа жизни персов, противопоставляя две столь различные культуры: кочевую и оседлую. И неслучайно винопитие - излюбленный сюжет персидской живописи и поэзии, процветавший как за тысячу лет до нашествия ислама, так и тысячу лет после, несмотря на строжайшие запреты.
И при халифате, его новая столица - Багдад - явно склонялась к иранским вкусам и традициям. Это касалось не только дворцового этикета, который от простоты первых халифов быстро перешёл на пышные имперские сасанидские образцы. В моду вошли иранские сезонные праздники, которые отмечались халифами, охотно предавшимися новым развлечениям, заимствованным у покоренных народов - охотам, пирам и наслаждениям изящной риторикой, поэзией и музыкой. Суровые "бедуинские" нравы уступают место изнеженной роскоши городского оседлого образа жизни. У этого нового уклада появляются свои поэты, самые первые и самые выдающиеся из которых - иранцы по крови, писавшие по-арабски. Например, Башшар ибн Бурд (714 - 783) и Абу Нувас (760 - 815). Отстаивая культурное первенство иранцев, эти поэты вводили в арабоязычные стихи излюбленные иранские темы (описание календарных праздников, садов и дворцов, предметов роскоши, ловчих птиц и животных, гомосексуализма и т.д.). Их числят среди основоположников нового стиля арабской поэзии, который получил название "бади" (новый, удивительный). В свою очередь этот новый стиль с его осознанным стремлением к риторической изукрашенности стиха дал название одному из трёх разделов арабской классической поэтики. Термином "бади" стали именовать все украшающие стих художественные фигуры.
Башшар ибн Бурд, гордясь своей древней, благородной персидской родословной и культурным превосходством, так высмеивал бедуинскую спесь:
"Я скажу тебе - наглому арабу- правду о себе и о тебе, если ты начнёшь кичиться своим родом.
Я знатный человек по отцу и по матери, но меня лишили должности марзбана (правителя пограничной области) в Тохаристане...
Неужели теперь, когда ты оделся в шелка, хоть раньше был наг, и садишься пировать рядом с людьми благородными,
Когда ты разбогател, нажрался и научился похмеляться настоем фиалки,
Ты - сын пастуха, рожденный женой пастуха, - пытаешься соперничать в славе с племенем благородных! Ты обречен на неудачу!
А ведь прежде, когда ты хотел испить воды, ты лакал её вместе с собакой из дождевой канавы...
Твоя слава - слава тушканчика и ящерки по сравнению с таким великим героем, как я!"
Помимо общего издевательского тона этих стихов, мы видим как персидские термины и реалии, впервые вводятся персидским поэтом в арабский текст: титул "марзбана", обычай похмеляться настоем фиалки, сравнение араба-бедуина с тушканчиком и ящеркой.
Именно поэты-иранцы первыми стали применить арабскую транслитерацию для написания персидских слов, создав при этом удивительную языковую химеру - новоперсидский язык или фарси - смесь двух далёких языковых семей - индоевропейского и семитского. Химерический характер нового языка и в наше время демонстрируют его забавные параллелизмы, например, фраза "ба сейд ва шикар рафт" - "на охоту (араб.) и охоту (перс.) поехал". Но химера эта оказалась на удивление жизнеспособной и породила величайшую в мире поэзию. Хотя есть примеры и других языковых смешений, например, английский язык тоже смесь - саксонского (германского) и французского (романского) - но там всё же родственные индоевропейские языки.
Именно принявшими ислам грамотеями-персами, их учениками и потомками, а не арабами, у которых коран явился первой книгой на родном языке, закладывались основы мусульманского богословия и законоведения, грамматики и филологии, астрономии и медицины. Поскольку тут речь идёт о языке и литературе, замечу, что именно персом - Халилем ибн Ахмедом из Басры был составлен первый обширный словарь арабского языка - "Китаб ал-Айн", на который ссылался другой перс, составивший в конце X в. в Хорасане первый словарь арабских научно-технических терминов.
Почему же, зная всё это, "учёные" полагают, что это "персы учились поэзии у арабов", а не наоборот?
Три "века молчания"
Что же произошло в Персии во время арабского нашествия?
Вначале арабы вели кровавую "священную войну" - джихад против любых носителей инакомыслия, до тех пор, пока третий халиф - Осман не разрешил им владеть недвижимостью в завоеванных областях, раздав правительственные должности своим родственникам - богатым купцам Омейядам, с их светскими интересами. Только после этого началось созидание новой интернациональной исламской культуры.
