А.А. Игнатенко, "ПАРАДОКСЫ И АНТИНОМИИ ВЛАСТВОВАНИЯ В СРЕДНЕВЕКОВОМ ИСЛАМЕ"
(на материале «княжьих зерцал» - «поучений владыкам»)
Мусульманский властитель - фигура трагическая. Он обречен безостановочно метаться между разными ценностными ориентациями.
В этом убеждает прочтение «княжьих зерцал» («поучений владыкам») - источников, помогающих избежать унылой однозначности и ошибочной односторонности при характеристике исламской политической культуры.
Теории и практике властвования в исламе посвящено необозримое количество исследований. И кажется, никакие неожиданности здесь ученым не грозят. Однако введение в оборот целого корпуса источников - «княжьих зерцал» («поучений владыкам») заставляет по-новому взглянуть на некоторые устоявшиеся идеи[1].
При том, что «княжьи зерцала» являются своего рода энциклопедией средневековой арабо-исламской политической культуры,
бросается в глаза их концептуальная дискретность и даже антиномичность:
- «Властвование есть богоугодное дело»
- «Властвование есть богопротивное занятие».
- Это - два полюса, между которыми находятся не всегда взаимо-противопоставленные, но очень разные тезисы.
Они обосновываются в присущей «зерцалам» манере - с использованием, в дополнение к кораническим аятам, речений Пророка и его сподвижников, рациональных доводов, заимствований из авторитетных древнегреческих, древнеперсидских и иных неисламских источников, исторических и псевдоисторических анекдотов.
Власть безусловно необходима, она абсолютная общественная ценность.
Общество является внутренне дифференцированным, поскольку люди занимаются разными делами, тем самым помогая друг другу существовать. «Единство в различии», «согласие в расхождении» - вот что такое социальная жизнь для авторитетного юриста XI в. аль-Маварди[2].
Но различие и расхождение требуют некоего согласующего начала. Власть нужна, чтобы соединить гетерогенные и даже антагонистические элементы общества, пользуясь скрепами закона[3].
Знаменитый аль-Газали в своем «Чистого золота поучении владыкам» заявляет, что Аллах избрал среди людей пророков - чтобы те указывали путь к Его постижению, а также владык (мулюк) - чтобы они «оберегали рабов Божьих от их взаимной враждебности»[4].
Ибн-Аби-р-Раби (XII в.) в «Пути владыки в устроении владений» видит главную задачу владыки в «отвращении ущерба, который одни наносят другим»[5].
Традиция выводить необходимость власти из объективно складывающейся потребности объединить враждующие элементы общества прослеживается до XV в.
Ибн-аль-Азрак в «Чудесах на пути, или Природе владычества» лапидарно подводит итог этой традиции. «В человеческом объединении необходимо начало, сдерживающее враждебность», - пишет он, разъясняя, «что есть владычество»[6].
В апокрифическом «Послании Аристотеля Александру о политике» неуничтожимая взаимная враждебность людей объясняется дурной человеческой природой[7].
Ат-Тартуши в «Светильнике владык» прославляет великую мудрость и неизмеримую милость Аллаха, который власть установил на Земле потому (так!), что Он же «создал человеческие твари с присущей им жаждой справедливости по отношению к самим себе и неприятием справедливости по отношению к другим; и подобны они рыбинам морским, среди которых большая пожирает малую; и если бы не власть, то не заладились бы их дела, не смогли бы они приобретать средства к существованию, не стали бы наслаждаться жизнью»[8].
Власть в интерпретации авторов «зерцал», черпавших из общего исламского фонда, становится верховной общественной ценностью, ибо позволяет сохранить само общество, не дать впасть ему в «разруху и гибель». И тут мы сталкиваемся с парадоксом - не единственным и не последним в рамках нашей темы.
Справедливость - высшая политическая ценность в исламе.
Приведу только одну идею из необозримого количества идей о справедливости. Аль-Маварди настолько ценит справедливость, что заявляет: «Держава удержится на неверии (куфр), но не удержится на несправедливости». Аль-Газали, бывший не меньшим авторитетом, даже приписал эти слова Пророку[9].
Однако более распространенны были соображения о том, что власть (и гарантируемая ею социальная стабильность) - высшая ценность по сравнению даже со справедливостью. «Несправедливый имам лучше, чем смута». «Сорок лет власти несправедливого султана лучше, чем один час, когда подданные оставлены без присмотра». «Шестьдесят лет несправедливости лучше, чем один год сумятицы»[10]. «Несправедливость» здесь - «привычная несправедливость - политика», по выражению аль-Муради[11].
Власть - Божий дар.
Властитель ответствен перед Аллахом. «Вся власть принадлежит Аллаху; Он ее дарует, кому пожелает, и отнимает ее, у кого пожелает». Власть - это милость, которую Бог дарует правителям в Своей благости. Взамен Аллах ожидает от властителя, что тот будет осуществлять специфическое служение - заботиться о благополучии Божьих тварей на Земле. «Поистине, - обращается хорасанский правитель Тахир Ибн-аль-Хусейн к своему сыну, - Аллах оказал тебе милости, а тебе вменил в обязанность кротость в отношении тех рабов Своих, дела которых Он поручил тебе, и обязал тебя быть к ним справедливым, неуклонно держаться в отношении к ним Его истины и Его постановлений, защищать их, оберегать их жен и дочерей, беречь их кровь, обезопасить их дороги и обеспечить им спокойную жизнь»[12].
Когда авторы «княжьих зерцал» говорили о том, что султан есть тень Аллаха на земле, они не стремились подчеркнуть божественный источник власти. Они имели в виду, что в этой тени «укрывается всякий, кому причинили несправедливость»[13]. Сравнение с тенью более понятно во всем его положительном смысле жителям пустыни, чем обитателям северных широт.
Естественно, быть «тенью Аллаха» - большая ответственность. И с правителя спросится за все, что он сделал, служа Богу особым образом. «Во всех возложенных на тебя в этом отношении обязанностях Аллах потребует у тебя отчета; Он тебя этому наставит, Он же потребует от тебя в этом ответа и воздаст тебе должное за то, что ты исполнишь, и за то, что ты упустишь. Так сосредоточь же на этом помыслы свои и разум, зренье и прозорливость, и да не отвлечет тебя от этого что бы то ни было, ибо в этом - главная задача твоя, в этом - основа твоей деятельности, и это первое, за соблюдение чего Аллах сподобит тебя праведной жизни»[14].
Исламские властелины хорошо понимали свою ответственность перед Властелином, который делегировал им часть своей власти. Праведный халиф Омар говорил: «Даже ягненок если потеряется где-то на берегу Евфрата, то и тогда я буду бояться, что Бог спросит меня о нем»[15].
Если кто-то из правителей забывал об этом, находились доброхоты, которые напоминали. В «зерцалах» рассказывается, что, когда Харун ар-Рашид прибыл на паломничество в Мекку, там ему встретился некий Абдаллах аль-Умари, который сказал: «Посмотри, сколько здесь народа». «Только Аллаху дано сосчитать его», - ответил Харун. «Так знай же, человек, - обратился аль-Умари к халифу, - что каждый из них отвечает за себя самого, а ты отвечаешь за них всех. Гляди же!»
Харун ар-Рашид расплакался, и слезы его были настолько обильны, что ему стали подавать платок за платком, чтобы он успевал их утирать. Потом Харун ар-Рашид говорил: «Я хотел бы совершать хаджж в Мекку каждый год, но там есть человек из рода Умара, который говорит мне горестные вещи»[16].
Bластвование - тяжкое бремя, рабство особого рода, неблагодарный труд.
Конечно, гранадский визирь Ибн-аль-Хатиб был склонен к преувеличениям. Ведь он был еще и знаменитым стихотворцем. Именно это заставило, по-видимому, Ибн-аль-Хатиба прибегнуть к гиперболе, когда он в «Книге указания, или Правилах визирьской власти» заявил: министр помогает властелину нести бремя, которое «не под силу вынести даже горам»[17]. Он, пусть поэтически-преувеличенно, констатировал то, что понимали все, тем или иным образом сопричастные власти. Властвование есть тяжкое бремя.
В «Светильнике владык» ат-Тартуши одна из тем, связанных с властью, - забота одного человека - владыки, властелина, султана - о многих, практически обо всех людях. «Люди заняты собой, а властелин занят ими всеми. Человек опасается одного врага, а он опасается тысячи врагов, человек не справляется со своими домашними, с устройством своего владения, с обеспечением собственного пропитания, а он вынужден управлять делами всех тех, кто населяет его владения. Только наложит заплату на подол своих владений, как порвется в другом месте. Заштопает растрепавшееся, а в другом месте царство пошло лохмотьями. Только придавит врага, как новые готовятся к нападению. И так далее: тут и настроения людей, и то, что ему приходится терпеть от их враждебности, и назначение наместников и судей, и посылка армий, и защита пограничных областей, и сбор налогов, и рассмотрение жалоб. И чудно ведь, право, что одна у него душа и пищи он поедает столько же, сколько и всякий из его подданных, но на другой день он спрашиваем Аллахом о них обо всех, а их о нем не спрашивают. Чудно, что съедает властелин один каравай, а дает отчет Аллаху о тысяче тысяч караваев, ест из одной посудины, а отчет дает о тысяче тысяч, наслаждается одной жизнью, а с него спрашивают за тысячу тысяч. И так во всем он несет за них (за подданных. - А. И.) тяжести, дает им отдых за счет своих трудов, воюет против их врага, закрывает их прорехи, переносит их бремя, совершает их труды»[18].