Но во время джихада завоеватели сознательно уничтожали любые иноверные культурные памятники вместе с носителями чуждых им идей, в отличие от захватчиков греческих до них и монгольских - после них. Все жрецы храмов огня, обязанные защищать священный огонь от надругательств с оружием в руках, погибли первыми.
Например, в городе Казеруне - столице сатрапии Фарс, они казнили по тысяче "грамотных" в день (следует учесть, что население средневековых городов не было так велико, как в наше время). А в Хорезме, по свидетельству Бируни, убив 4000 "грамотеев", они вообще запретили населению говорить на фарси - их солдаты резали языки любому, кто осмеливался нарушить указ; так исчез хорезмийский диалект персидского языка и арабы стали звать персов "аджам" - "безъязыкие".
Персидская рабовладельческая аристократия и порабощённый ею народ, как это было и при нашествии греков Александра Македонского, немедленно предали правящую династию, заодно и веру отцов и приняли все условия феодального Халифата, которые оказались в налоговом отношении намного легче, чем в коррумпированной и утопавшей в роскоши империи Сасанидов, а новая религия оказалась намного проще в догматике и ритуале и представлялась народу одной из давно знакомых христианских или иудейских сект. Армия пришельцев была по-сути табором, в обозе кочевников ехали их семьи, и племена бедуинов поселились в среде завоеванных. Хотя придворным и литургическим языком халифата был вначале только арабский, быстро началось смешение наречий и культур.
Поскольку подавляющее большинство арабов было неграмотно (включая самого Магомета - во всей Мекке при жизни пророка было лишь 14 грамотных мужчин) - то дела управления Халифатом не могли не попасть в руки опытной местной персидской бюрократии.
Персидская литература "словно перестала существовать": старинные манускрипты сжигались завоевателями, как богопротивные, а новые - не сочинялись. И всё же иранская литература не исчезла, проф. М.И. Занд нашёл удачную метафору об "инобытии персидской литературы в арабской языковой оболочке". Многие ценные памятники персидской литературы прежде, чем исчезнуть на языке оригинала, были переведены с пехлеви на арабский и потом на фарси и размножены. И к IХ веку культура иранского народа, доказавшая своё превосходство над культурой завоевателей-арабов, возродилась. Образованные слои иранцев, "адибы" - писатели, сумели освоить новую для них, арабскую религию и письменность, воспринять наиболее ценные элементы арабской поэтической, доисламской и исламской, культуры. Вместе с тем, эти писатели сумели уберечь и сохранить многие самобытные черты собственной древней иранской традиции. И с романтизации иранской старины, питавшей чувство культурного превосходства над завоевателями началось возрождение.
Постепенно династии визирей и областеначальников сделались наследственными, что типично для всех феодальных укладов, и спустя несколько поколений, в условиях разложения центрального правительства Халифата под бременем коррупции, захватили реальную власть. Появились местные династии, пытавшиеся возводить род к Сасанидам и пользовавшиеся поддержкой персидского народа, которому надоела арабская спесь.
Движение "инородчества" в персидской культуре
Творчество персидских писателей связано с идеологией политического движения "шуубия" ("инородчество"), главными требованиями которого были: признание арабами равенства и даже превосходства мусульман-инородцев (т.е. не арабов, а иранцев), воспитание чувства собственного достоинства иранцев, возрождение национальной письменности и стремление к государственной независимости от Халифата. Неоценимы заслуги шуубитов в последующем возрождении поэзии на фарси, прежде всего, из-за осуществленных ими переводов текстов с пехлеви на арабский язык и потом на фарси. Вклад писателей-иранцев, писавших по-арабски, был столь значителен, что обусловил новый этап развития самой арабской поэзии, который был непосредственно связан с расцветом Халифата, ростом городов, расширением заморской торговли и международных сношений, а также - что особенно важно - усилением роли иранского этнического элемента приведшего ко смене арабской правящей династии (Аббасиды сместили Омейядов) и доминированием персов в государственном аппарате (главные визири - персы Бармекиды).