А посему не странно утверждение праведного халифа Омара:
«Тот, кто поставлен управлять мусульманами, - раб их»[19].
Но у властелина мало надежд на то, что подданные оценят его труды по заслугам. Он должен исходить из противоположного, а именно из того, что «в природе простонародья зависть к владыкам»[20]. И пусть подданные спорят, ссорятся, соперничают друг с другом, их всех объединяет ненависть к властелину. Ибн-аль-Джавзи сравнивает подданных с собаками, которые грызутся между собой, но, завидев волка, вместе бросаются на него. Естественна и ненависть подданных ко всем институтам власти - войску, сборщикам податей и т. д. Ведь все, кто к власти имеет отношение, не могут обойтись без того, чтобы не унижать и не притеснять простонародье[21]. Рассматривается такая возможность: вооружить часть подданных для того, чтобы подавить другую, восставшую против правителя. Этот вариант со всей категоричностью отвергается. Ненависть подданных настолько велика, что только страх смерти останавливает их перед тем, чтобы поднять против властелина меч. И если вручить этот меч и разрешить вынуть его из ножен, то они обратят его против властвующих, а не против указанного противника[22].
Властвование - грязное занятие, оно портит (грязнит, разлагает и т.п.) всех причастных власти; к власти нельзя даже приближаться.
Крайне резок аль-Газали, который обличает царедворцев. «Горе тем, кто испытал близость к султанам. Не существует для них ни друга, ни родства, ни ребенка, ни слуги, нет у них ни к кому уважения, не дружат они ни с кем - кроме того, в ком имеют нужду - из-за его осведомленности или смелости. А коли получили от него то, в чем нуждались, то не остается у них к тому человеку ни приязни, ни верности, ни уважения. Главное их занятие - приуменьшать свои большие провинности и преувеличивать мелкие провинности других. Коли кого-то другого обезглавят, мелочью считают такое наказание, а ответит кто на их попреки, сочтут сие великим злом»[23].
«Коли ты человек разумный, - обращается аль-Газали к султану, - то знаешь, что те, кто служит тебе, - слуги и рабы собственного брюха, женского срамного места и своих низменных страстей. Они и тебя сделали соучастником их распущенности. Их служба и их поклоны - только самим себе, но не тебе. А проявляется это в следующем. Стоит им только прослышать, что тебя отлучают от властвования и оно передается кому-то другому, как все они отойдут от тебя и приблизятся к тому человеку. В каком месте они предполагают получить дирхем, тому месту и служат, ему и бьют поклоны. И по-правде, это не служба, а чистое посмешище»[24].
«Вор в одеянии отшельника, волк в личине аскета, алчен он в накоплении благ дольней жизни, отвергает он веру и честь» - так ат-Тартуши поносит каждого, кто добивается должностей при правителях и получает их. Они «рабов Божьих превращают в собственный скот, а их имущество - в собственное благосостояние»[25].
Аль-Муради в «Книге указания, или Правилах эмирской власти» пишет, что «первое, с чего начинает человек низкий, коли назначен на должность или возвысился, - разрушает старый свой дом, разводится с женой, начинает избегать друзей». Но, видно, не только «низких людишек» имеют в виду и аль-Муради, и все те, кто писал о развращающем и деморализующем влиянии власти. Продолжение цитируемого текста - общая рекомендация: «Коли твой друг (так!) занял высокий пост, то будь доволен и одной десятой той дружбы, которую он до того питал к тебе. Ведь многие люди переменяются с переменой собственных обстоятельств»[26].
Но не надо думать, что только царедворцы плохи. В «зерцалах», если миновать первую страницу, где приводятся славословия властелинам - адресатам этих сочинений, прорывается крайне резкая критика и верховных правителей - султанов, эмиров, наместников. Прежде всего, они подвержены страстям. Аль-Маварди в «Законах визирьской власти и политике владычества» пишет, что властелина «ведет за собой каприз, сомнение для него - уверенность, он наказывает по подозрению»[27]. Как бы замыкает кольцо времен и подтверждает непреходящую вечность вздорности, самодурства и непредсказуемости властителей Ибн-аль-Аз-рак. В своих «Чудесах на пути» (XV в.) он цитирует как абсолютно справедливые и остающиеся верными слова законоведа VIII в. Маймуна аль-Умани (ум. 735). Тот говорил: «Султан без всякой причины награждает десятью тысячами динаров и ни за что сбрасывает с крепостной стены». Служа при дворах, никогда не знал этот ученый, что ему суждено - то или другое[28].
Обладающим властью присущи такие пороки, как отсутствие верности, вероломство.
«Недаром говорят мудрые люди, что цари так же способны сохранять верность тем, кто находится при них, и так же быстро предают отсутствующих, как блудница: лишь уйдет от нее один гость, как она принимает другого»[29]. И Ибн-аль-Мукаффа, и аль-Муради констатируют, что властелинам присуще вероломство. Аль-Газали отмечает, что «властители (подчеркиваю: властители без различия между ними. - А. И.) заняты благами дольней жизни и сребролюбием»[30].
Получается также, что властители не годятся для того, чтобы управлять делами державы. «Властелин юн в радости, матер в гневе, - пишет Сахль Ибн-Харун в своем “Тигре и Лисе” - подражании “Калиле и Димне”, - Со смехом отдает он приказ о казни. Целое племя стирает с лица земли и шутит при этом. Он смешивает легкомысленность с серьезностью. Он наказывает, превышая размеры вины. Его может разгневать какая-то малость, а случается и так, что он прощает большую вину. И смерть, и жизнь - на кончике его языка. Прощает, не познав страдания, приносимого наказанием. Не успеет начать дело, как бросает его. Он пленен собственной прихотью, груб, раздает наказания направо и налево. Чтобы убить приближенного, ему достаточно каприза, что втемяшится ему в голову, и не вспомнит он ни о доблести того приближенного, ни о его прошлой службе, ни о долгом товариществе»[31]. Кстати сказать, сам жанр «зерцал» - книг, адресованных правителям, был скрытым обвинением последних в некомпетентности. Авторы назиданий как бы говорили читателю: «Я обучу тебя властвованию. Ведь ты плохо исполняешь свое дело».
Авторов «зерцал» занимал механизм, приводивший к нравственной и интеллектуальной деградации властелина и приближенных. Одни других вовлекают в нескончаемую спираль падения, не говоря уже о том, что к облеченным властью льнут люди низких нравственных качеств. «Знай, - говорится в “Льве и Шакале”, - что все люди встречают властителей чрезмерной униженностью, провозглашают их заблуждения истиной, угождают их прихотям. И место, которое они занимают при властителях, зависит от того, насколько им удается все это делать. И поскольку люди достойные далее всех от этих недостатков, а люди недостойные ближе всех к этим качествам, то в свитах властителей и окружающих их ватагах множество недостойного люда»[32].
Значительно лучше рассматриваемые процессы объясняются, как это часто делается в «зерцалах», с помощью исторического (или псевдоисторического) рассказа.
Ибн-аль-Азрак в своих «Чудесах на пути» пересказывает историю, почерпнутую им из «Воскрешения наук о вере» Абу-Хамида аль-Газали. Однажды аббасидскому халифу аль-Мансуру выпало услышать человека, который взывал на рассвете к Аллаху: «К Тебе возношу жалобу о том, что притеснение и порча воцарились на земле, о том, что несправедливость и алчность ополчились против людей, следующих Истине». Аль-Мансур спросил человека, что именно тот имеет в виду и кто таков тот, кто, обуреваемый алчностью, пошел против Истины и препятствует изничтожению на земле притеснения и порчи. «Это ты», - без обиняков ответил халифу подданный. «Горе тебе, -воскликнул аль-Мансур, - как же алчность может меня коснуться, если и желтое, и белое (т.е. и золото, и серебро. - А. И.) в моей руке и могу я беспрепятственно выбирать между сладким и кислым?!» На это человек ответил: «Есть ли кто-то другой, кого так обуяла алчность, как тебя, о Повелитель правоверных? Ведь Аллах избрал тебя, чтобы ты был пастырем над мусульманами и хранителем их имущества. Но ты пренебрег их делами и занялся сбором их денег. Ты поставил между собой и ими преграду (хиджаб) из извести и обожженного кирпича, возвел ворота из железа, расставил вооруженных привратников, а потом сам себя как будто в тюрьму заточил и от подданных схоронился. Ты разослал своих чиновников для сбора денег и налогов. Министров ты взял себе несправедливыми помощниками. Они, коли ты о чем запамятуешь, тебе о том не напомнят, а надумаешь совершить благое - тебе не помогут. Ради притеснения людей укрепил ты их деньгами и оружием. И приказал ты, чтоб к тебе из людей не входил никто, кроме такого-то и такого-то, назвав их по именам. А не приказал ты, чтобы приводили к тебе обиженного или сокрушенного, голодного или голого, бедного или слабого. Никто к тебе не вхож, кроме тех, кто какую-то долю тех денег принести может. Когда это увидели те люди, которых ты избрал и предпочел своим подданным, и поняли, что доступ к тебе открыт лишь деньгам, они сказали себе: “Сей муж предал Аллаха, так что нам мешает предать его самого, хоть он и взял нас себе в услужение?!” И сговорились они допускать до тебя только те сведения о людях, что захотят. И не отправишь ты на должность чиновника, расходящегося с ними в чем-то, без того, чтобы не выведали они о нем все и не принизили его и не ограничили его возможности. Когда же это стало известно о тебе и о них, возвеличили их люди и их убоялись. И первыми, кто стал подлаживаться к ним, исполняя их капризы и даря им деньги, оказались твои чиновники, стремящиеся к своему усилению, чтобы подданных твоих притеснить. Потом так же стали поступать люди богатые и сильные среди твоих подданных, притесняя тех, кто ниже их. И наполнились страны Аллаха Всевышнего притеснением и порчей из-за этой несправедливости. Так те люди поделили с тобой власть без твоего ведома. И буде придет какой-то жалобщик, не дадут ему войти к тебе. А если при твоем появлении на людях захочет он изложить тебе свое прошение, то окажется, что ты такое запретил и поставил особого человека для рассмотрения жалоб. Если придет тот особый человек к тебе, то окажется сначала с твоими придворными, и те попросят не доводить жалобу до тебя. Если даже жалобщик уважаем, то и тогда он (человек, рассматривающий жалобы. - А. И.) не сможет помочь ему при всем своем желании, опасаясь приближенных. Так вот обиженный жалуется, ищет помощи, а встречает одни увертки и отговорки. Случится же ему, потрудившись премного для этого, прорваться к тебе и возопить о беде своей, то побьют его мучительно, чтобы было его наказание примером для других. А ты посмотришь - и не дашь знака остановить избиение, и ничего не изменишь»[33].
Портятся не только причастные властвованию, но и сама власть.
Популярно было в назидательной литературе сравнение державы с плодом, который вначале тверд на ощупь и горек на вкус, затем вызревает и делается нежным и съедобным, но в конце концов обязательно загнивает[34].
Мощная традиция просматривается в «зерцалах» -
проповедь неучастия во власти,
подкрепленная самыми серьезными авторитетами. Пророк сказал: «Начальники - несправедливые притеснители!» И далее: «Кто отверг их, тот спасся, кто отошел от них, тот может уцелеть. А кто наслаждается с ними благами дольнего мира, тот один из них». «Берегись страстей! Берегись власти!» - предупреждал один из ближайших соратников Пророка - Суфйян ас-Саври[35].
Даже с благими целями не подобает приближаться к власти и ее носителям. «Не отвечай ни на какой призыв правителя, даже если он пригласил тебя прочитать суру из Корана, - призывал мусульман крупнейший богослов раннего ислама Хасан аль-Басри. - Ты выйдешь от него худшим, чем вошел»[36]. Авторы «зерцал» повторяют на протяжении столетий: не приближайся к правителю, не становись его помощником даже ради того, чтобы его исправить или принести благо подданным. «Сколько знаем мы мужей достойных, разумных и добродетельных, ученых и благочестивых, которые приблизились к султану, чтобы его исправить, но испортились сами!» - восклицают и ат-Тартуши, и Ибн-аль-Аз-рак[37]. Исправлять правителя - все равно что пытаться выправить криво выложенную стену: она рухнет и погребет тебя под собой.
Прикосновение к власти подобно контакту с прокаженным: если и повезет не заразиться смертельной болезнью, то очень и очень немногим. Ат-Тартуши в «Светильнике владык» сформулировал дилемму, которую вынужден решать всякий человек, участвующий во власти. «Ты вынужден выбирать из двух вещей, ни одну из которых нельзя предпочесть другой, - либо ты должен следовать за правителем и противостоять подданным, а в этом - погибель для твоей веры; либо ты должен следовать за подданными и противостоять правителю, а в этом - погибель для твоей дольней жизни. И никакая уловка тут тебе не поможет, и должен ты выбирать: погибнуть или бежать»[38].
Для всей многовековой традиции «зерцал» характерно отрицательное отношение к любым формам участия во властвовании, как к чему-то грязному, недостойному. Рассказывается, что однажды у Праведного халифа Омара спросили: «Что тебе мешает назначать на должности достойных людей из соратников Пророка?» Тот ответил: «Они настолько чисты, что я не хочу замарать их чиновничьими занятиями»[39].
Власть бренна и преходяща, и не стоит она того, чтобы к ней стремиться
и ею дорожить. В этом она полностью подобна земному богатству - бренному, преходящему и в конечном счете недостойному того, чтобы человек стремился к нему. Власть и богатство воспринимались средневековыми арабами как вещи, неотъемлемые друг от друга. Употреблявшееся ими слово мульк имело этот двойной, слитный смысл - власть-владение - и употреблялось чаще всего для обозначения того, чем обладал халиф, правитель, царь, наместник (в отличие от подданного). Все они обозначались одним словом малик - «владыка», или тот, кто обладает властью и богатством[40].
Показательной иллюстрацией к представлению о
слитности власти и богатства
может быть история, рассказанная Праведным халифом Омаром о Пророке. Однажды они проходили мимо финиковой рощи, и Пророк стал срывать и с аппетитом поедать еще не успевшие созреть к тому времени финики. Он предложил Омару присоединиться к этой скромной трапезе. Когда тот отказался, Пророк сказал: «У меня на них охота. Четвертый день, как у меня во рту ни крошки. А ведь если бы я захотел и обратился к моему Господу с молитвой, то Он отдал бы мне владычество (мульк) Хосрова и Цезаря», т.е. их богатство, неотъемлемое от власти персидского царя и византийского императора[41]. Обращу внимание читателя не только на связь власти и богатства, но и на то, что Пророк не хочет обращаться к Богу с молитвой о даровании мулька.
Поскольку власть и богатство идут в связке, объединенные понятием мульк, то любые доводы бренности богатства становятся в «зерцалах» доводами бренности власти. А все эти рассуждения включаются в более широкий контекст - бренности жизни[*].
Вот о бренности власти. Рассказывается, что однажды царь Давид (Давуд) нашел в пещере останки некоего человека, а рядом на могильном камне было написано: «Я - царь Рустам, правил я тысячу лет, завоевал тысячу городов, победил тысячу армий, познал тысячу девственниц - царских дочерей. А потом стал я тем, что ты видишь. Ложе мое - из песка, подушкой мне - камни. Всяк, кто увидит меня, пусть не очаруется жизнью, как это случилось со мной». Практически то же самое сказал Иисусу и царь Йемена, череп которого нашел и заставил говорить Христос[42].
И о бренности жизни. Рассказами, притчами, легендами, афоризмами на эту тему можно было бы заполнить целую антологию. Приведу только один пример - слова Пророка, переданные одним из его сподвижников. «Сказал однажды Посланник Аллаха (да помолится на него Аллах и поприветствует): “О Абу-Хурайра, хочешь, я тебе покажу земную жизнь?” Я сказал: “Да”. Он взял меня за руку и двинулся вперед, потом остановился у навозной кучи, а в ней - черепа без скелетов, гнилые остатки каких-то костей, разорванные тряпки, измазанные нечистотами сынов Адамовых. И Пророк сказал: “О Абу-Хурайра, те черепа, что ты видишь, наполнены были, подобно вашим, жадностью и стремлением скопить побольше богатств этого мира; их владельцы надеялись, как и вы, что будет долгой их жизнь; они были настойчивы, как и вы, в накоплении денег и в овладении земной жизнью. А ныне покоятся здесь их кости, исчезли, как видишь, их тела. Эти тряпки были их одеяниями, которыми они украшались, прихорашивались в минуты легкомысленного безрассудства. А сегодня ветер перемешал их с нечистотами. Это - кости их скакунов, на которых они объехали земные страны. Вот эти нечистоты были лакомыми явствами, ради получения которых они ловчили, воруя их один у другого. Потом они изверглись из них по-срамному и сейчас издают такую вонь, что к ним и не приближается никто. Все, что ты видишь, и есть земная жизнь. И пусть плачет тот, кто хочет. Земная жизнь достойна того, чтобы быть оплаканной”. Сказал Абу-Хурайра: “И восплакали все, кто там был”»[43].
В «зерцалах» предлагается альтернатива власти, этому, по выражению Ибн-аль-Мукаффы, «обманному сновидению». «Не радуйся, если ты возвеличился благодаря деньгам и власти, - обращается аль-Муради к читателю своей “Книги указания”. - Они - преходящая тень. Но радуйся, если ты возвеличился за счет ума и веры, знания и доблести. Они не оставят тебя ни в дольнем мире, ни в жизни иной»[44].