На гребнях антихалифатских движений "белорубашечников" и "кызылбашей" в Средней Азии там пришли к власти иранские и тюркские династии, сначала Тахириды и Саффариды, а затем знаменитая династия Саманидов, ведшая род от Сасанидов и укреплявшая легитимность в глазах персидской аристократии и народа воскрешением древних иранских традиций.
Таким образом, ново-иранская поэзия, первоначально выступившая в арабоязычном облачении, не только подняла на новую высоту арабскую литературу, неотъемлемой частью которой она стала вначале, но подготовила предпосылки для последующего возрождения литературы уже на своём родном языке - фарси.
Функция поэзии - пропаганда
Двор Саманидов и персидская аристократия культивировали возрождённый народный язык - фарси и содействовали его развитию, как фундаменту объединения нации, ценя роль поэзии, пользовавшейся огромной популярностью в народе, как мощного средства пропаганды. Это открывало широкий доступ демократическим идеям и мотивам в раннюю классическую литературу, несмотря на её, как правило, дворцовое бытование. Народные истоки поэзии очевидны и в наиболее ранних дошедших до нас фрагментах из VIII века, и в творчестве первых поэтов IХ века.
Пропагандную силу поэзии у неграмотных народов понимали все владыки; недаром Магомет казнил стольких поэтов-сатириков и ему принадлежит высказывание: "Поистине, будет лучше, если утроба человека наполнится гноем, чем стихами". А халиф Омар назвал поэзию "знанием тех, кто не имел истинного знания" (т.е. Корана).
Любопытен рассказ о назначении Сталиным русского сатрапа в одну из среднеазиатских деспотий СССР. Когда тот отпирался под предлогом "языка не знаю", Сталин дал ему такой совет: "Идите на базар и найдите старого акына, который там песни поёт. Это не песни в русском понимании - он рассказывает о текущей жизни. Он вам всё подскажет и поможет". Потом этот сатрап вспоминал: "Акын мне очень помог, когда возникала проблема, я ему говорю, он идёт на базар и поёт о том. Люди слушают его и делают то, что нужно".
Я думаю, что "массовый энтузиазм" отмеченный современниками "изобретения" рубаи был вызван отнюдь не самой этой "новинкой", а комплексом чувства национального возрождения и долгожданной возможностью свободного публичного самовыражения на родном языке у традиционно любящего поэзию народа. А честолюбивые "письменники" натянули это одеяло на себя, создавая легенды о собственных заслугах.
Почему пехлеви перестал быть письменным языком Ирана?
Помимо очевидных причин - хорошо документированое, сознательное уничтожение греческими и арабскими захватчиками как персидских текстов, так и сравнительно малочисленных грамотных носителей этого языка, есть и причины особые.
Но прежде, чем говорить о них, следует задать вопрос, а куда же подевались современные текстам на пехлеви тексты на греческом, латыни или еврейских языках - иврите и арамейском? Ведь если не считать массы текстов найденых в Египте, с его сухим климатом, у нас нет оригинальных манускриптов ни Платона, ни Аристотеля, ни римских поэтов начала христианской эры, ни даже Библии или Корана, датируемых ранее ХII века, а с учётом Египта - ранее II века.
Почему же доисламская Персия для доказательства древности своей культуры должна демонстрировать нам более древние аутентичные рукописи, чем рукописи её современников, в датировке которых сомневаются лишь фоменковцы?
Почему не предъявляются к Византии, государственным языком которой был родной греческий, претензии за утрату древнегреческих манускриптов? Ведь несмотря на то, что Византия пала в ХV веке, Европе пришлось заново знакомиться с Платоном и Аристотелем, например, по переводам с арабского, начиная с Х века. Парадокс!
Теперь о причинах угасания пехлеви.
Во-первых, следует учесть кто и как именно хранил письменную информацию в каждой из древних культур. Персия, в отличие от христианских стран, имела мало христианских монастырей с их библиотеками и традицией постоянной переписки рукописей, которые даже в халифате подлежали охране государства, да и тексты в таких монастырях были в основном на греческом. Тексты же на пехлевийском хранились лишь в архивах шахов, крупных феодалов и магами - в храмах огня. Но при полном принятии ислама аристократией, придворные книгохранилища стали уликами и были полностью уничтожены за три "века молчания", исключая то немногое, что было переведено на арабский и фарси. Зороастрийские же маги, единственная группа, заинтересованная в сохранении традиционного богослужебного языка, были быстро и поголовно уничтожены на всей территории халифата, та же судьба постигла и их храмы и манускрипты. Поэтому пехлевийские тексты не были защищены распределённым массовым копированием и сожжение центральных государственных архивов смогло прервать письменную традицию. Причём, следует учесть и то, что персидские архивы сожгли сначала греки Александра Македонского задолго до арабов, а после арабов, монголы сожгли архивы Саманидов. Сегодня пехлеви сохранился лишь как "секретный" мёртвый язык маленькой секты "парсов", сбежавших в Индию.