В «зерцалах» есть и прямая инструкция на этот счет. В соответствующем разделе «Светильника владык» приводятся слова обращенного в ислам иудея Ибн-Мунаббиха. Тот утверждал, что Бог обратился к одному из пророков народа Израиля: «Коли желаешь ты со Мной пребывать в Святости, то стань в земной жизни одиноким, уединенным, беззаботным, отчужденным от всех - в положении птицы без стаи, что живет под открытым небом, пищу находит в вершинах деревьев, пьет из ручья, а когда ночь падет, укрывается в одиночку, а не с другими птицами и только в Господе своем обретает радость»[45].
Это - призыв к аскетизму, обращенный к тем, кто властью располагает.
Им предлагалось отказаться от привилегий, даваемых положением властелина, стать отшельником, подавлять чувственные желания, сделать Бога своим единственным светом, молитву - главным занятием. Тем самым властелин мог избавиться от всего того мерзопакостного, что несет с собой властвование.
И нужно сказать, что на этот призыв отвечали. «Многие», - говорит о таких Ибн-аль-Джавзи, отказываясь, впрочем, от перечисления[46]. Некоторых мы знаем по «Светильнику владык» ат-Тартуши[47]. Других - по иным источникам. Среди тех представителей правящего класса, которые стали аскетами или приближались к аскетическому идеалу, можно указать Омейяда Муавию Ибн-Язида, который правил всего несколько недель (его мистик Ибн-Араби считал одним из крупнейших святых в свою эпоху); Ахмада ас-Сабти, сына Харуна ар-Рашида, который зарабатывал на жизнь, трудясь каждую субботу, а остальную часть недели отдавал поклонению Богу; Яхйю Ибн-Югана ас-Санхаджи, берберского принца из Тлемсена (Северная Африка), который покинул свой трон ради аскезы. Отказались от благ земного мира и от власти Аглабид Абу-Икаль, хорасанский правитель Ибрахим ибн-Адхам Ибн-Мансур. Мусульмане знали также из «Истории» ат-Табари, что сын Александра от Роунашак (Роксаны) - Искандерус отказался от престола отца и сделался отшельником.
Властвовать - погубить свою душу.
Исламский духовный фонд содержит большое количество положений, смысл которых сводится к тому, что справедливый властелин достоин посмертной награды - рая, а несправедливому грозит обязательное наказание - адское пламя. Вот два хадиса Пророка. «Нет такого правителя, который в Судный день не предстал бы перед Судией со связанными руками. Спасет его собственная справедливость, погубит его собственная несправедливость»[48]. «Нет такого мужа, коему было поручено управлять хоть десятком человек, чтобы не предстал перед Судией в Судный день с руками, скованными на шее. Если он творил добрые дела, то распадутся его оковы. Но если он совершал злые дела, то добавятся к старым оковам новые»[49].
Этот принцип воспринимается как достаточно логичный и легкообъяснимый: всякому человеку воздает Господь по делам его, и властелин здесь не исключение, а скорее особый случай, к нему у Аллаха повышенные требования.
Но есть целый ряд хадисов Пророка, в которых содержатся угрозы всякому властвующему без оговорок - справедлив он или нет. «Будете вы алкать власти. Но пожалеете об этом в Судный день». И еще: «Расскажу я вам о властвовании. Начало его - упреки; середина его - сожаление; конец его - горе в Судный день». Всем, кто обладает какой-то властью, суждено оказаться в аду. «Начальникам гореть в адском огне», - сказал Мухаммад[50].
Известен хадис Пророка, в котором описывается мост Ас-Сират. Когда в Судный день вступит на него неправедный и несправедливый властитель, то Ас-Сират затрясется так, что неизмеримо далеко разлетятся одна от другой части этого грешника. Потом они соединятся, и Ас-Сират сбросит грешившего правителя в адское пламя. Здесь все понятно: это более живописный вариант того хадиса, в котором справедливому и несправедливому - каждому правителю воздается по заслугам после смерти.
Но хадис Пророка о трясущемся мосте Ас-Сират имеет интересный для нас вариант, который приводится в «Чистого золота поучении владыкам» аль-Газали. Один из сподвижников Пророка по имени Хузайфа аль-Ямани говорил: «Я не восхваляю никого из правителей, каким бы он ни был - благодетельным или неблагодетельным, ибо слышал, как Божий Посланник (да помолится за него Аллах и поприветствует) говорил: “В Судный день приведут правителей - и справедливых, и неправедных - и поставят их на Ас-Сирате. И повелит Аллах Ас-Сирату, чтобы стряхнул он их в адское пламя подобно тем, кто несправедливо правил, или брал взятки за судебное решение, или слушал одного из двух, затеявших тяжбу, а для другого держал уши закрытыми. Обрушатся они вниз с Ас-Сирата и будут повергнуты в адское пламя семьдесят лет, пока не достигнут его дна”»[51].
В том, что речь идет об испытании адским огнем или в какой-то другой форме любого правителя, каким бы он ни был, убеждает и следующая история, приведенная тем же аль-Газали. Ее рассказал Абдаллах, сын Праведного халифа Омара, вошедшего в исламскую историю как безукоризненно справедливый правитель. «Мы, - говорил Абдаллах о себе и всей семье покойного халифа, - долго просили в молитвах Всевышнего, чтобы он показал нам Омара во сне. И вот, наконец, через двенадцать лет я увидел его во сне. Был он как после бани и обернут изаром (широкое одеяние, покрывающее нижнюю половину тела. - А И.). Я сказал ему: “О Повелитель правоверных! Как нашел ты Господа? За какие благие дела вознаградил Он тебя?” А он сказал: “Абдаллах, как давно расстался я с вами?” Я ответил: “Двенадцать лет тому назад”. И тогда он поведал: “С тех пор, как я вас покинул, творился надо мной Суд Господен, и не оставлял меня страх перед погибелью (т.е. перед наказанием адскими муками. - А. И.). Но Аллах - Всепрощающ, Милосерден, Щедр и Благороден...”»[52].
Можно понять, почему так боялся Божьего суда справедливый и добродетельный Праведный халиф Омар. Можно, если представить, на основании того описания, что дал Пророк, сам процесс Суда. Исключительно, безмерно суров Судия с правителями. И легко может ошибиться властелин, даже если он искренне стремится укрепить Божье дело среди людей или быть милосердным с подчиненными. Доказательство - следующий хадис Пророка (его дает аль-Газали). «Приведут в Судный день правителей, и скажет Всевышний Аллах: “Были вы пастырями Моих тварей и хранителями Моих владений на Моей земле”. Потом Он обратился к одному: “Почему ты избивал Моих рабов, превышая тот предел, который Я установил?” Тот ответит: “О Господи! Потому, что они восстали против Тебя и Тебя ослушались!” Бог скажет: “Не подобает, чтобы твой гнев предвосхищал Мой гнев!” Потом обратится Он к другому и спросит: “Почему ты наказывал Моих рабов меньше того предела, что Я установил?” Тот ответит: “О Господи! Потому, что пожалел их”. И скажет ему Аллах: “Как же можешь ты быть милосерднее Меня!” И скажет Он о правителях: “Так возьмите же и того, кто превысил, и того, кто уменьшил, и разместите их по углам Геенны!”»[53]
Притча интересна, как минимум, тем, что даже «наидостойнейший человек земли», взявшись властвовать над людьми, не смог хорошо исполнить это дело, убоялся погибели собственной души и счел за лучшее оставить это занятие.
Чем же реально вызвана внутренняя напряженность потестарной проблематики
в «зерцалах» и - шире - в исламе? Здесь можно высказать несколько предположений.
Во-первых, уже в Коране и в примыкающей к нему традиции Сунны четко ощущается различие в содержании проповеднической деятельности Пророка Мухаммада - будущего образца для любого мусульманина - и властителя, и подвластного. Первый период (мекканский) - властоборческий, второй (мединский) - властеутверждающий.
Во-вторых, и в начальный период возникновения ислама, и в последующем находило отражение по-разному реализовывавшееся столкновение между кочевниками и оседлыми горожанами: первые были то защитниками примитивной демократии, то ударными отрядами государственной власти, для вторых Град был защитной твердыней и большой тюрьмой.
В-третьих, на отмеченную неоднозначносгь отношения к власти накладывались внешние цивилизационные влияния. И если, например, персы были «твердыми государственниками», то иудео-христианские влияния (в форме «Израилиад» - аль-Исраилийят) подталкивали к своего рода этатическому нигилизму.
В-четвертых, в рамках единого исламского идеологического комплекса законоведческие штудии были ориентированы преимущественно на совершенствование государственного аппарата, а иные течения (суфизм, философия - фальсафа) проповедовали возможность безвластного общества.
В-пятых, наконец, исламские мыслители не могли не видеть внутреннюю противоречивость феномена властвования: соотношение личного и общественного, соотнесение цели и средств ее достижения, напряжение между моралью и политикой. «Зерцала» являются свидетельством тому, что арабо-исламская политическая культура сберегала в себе антиномичные установки, и это представляется одной из причин ее жизненности на протяжении всего средневековья: она была нежесткой, обладала многими степенями свободы и, как следствие, была приложима к разным ситуациям социально-политического бытия мусульман.
__________________________________________________
Источник Восток/Oriens. 1993. № 2
http://www.situation.ru/app/j_artp_1128.htm
Мусульманский властитель - фигура трагическая. Он обречен безостановочно метаться между разными ценностными ориентациями.
В этом убеждает прочтение «княжьих зерцал» («поучений владыкам») - источников, помогающих избежать унылой однозначности и ошибочной односторонности при характеристике исламской политической культуры.
Теории и практике властвования в исламе посвящено необозримое количество исследований. И кажется, никакие неожиданности здесь ученым не грозят. Однако введение в оборот целого корпуса источников - «княжьих зерцал» («поучений владыкам») заставляет по-новому взглянуть на некоторые устоявшиеся идеи[1].
При том, что «княжьи зерцала» являются своего рода энциклопедией средневековой арабо-исламской политической культуры,
бросается в глаза их концептуальная дискретность и даже антиномичность:
- «Властвование есть богоугодное дело»
- «Властвование есть богопротивное занятие».
- Это - два полюса, между которыми находятся не всегда взаимо-противопоставленные, но очень разные тезисы.
Они обосновываются в присущей «зерцалам» манере - с использованием, в дополнение к кораническим аятам, речений Пророка и его сподвижников, рациональных доводов, заимствований из авторитетных древнегреческих, древнеперсидских и иных неисламских источников, исторических и псевдоисторических анекдотов.
Власть безусловно необходима, она абсолютная общественная ценность.
Общество является внутренне дифференцированным, поскольку люди занимаются разными делами, тем самым помогая друг другу существовать. «Единство в различии», «согласие в расхождении» - вот что такое социальная жизнь для авторитетного юриста XI в. аль-Маварди[2].
Но различие и расхождение требуют некоего согласующего начала. Власть нужна, чтобы соединить гетерогенные и даже антагонистические элементы общества, пользуясь скрепами закона[3].
Знаменитый аль-Газали в своем «Чистого золота поучении владыкам» заявляет, что Аллах избрал среди людей пророков - чтобы те указывали путь к Его постижению, а также владык (мулюк) - чтобы они «оберегали рабов Божьих от их взаимной враждебности»[4].
Ибн-Аби-р-Раби (XII в.) в «Пути владыки в устроении владений» видит главную задачу владыки в «отвращении ущерба, который одни наносят другим»[5].
Традиция выводить необходимость власти из объективно складывающейся потребности объединить враждующие элементы общества прослеживается до XV в.
Ибн-аль-Азрак в «Чудесах на пути, или Природе владычества» лапидарно подводит итог этой традиции. «В человеческом объединении необходимо начало, сдерживающее враждебность», - пишет он, разъясняя, «что есть владычество»[6].
В апокрифическом «Послании Аристотеля Александру о политике» неуничтожимая взаимная враждебность людей объясняется дурной человеческой природой[7].
Ат-Тартуши в «Светильнике владык» прославляет великую мудрость и неизмеримую милость Аллаха, который власть установил на Земле потому (так!), что Он же «создал человеческие твари с присущей им жаждой справедливости по отношению к самим себе и неприятием справедливости по отношению к другим; и подобны они рыбинам морским, среди которых большая пожирает малую; и если бы не власть, то не заладились бы их дела, не смогли бы они приобретать средства к существованию, не стали бы наслаждаться жизнью»[8].
Власть в интерпретации авторов «зерцал», черпавших из общего исламского фонда, становится верховной общественной ценностью, ибо позволяет сохранить само общество, не дать впасть ему в «разруху и гибель». И тут мы сталкиваемся с парадоксом - не единственным и не последним в рамках нашей темы.
Справедливость - высшая политическая ценность в исламе.
Приведу только одну идею из необозримого количества идей о справедливости. Аль-Маварди настолько ценит справедливость, что заявляет: «Держава удержится на неверии (куфр), но не удержится на несправедливости». Аль-Газали, бывший не меньшим авторитетом, даже приписал эти слова Пророку[9].
Однако более распространенны были соображения о том, что власть (и гарантируемая ею социальная стабильность) - высшая ценность по сравнению даже со справедливостью. «Несправедливый имам лучше, чем смута». «Сорок лет власти несправедливого султана лучше, чем один час, когда подданные оставлены без присмотра». «Шестьдесят лет несправедливости лучше, чем один год сумятицы»[10]. «Несправедливость» здесь - «привычная несправедливость - политика», по выражению аль-Муради[11].
Власть - Божий дар.
Властитель ответствен перед Аллахом. «Вся власть принадлежит Аллаху; Он ее дарует, кому пожелает, и отнимает ее, у кого пожелает». Власть - это милость, которую Бог дарует правителям в Своей благости. Взамен Аллах ожидает от властителя, что тот будет осуществлять специфическое служение - заботиться о благополучии Божьих тварей на Земле. «Поистине, - обращается хорасанский правитель Тахир Ибн-аль-Хусейн к своему сыну, - Аллах оказал тебе милости, а тебе вменил в обязанность кротость в отношении тех рабов Своих, дела которых Он поручил тебе, и обязал тебя быть к ним справедливым, неуклонно держаться в отношении к ним Его истины и Его постановлений, защищать их, оберегать их жен и дочерей, беречь их кровь, обезопасить их дороги и обеспечить им спокойную жизнь»[12].
Когда авторы «княжьих зерцал» говорили о том, что султан есть тень Аллаха на земле, они не стремились подчеркнуть божественный источник власти. Они имели в виду, что в этой тени «укрывается всякий, кому причинили несправедливость»[13]. Сравнение с тенью более понятно во всем его положительном смысле жителям пустыни, чем обитателям северных широт.
Естественно, быть «тенью Аллаха» - большая ответственность. И с правителя спросится за все, что он сделал, служа Богу особым образом. «Во всех возложенных на тебя в этом отношении обязанностях Аллах потребует у тебя отчета; Он тебя этому наставит, Он же потребует от тебя в этом ответа и воздаст тебе должное за то, что ты исполнишь, и за то, что ты упустишь. Так сосредоточь же на этом помыслы свои и разум, зренье и прозорливость, и да не отвлечет тебя от этого что бы то ни было, ибо в этом - главная задача твоя, в этом - основа твоей деятельности, и это первое, за соблюдение чего Аллах сподобит тебя праведной жизни»[14].
Исламские властелины хорошо понимали свою ответственность перед Властелином, который делегировал им часть своей власти. Праведный халиф Омар говорил: «Даже ягненок если потеряется где-то на берегу Евфрата, то и тогда я буду бояться, что Бог спросит меня о нем»[15].
Если кто-то из правителей забывал об этом, находились доброхоты, которые напоминали. В «зерцалах» рассказывается, что, когда Харун ар-Рашид прибыл на паломничество в Мекку, там ему встретился некий Абдаллах аль-Умари, который сказал: «Посмотри, сколько здесь народа». «Только Аллаху дано сосчитать его», - ответил Харун. «Так знай же, человек, - обратился аль-Умари к халифу, - что каждый из них отвечает за себя самого, а ты отвечаешь за них всех. Гляди же!»
Харун ар-Рашид расплакался, и слезы его были настолько обильны, что ему стали подавать платок за платком, чтобы он успевал их утирать. Потом Харун ар-Рашид говорил: «Я хотел бы совершать хаджж в Мекку каждый год, но там есть человек из рода Умара, который говорит мне горестные вещи»[16].
Bластвование - тяжкое бремя, рабство особого рода, неблагодарный труд.
Конечно, гранадский визирь Ибн-аль-Хатиб был склонен к преувеличениям. Ведь он был еще и знаменитым стихотворцем. Именно это заставило, по-видимому, Ибн-аль-Хатиба прибегнуть к гиперболе, когда он в «Книге указания, или Правилах визирьской власти» заявил: министр помогает властелину нести бремя, которое «не под силу вынести даже горам»[17]. Он, пусть поэтически-преувеличенно, констатировал то, что понимали все, тем или иным образом сопричастные власти. Властвование есть тяжкое бремя.
В «Светильнике владык» ат-Тартуши одна из тем, связанных с властью, - забота одного человека - владыки, властелина, султана - о многих, практически обо всех людях. «Люди заняты собой, а властелин занят ими всеми. Человек опасается одного врага, а он опасается тысячи врагов, человек не справляется со своими домашними, с устройством своего владения, с обеспечением собственного пропитания, а он вынужден управлять делами всех тех, кто населяет его владения. Только наложит заплату на подол своих владений, как порвется в другом месте. Заштопает растрепавшееся, а в другом месте царство пошло лохмотьями. Только придавит врага, как новые готовятся к нападению. И так далее: тут и настроения людей, и то, что ему приходится терпеть от их враждебности, и назначение наместников и судей, и посылка армий, и защита пограничных областей, и сбор налогов, и рассмотрение жалоб. И чудно ведь, право, что одна у него душа и пищи он поедает столько же, сколько и всякий из его подданных, но на другой день он спрашиваем Аллахом о них обо всех, а их о нем не спрашивают. Чудно, что съедает властелин один каравай, а дает отчет Аллаху о тысяче тысяч караваев, ест из одной посудины, а отчет дает о тысяче тысяч, наслаждается одной жизнью, а с него спрашивают за тысячу тысяч. И так во всем он несет за них (за подданных. - А. И.) тяжести, дает им отдых за счет своих трудов, воюет против их врага, закрывает их прорехи, переносит их бремя, совершает их труды»[18].