Во-вторых, арамейский (т.е. семитский) алфавит на котором писались пехлевийские тексты на индоевропейском персидском, был крайне неудобен для этой цели - в нём не только не было букв для выражения гласных звуков (как и в арабском алфавите), он был сверх того насыщен так называемыми "логограммами", например, слово "хлеб", по-ирански звучащее "нан", записаное арамейскими буквами, звучало как "лхм" (от семитского слова "лехем"). Но читателю или чтецу, из контекста понимавшему, что речь идёт о хлебе, следовало читать это слово как "нан". Поэтому переход к полностью звуковому (отя и попрежнему безгласному) арабскому алфавиту стал значительным упрощением для персидской письменности и помог повысить уровень грамотности населения, а следовательно, и распространённость текстов.
В-третьих, персы до принятия ислама были не родо-племенной, эгалитарной общиной, как арабы, а развитым кастовым обществом, как все древне-арийские народы, и следы этого заметны в персидском языке по сей день. Даже современный "новоперсидский" литературный язык называвшийся до недавнего времени "задан-и-дери", т.е. "придворный язык", обладает характерной чертой кастового общества - его глаголы отражают относительный социальный статус говорящих, а народный его диалект презрительно называется "базарным".
Письменный же пехлеви был ещё более элитарным, поэтому эгалитарность, присущая раннему халифату вообще и заметная даже в арабском языке - языке вольных кочевников (где даже к халифу долгое время можно было обращаться запросто по имени и на "ты", как свидетельствует анекдот из жизни халифа Валида, которому пришлось в начале VIII века напоминать своим буйным подданым (убившим троих из первой четвёрки "праведных" халифов), что он всё-таки им не ровня). И класс исламских священников-мулл никогда не был кастово-замкнутым и не имел иерархии, что импонировало низшим общественным кастам Персии и упростило ломку древней кастовой культуры, совершенно так же, как позднее было в исламизированной части Индии, где неприкасаемые особенно охотно принимали ислам.
Поэтому переход с пехлеви на фарси был частью прогрессивного процесса привнесения социальной динамики и демократизма в жёсткую структуру персидского общества и началом его развития вне рамок сакральных институтов зороастрийского духовного и светского правления.
Какая эзотерика интересует меня?
Поскольку Руми творил эзотерическую поэзию - немного об эзотерике. Сначала о той "эзотерике", которая меня не интересует - это всяческая блавацщина, конспирология и нумерология - невиданные пещерные мудрецы, управляющие миром, месмеризьм и столоверчение, каббала и прочая шаманская комбинаторика, заклинания, чтение буковок кверх ногами, полёты на четвероногих братьях и мётлах во мраке нощи, без свидетелей.
Теперь о том, что мне интересно. Например, атомистика выученика персидского мага Остана - грека Демокрита, которого почему-то принято считать "материалистом". А ведь его гипотеза до начала ХХ века была чистой воды мистикой, которой до Людвига Больцмана никто не умел пользоваться, и если слово атом заменить на слово "эльф" или "демон" ничего в "теории" Демокрита не менялось. Есть разные определения понятия "мистика", предлагаю ограничиться таким: "получение истинного знания внеопытным путём, путём озарения".
Руми зацепил меня именно такой вот мистикой. Конечно, открытие им законов диалектики нельзя назвать мистическим актом, это лишь свидетельство того, что он обладал весьма острым, наблюдательным и критическим умом, способным к широким обобщениям. Но его стихи о "свете, проницающем планеты и не знающем тени" и суфийские техники медитации - вот мистика чистой воды, та мистика, от которой у меня перехватывает дыхание.
Меня интересует суфизм инсайта - результат поразительного синтеза разных традиций и сами эти традиции, которым меня, увы, не учили в школе.
___________________________________________
K продолжению: http://hojja-nusreddin.livejournal.com/1722327.html