А посему не странно утверждение праведного халифа Омара:
«Тот, кто поставлен управлять мусульманами, - раб их»[19].
Но у властелина мало надежд на то, что подданные оценят его труды по заслугам. Он должен исходить из противоположного, а именно из того, что «в природе простонародья зависть к владыкам»[20]. И пусть подданные спорят, ссорятся, соперничают друг с другом, их всех объединяет ненависть к властелину. Ибн-аль-Джавзи сравнивает подданных с собаками, которые грызутся между собой, но, завидев волка, вместе бросаются на него. Естественна и ненависть подданных ко всем институтам власти - войску, сборщикам податей и т. д. Ведь все, кто к власти имеет отношение, не могут обойтись без того, чтобы не унижать и не притеснять простонародье[21]. Рассматривается такая возможность: вооружить часть подданных для того, чтобы подавить другую, восставшую против правителя. Этот вариант со всей категоричностью отвергается. Ненависть подданных настолько велика, что только страх смерти останавливает их перед тем, чтобы поднять против властелина меч. И если вручить этот меч и разрешить вынуть его из ножен, то они обратят его против властвующих, а не против указанного противника[22].
Властвование - грязное занятие, оно портит (грязнит, разлагает и т.п.) всех причастных власти; к власти нельзя даже приближаться.
Крайне резок аль-Газали, который обличает царедворцев. «Горе тем, кто испытал близость к султанам. Не существует для них ни друга, ни родства, ни ребенка, ни слуги, нет у них ни к кому уважения, не дружат они ни с кем - кроме того, в ком имеют нужду - из-за его осведомленности или смелости. А коли получили от него то, в чем нуждались, то не остается у них к тому человеку ни приязни, ни верности, ни уважения. Главное их занятие - приуменьшать свои большие провинности и преувеличивать мелкие провинности других. Коли кого-то другого обезглавят, мелочью считают такое наказание, а ответит кто на их попреки, сочтут сие великим злом»[23].
«Коли ты человек разумный, - обращается аль-Газали к султану, - то знаешь, что те, кто служит тебе, - слуги и рабы собственного брюха, женского срамного места и своих низменных страстей. Они и тебя сделали соучастником их распущенности. Их служба и их поклоны - только самим себе, но не тебе. А проявляется это в следующем. Стоит им только прослышать, что тебя отлучают от властвования и оно передается кому-то другому, как все они отойдут от тебя и приблизятся к тому человеку. В каком месте они предполагают получить дирхем, тому месту и служат, ему и бьют поклоны. И по-правде, это не служба, а чистое посмешище»[24].
«Вор в одеянии отшельника, волк в личине аскета, алчен он в накоплении благ дольней жизни, отвергает он веру и честь» - так ат-Тартуши поносит каждого, кто добивается должностей при правителях и получает их. Они «рабов Божьих превращают в собственный скот, а их имущество - в собственное благосостояние»[25].
Аль-Муради в «Книге указания, или Правилах эмирской власти» пишет, что «первое, с чего начинает человек низкий, коли назначен на должность или возвысился, - разрушает старый свой дом, разводится с женой, начинает избегать друзей». Но, видно, не только «низких людишек» имеют в виду и аль-Муради, и все те, кто писал о развращающем и деморализующем влиянии власти. Продолжение цитируемого текста - общая рекомендация: «Коли твой друг (так!) занял высокий пост, то будь доволен и одной десятой той дружбы, которую он до того питал к тебе. Ведь многие люди переменяются с переменой собственных обстоятельств»[26].
Но не надо думать, что только царедворцы плохи. В «зерцалах», если миновать первую страницу, где приводятся славословия властелинам - адресатам этих сочинений, прорывается крайне резкая критика и верховных правителей - султанов, эмиров, наместников. Прежде всего, они подвержены страстям. Аль-Маварди в «Законах визирьской власти и политике владычества» пишет, что властелина «ведет за собой каприз, сомнение для него - уверенность, он наказывает по подозрению»[27]. Как бы замыкает кольцо времен и подтверждает непреходящую вечность вздорности, самодурства и непредсказуемости властителей Ибн-аль-Аз-рак. В своих «Чудесах на пути» (XV в.) он цитирует как абсолютно справедливые и остающиеся верными слова законоведа VIII в. Маймуна аль-Умани (ум. 735). Тот говорил: «Султан без всякой причины награждает десятью тысячами динаров и ни за что сбрасывает с крепостной стены». Служа при дворах, никогда не знал этот ученый, что ему суждено - то или другое[28].
Обладающим властью присущи такие пороки, как отсутствие верности, вероломство.
«Недаром говорят мудрые люди, что цари так же способны сохранять верность тем, кто находится при них, и так же быстро предают отсутствующих, как блудница: лишь уйдет от нее один гость, как она принимает другого»[29]. И Ибн-аль-Мукаффа, и аль-Муради констатируют, что властелинам присуще вероломство. Аль-Газали отмечает, что «властители (подчеркиваю: властители без различия между ними. - А. И.) заняты благами дольней жизни и сребролюбием»[30].
Получается также, что властители не годятся для того, чтобы управлять делами державы. «Властелин юн в радости, матер в гневе, - пишет Сахль Ибн-Харун в своем “Тигре и Лисе” - подражании “Калиле и Димне”, - Со смехом отдает он приказ о казни. Целое племя стирает с лица земли и шутит при этом. Он смешивает легкомысленность с серьезностью. Он наказывает, превышая размеры вины. Его может разгневать какая-то малость, а случается и так, что он прощает большую вину. И смерть, и жизнь - на кончике его языка. Прощает, не познав страдания, приносимого наказанием. Не успеет начать дело, как бросает его. Он пленен собственной прихотью, груб, раздает наказания направо и налево. Чтобы убить приближенного, ему достаточно каприза, что втемяшится ему в голову, и не вспомнит он ни о доблести того приближенного, ни о его прошлой службе, ни о долгом товариществе»[31]. Кстати сказать, сам жанр «зерцал» - книг, адресованных правителям, был скрытым обвинением последних в некомпетентности. Авторы назиданий как бы говорили читателю: «Я обучу тебя властвованию. Ведь ты плохо исполняешь свое дело».
Авторов «зерцал» занимал механизм, приводивший к нравственной и интеллектуальной деградации властелина и приближенных. Одни других вовлекают в нескончаемую спираль падения, не говоря уже о том, что к облеченным властью льнут люди низких нравственных качеств. «Знай, - говорится в “Льве и Шакале”, - что все люди встречают властителей чрезмерной униженностью, провозглашают их заблуждения истиной, угождают их прихотям. И место, которое они занимают при властителях, зависит от того, насколько им удается все это делать. И поскольку люди достойные далее всех от этих недостатков, а люди недостойные ближе всех к этим качествам, то в свитах властителей и окружающих их ватагах множество недостойного люда»[32].
Значительно лучше рассматриваемые процессы объясняются, как это часто делается в «зерцалах», с помощью исторического (или псевдоисторического) рассказа.
Ибн-аль-Азрак в своих «Чудесах на пути» пересказывает историю, почерпнутую им из «Воскрешения наук о вере» Абу-Хамида аль-Газали. Однажды аббасидскому халифу аль-Мансуру выпало услышать человека, который взывал на рассвете к Аллаху: «К Тебе возношу жалобу о том, что притеснение и порча воцарились на земле, о том, что несправедливость и алчность ополчились против людей, следующих Истине». Аль-Мансур спросил человека, что именно тот имеет в виду и кто таков тот, кто, обуреваемый алчностью, пошел против Истины и препятствует изничтожению на земле притеснения и порчи. «Это ты», - без обиняков ответил халифу подданный. «Горе тебе, -воскликнул аль-Мансур, - как же алчность может меня коснуться, если и желтое, и белое (т.е. и золото, и серебро. - А. И.) в моей руке и могу я беспрепятственно выбирать между сладким и кислым?!» На это человек ответил: «Есть ли кто-то другой, кого так обуяла алчность, как тебя, о Повелитель правоверных? Ведь Аллах избрал тебя, чтобы ты был пастырем над мусульманами и хранителем их имущества. Но ты пренебрег их делами и занялся сбором их денег. Ты поставил между собой и ими преграду (хиджаб) из извести и обожженного кирпича, возвел ворота из железа, расставил вооруженных привратников, а потом сам себя как будто в тюрьму заточил и от подданных схоронился. Ты разослал своих чиновников для сбора денег и налогов. Министров ты взял себе несправедливыми помощниками. Они, коли ты о чем запамятуешь, тебе о том не напомнят, а надумаешь совершить благое - тебе не помогут. Ради притеснения людей укрепил ты их деньгами и оружием. И приказал ты, чтоб к тебе из людей не входил никто, кроме такого-то и такого-то, назвав их по именам. А не приказал ты, чтобы приводили к тебе обиженного или сокрушенного, голодного или голого, бедного или слабого. Никто к тебе не вхож, кроме тех, кто какую-то долю тех денег принести может. Когда это увидели те люди, которых ты избрал и предпочел своим подданным, и поняли, что доступ к тебе открыт лишь деньгам, они сказали себе: “Сей муж предал Аллаха, так что нам мешает предать его самого, хоть он и взял нас себе в услужение?!” И сговорились они допускать до тебя только те сведения о людях, что захотят. И не отправишь ты на должность чиновника, расходящегося с ними в чем-то, без того, чтобы не выведали они о нем все и не принизили его и не ограничили его возможности. Когда же это стало известно о тебе и о них, возвеличили их люди и их убоялись. И первыми, кто стал подлаживаться к ним, исполняя их капризы и даря им деньги, оказались твои чиновники, стремящиеся к своему усилению, чтобы подданных твоих притеснить. Потом так же стали поступать люди богатые и сильные среди твоих подданных, притесняя тех, кто ниже их. И наполнились страны Аллаха Всевышнего притеснением и порчей из-за этой несправедливости. Так те люди поделили с тобой власть без твоего ведома. И буде придет какой-то жалобщик, не дадут ему войти к тебе. А если при твоем появлении на людях захочет он изложить тебе свое прошение, то окажется, что ты такое запретил и поставил особого человека для рассмотрения жалоб. Если придет тот особый человек к тебе, то окажется сначала с твоими придворными, и те попросят не доводить жалобу до тебя. Если даже жалобщик уважаем, то и тогда он (человек, рассматривающий жалобы. - А. И.) не сможет помочь ему при всем своем желании, опасаясь приближенных. Так вот обиженный жалуется, ищет помощи, а встречает одни увертки и отговорки. Случится же ему, потрудившись премного для этого, прорваться к тебе и возопить о беде своей, то побьют его мучительно, чтобы было его наказание примером для других. А ты посмотришь - и не дашь знака остановить избиение, и ничего не изменишь»[33].
Портятся не только причастные властвованию, но и сама власть.
Популярно было в назидательной литературе сравнение державы с плодом, который вначале тверд на ощупь и горек на вкус, затем вызревает и делается нежным и съедобным, но в конце концов обязательно загнивает[34].
Мощная традиция просматривается в «зерцалах» -
проповедь неучастия во власти,
подкрепленная самыми серьезными авторитетами. Пророк сказал: «Начальники - несправедливые притеснители!» И далее: «Кто отверг их, тот спасся, кто отошел от них, тот может уцелеть. А кто наслаждается с ними благами дольнего мира, тот один из них». «Берегись страстей! Берегись власти!» - предупреждал один из ближайших соратников Пророка - Суфйян ас-Саври[35].
Даже с благими целями не подобает приближаться к власти и ее носителям. «Не отвечай ни на какой призыв правителя, даже если он пригласил тебя прочитать суру из Корана, - призывал мусульман крупнейший богослов раннего ислама Хасан аль-Басри. - Ты выйдешь от него худшим, чем вошел»[36]. Авторы «зерцал» повторяют на протяжении столетий: не приближайся к правителю, не становись его помощником даже ради того, чтобы его исправить или принести благо подданным. «Сколько знаем мы мужей достойных, разумных и добродетельных, ученых и благочестивых, которые приблизились к султану, чтобы его исправить, но испортились сами!» - восклицают и ат-Тартуши, и Ибн-аль-Аз-рак[37]. Исправлять правителя - все равно что пытаться выправить криво выложенную стену: она рухнет и погребет тебя под собой.
Прикосновение к власти подобно контакту с прокаженным: если и повезет не заразиться смертельной болезнью, то очень и очень немногим. Ат-Тартуши в «Светильнике владык» сформулировал дилемму, которую вынужден решать всякий человек, участвующий во власти. «Ты вынужден выбирать из двух вещей, ни одну из которых нельзя предпочесть другой, - либо ты должен следовать за правителем и противостоять подданным, а в этом - погибель для твоей веры; либо ты должен следовать за подданными и противостоять правителю, а в этом - погибель для твоей дольней жизни. И никакая уловка тут тебе не поможет, и должен ты выбирать: погибнуть или бежать»[38].
Для всей многовековой традиции «зерцал» характерно отрицательное отношение к любым формам участия во властвовании, как к чему-то грязному, недостойному. Рассказывается, что однажды у Праведного халифа Омара спросили: «Что тебе мешает назначать на должности достойных людей из соратников Пророка?» Тот ответил: «Они настолько чисты, что я не хочу замарать их чиновничьими занятиями»[39].
Власть бренна и преходяща, и не стоит она того, чтобы к ней стремиться
и ею дорожить. В этом она полностью подобна земному богатству - бренному, преходящему и в конечном счете недостойному того, чтобы человек стремился к нему. Власть и богатство воспринимались средневековыми арабами как вещи, неотъемлемые друг от друга. Употреблявшееся ими слово мульк имело этот двойной, слитный смысл - власть-владение - и употреблялось чаще всего для обозначения того, чем обладал халиф, правитель, царь, наместник (в отличие от подданного). Все они обозначались одним словом малик - «владыка», или тот, кто обладает властью и богатством[40].
Показательной иллюстрацией к представлению о
слитности власти и богатства
может быть история, рассказанная Праведным халифом Омаром о Пророке. Однажды они проходили мимо финиковой рощи, и Пророк стал срывать и с аппетитом поедать еще не успевшие созреть к тому времени финики. Он предложил Омару присоединиться к этой скромной трапезе. Когда тот отказался, Пророк сказал: «У меня на них охота. Четвертый день, как у меня во рту ни крошки. А ведь если бы я захотел и обратился к моему Господу с молитвой, то Он отдал бы мне владычество (мульк) Хосрова и Цезаря», т.е. их богатство, неотъемлемое от власти персидского царя и византийского императора[41]. Обращу внимание читателя не только на связь власти и богатства, но и на то, что Пророк не хочет обращаться к Богу с молитвой о даровании мулька.
Поскольку власть и богатство идут в связке, объединенные понятием мульк, то любые доводы бренности богатства становятся в «зерцалах» доводами бренности власти. А все эти рассуждения включаются в более широкий контекст - бренности жизни[*].
Вот о бренности власти. Рассказывается, что однажды царь Давид (Давуд) нашел в пещере останки некоего человека, а рядом на могильном камне было написано: «Я - царь Рустам, правил я тысячу лет, завоевал тысячу городов, победил тысячу армий, познал тысячу девственниц - царских дочерей. А потом стал я тем, что ты видишь. Ложе мое - из песка, подушкой мне - камни. Всяк, кто увидит меня, пусть не очаруется жизнью, как это случилось со мной». Практически то же самое сказал Иисусу и царь Йемена, череп которого нашел и заставил говорить Христос[42].
И о бренности жизни. Рассказами, притчами, легендами, афоризмами на эту тему можно было бы заполнить целую антологию. Приведу только один пример - слова Пророка, переданные одним из его сподвижников. «Сказал однажды Посланник Аллаха (да помолится на него Аллах и поприветствует): “О Абу-Хурайра, хочешь, я тебе покажу земную жизнь?” Я сказал: “Да”. Он взял меня за руку и двинулся вперед, потом остановился у навозной кучи, а в ней - черепа без скелетов, гнилые остатки каких-то костей, разорванные тряпки, измазанные нечистотами сынов Адамовых. И Пророк сказал: “О Абу-Хурайра, те черепа, что ты видишь, наполнены были, подобно вашим, жадностью и стремлением скопить побольше богатств этого мира; их владельцы надеялись, как и вы, что будет долгой их жизнь; они были настойчивы, как и вы, в накоплении денег и в овладении земной жизнью. А ныне покоятся здесь их кости, исчезли, как видишь, их тела. Эти тряпки были их одеяниями, которыми они украшались, прихорашивались в минуты легкомысленного безрассудства. А сегодня ветер перемешал их с нечистотами. Это - кости их скакунов, на которых они объехали земные страны. Вот эти нечистоты были лакомыми явствами, ради получения которых они ловчили, воруя их один у другого. Потом они изверглись из них по-срамному и сейчас издают такую вонь, что к ним и не приближается никто. Все, что ты видишь, и есть земная жизнь. И пусть плачет тот, кто хочет. Земная жизнь достойна того, чтобы быть оплаканной”. Сказал Абу-Хурайра: “И восплакали все, кто там был”»[43].
В «зерцалах» предлагается альтернатива власти, этому, по выражению Ибн-аль-Мукаффы, «обманному сновидению». «Не радуйся, если ты возвеличился благодаря деньгам и власти, - обращается аль-Муради к читателю своей “Книги указания”. - Они - преходящая тень. Но радуйся, если ты возвеличился за счет ума и веры, знания и доблести. Они не оставят тебя ни в дольнем мире, ни в жизни иной»[44].
В «зерцалах» есть и прямая инструкция на этот счет. В соответствующем разделе «Светильника владык» приводятся слова обращенного в ислам иудея Ибн-Мунаббиха. Тот утверждал, что Бог обратился к одному из пророков народа Израиля: «Коли желаешь ты со Мной пребывать в Святости, то стань в земной жизни одиноким, уединенным, беззаботным, отчужденным от всех - в положении птицы без стаи, что живет под открытым небом, пищу находит в вершинах деревьев, пьет из ручья, а когда ночь падет, укрывается в одиночку, а не с другими птицами и только в Господе своем обретает радость»[45].
Это - призыв к аскетизму, обращенный к тем, кто властью располагает.
Им предлагалось отказаться от привилегий, даваемых положением властелина, стать отшельником, подавлять чувственные желания, сделать Бога своим единственным светом, молитву - главным занятием. Тем самым властелин мог избавиться от всего того мерзопакостного, что несет с собой властвование.
И нужно сказать, что на этот призыв отвечали. «Многие», - говорит о таких Ибн-аль-Джавзи, отказываясь, впрочем, от перечисления[46]. Некоторых мы знаем по «Светильнику владык» ат-Тартуши[47]. Других - по иным источникам. Среди тех представителей правящего класса, которые стали аскетами или приближались к аскетическому идеалу, можно указать Омейяда Муавию Ибн-Язида, который правил всего несколько недель (его мистик Ибн-Араби считал одним из крупнейших святых в свою эпоху); Ахмада ас-Сабти, сына Харуна ар-Рашида, который зарабатывал на жизнь, трудясь каждую субботу, а остальную часть недели отдавал поклонению Богу; Яхйю Ибн-Югана ас-Санхаджи, берберского принца из Тлемсена (Северная Африка), который покинул свой трон ради аскезы. Отказались от благ земного мира и от власти Аглабид Абу-Икаль, хорасанский правитель Ибрахим ибн-Адхам Ибн-Мансур. Мусульмане знали также из «Истории» ат-Табари, что сын Александра от Роунашак (Роксаны) - Искандерус отказался от престола отца и сделался отшельником.
Властвовать - погубить свою душу.
Исламский духовный фонд содержит большое количество положений, смысл которых сводится к тому, что справедливый властелин достоин посмертной награды - рая, а несправедливому грозит обязательное наказание - адское пламя. Вот два хадиса Пророка. «Нет такого правителя, который в Судный день не предстал бы перед Судией со связанными руками. Спасет его собственная справедливость, погубит его собственная несправедливость»[48]. «Нет такого мужа, коему было поручено управлять хоть десятком человек, чтобы не предстал перед Судией в Судный день с руками, скованными на шее. Если он творил добрые дела, то распадутся его оковы. Но если он совершал злые дела, то добавятся к старым оковам новые»[49].
Этот принцип воспринимается как достаточно логичный и легкообъяснимый: всякому человеку воздает Господь по делам его, и властелин здесь не исключение, а скорее особый случай, к нему у Аллаха повышенные требования.
Но есть целый ряд хадисов Пророка, в которых содержатся угрозы всякому властвующему без оговорок - справедлив он или нет. «Будете вы алкать власти. Но пожалеете об этом в Судный день». И еще: «Расскажу я вам о властвовании. Начало его - упреки; середина его - сожаление; конец его - горе в Судный день». Всем, кто обладает какой-то властью, суждено оказаться в аду. «Начальникам гореть в адском огне», - сказал Мухаммад[50].
Известен хадис Пророка, в котором описывается мост Ас-Сират. Когда в Судный день вступит на него неправедный и несправедливый властитель, то Ас-Сират затрясется так, что неизмеримо далеко разлетятся одна от другой части этого грешника. Потом они соединятся, и Ас-Сират сбросит грешившего правителя в адское пламя. Здесь все понятно: это более живописный вариант того хадиса, в котором справедливому и несправедливому - каждому правителю воздается по заслугам после смерти.
Но хадис Пророка о трясущемся мосте Ас-Сират имеет интересный для нас вариант, который приводится в «Чистого золота поучении владыкам» аль-Газали. Один из сподвижников Пророка по имени Хузайфа аль-Ямани говорил: «Я не восхваляю никого из правителей, каким бы он ни был - благодетельным или неблагодетельным, ибо слышал, как Божий Посланник (да помолится за него Аллах и поприветствует) говорил: “В Судный день приведут правителей - и справедливых, и неправедных - и поставят их на Ас-Сирате. И повелит Аллах Ас-Сирату, чтобы стряхнул он их в адское пламя подобно тем, кто несправедливо правил, или брал взятки за судебное решение, или слушал одного из двух, затеявших тяжбу, а для другого держал уши закрытыми. Обрушатся они вниз с Ас-Сирата и будут повергнуты в адское пламя семьдесят лет, пока не достигнут его дна”»[51].
В том, что речь идет об испытании адским огнем или в какой-то другой форме любого правителя, каким бы он ни был, убеждает и следующая история, приведенная тем же аль-Газали. Ее рассказал Абдаллах, сын Праведного халифа Омара, вошедшего в исламскую историю как безукоризненно справедливый правитель. «Мы, - говорил Абдаллах о себе и всей семье покойного халифа, - долго просили в молитвах Всевышнего, чтобы он показал нам Омара во сне. И вот, наконец, через двенадцать лет я увидел его во сне. Был он как после бани и обернут изаром (широкое одеяние, покрывающее нижнюю половину тела. - А И.). Я сказал ему: “О Повелитель правоверных! Как нашел ты Господа? За какие благие дела вознаградил Он тебя?” А он сказал: “Абдаллах, как давно расстался я с вами?” Я ответил: “Двенадцать лет тому назад”. И тогда он поведал: “С тех пор, как я вас покинул, творился надо мной Суд Господен, и не оставлял меня страх перед погибелью (т.е. перед наказанием адскими муками. - А. И.). Но Аллах - Всепрощающ, Милосерден, Щедр и Благороден...”»[52].
Можно понять, почему так боялся Божьего суда справедливый и добродетельный Праведный халиф Омар. Можно, если представить, на основании того описания, что дал Пророк, сам процесс Суда. Исключительно, безмерно суров Судия с правителями. И легко может ошибиться властелин, даже если он искренне стремится укрепить Божье дело среди людей или быть милосердным с подчиненными. Доказательство - следующий хадис Пророка (его дает аль-Газали). «Приведут в Судный день правителей, и скажет Всевышний Аллах: “Были вы пастырями Моих тварей и хранителями Моих владений на Моей земле”. Потом Он обратился к одному: “Почему ты избивал Моих рабов, превышая тот предел, который Я установил?” Тот ответит: “О Господи! Потому, что они восстали против Тебя и Тебя ослушались!” Бог скажет: “Не подобает, чтобы твой гнев предвосхищал Мой гнев!” Потом обратится Он к другому и спросит: “Почему ты наказывал Моих рабов меньше того предела, что Я установил?” Тот ответит: “О Господи! Потому, что пожалел их”. И скажет ему Аллах: “Как же можешь ты быть милосерднее Меня!” И скажет Он о правителях: “Так возьмите же и того, кто превысил, и того, кто уменьшил, и разместите их по углам Геенны!”»[53]
Притча интересна, как минимум, тем, что даже «наидостойнейший человек земли», взявшись властвовать над людьми, не смог хорошо исполнить это дело, убоялся погибели собственной души и счел за лучшее оставить это занятие.
Чем же реально вызвана внутренняя напряженность потестарной проблематики
в «зерцалах» и - шире - в исламе? Здесь можно высказать несколько предположений.
Во-первых, уже в Коране и в примыкающей к нему традиции Сунны четко ощущается различие в содержании проповеднической деятельности Пророка Мухаммада - будущего образца для любого мусульманина - и властителя, и подвластного. Первый период (мекканский) - властоборческий, второй (мединский) - властеутверждающий.
Во-вторых, и в начальный период возникновения ислама, и в последующем находило отражение по-разному реализовывавшееся столкновение между кочевниками и оседлыми горожанами: первые были то защитниками примитивной демократии, то ударными отрядами государственной власти, для вторых Град был защитной твердыней и большой тюрьмой.
В-третьих, на отмеченную неоднозначносгь отношения к власти накладывались внешние цивилизационные влияния. И если, например, персы были «твердыми государственниками», то иудео-христианские влияния (в форме «Израилиад» - аль-Исраилийят) подталкивали к своего рода этатическому нигилизму.
В-четвертых, в рамках единого исламского идеологического комплекса законоведческие штудии были ориентированы преимущественно на совершенствование государственного аппарата, а иные течения (суфизм, философия - фальсафа) проповедовали возможность безвластного общества.
В-пятых, наконец, исламские мыслители не могли не видеть внутреннюю противоречивость феномена властвования: соотношение личного и общественного, соотнесение цели и средств ее достижения, напряжение между моралью и политикой. «Зерцала» являются свидетельством тому, что арабо-исламская политическая культура сберегала в себе антиномичные установки, и это представляется одной из причин ее жизненности на протяжении всего средневековья: она была нежесткой, обладала многими степенями свободы и, как следствие, была приложима к разным ситуациям социально-политического бытия мусульман.
__________________________________________________
Источник Восток/Oriens. 1993. № 2
http://www.situation.ru/app/j_artp_1128.htm