Фаина Раневская на Хитровке.
"Разговоры с Раневской". Глеб СКОРОХОДОВ. Астрель. Москва.
- Не будем устраивать панихиду по неудавшейся жизни! Тем более у меня есть прекрасное и очень рискованное предложение: давайте повторим маршрут художественников - пойдём на Хитровку! Это же просто ненормально: жить в двух шагах от неё и ни разу не быть там! Вы там были? С экскурсией? Ну, это же разные вещи! «Посмотрите направо - посмотрите налево!» - я не признаю. Всё можно попробовать своими руками и ногами! - Ф. Г. сменила домашние тапочки на туфли. Я подал ей лёгкое пальто. - У меня только одно условие. Сейчас сколько? Пять? В семь мы должны вернуться: приличная женщина находиться в позднее время среди бардаков и ночлежек не может.
Мы прошли по Солянке до Подколокольного переулка, поднялись по нему к бывшему Хитрову рынку и резко свернули налево, пройдя через арку оштукатуренных ворот, из которой торчали облупившиеся кирпичи.
- Когда-то здесь повсюду сидели торговки и предлагали своё съестное: перед ними стояли корчаги с тушёнкой - жареной протухлой колбасой, кипящей в железных ящиках над жаровнями. Всё это можно было купить за копейку, иногда вместе с куском тряпки. «А ты её обсоси и выброси, - кричала продавщица, если покупатель вдруг возмущался, или давай сюда - пусть покипит ещё немножко!»
- Откуда вы это знаете? - удивился я.
- Я столько раз вас просила: научитесь хоть не проявлять свою необразованность! Читать надо больше. Гиляровского, в частности.
Вокруг теснились длинные двухэтажные дома, когда-то жёлтые с галереями наверху.
- Смотрите, там бельё на верёвке, - показала Ф.Г. - Люди живут здесь по-прежнему и, наверное, без ванн, душа и парового отопления. Только теперь уже не за пятак на ночь.
Во дворе было пусто, только из водопроводного крана посередине, запрокидывая голову, пила воду курица с чернильным пятном на шее.
- Смотрите, вот вход в подвал, - показал я. - Там, наверное, и были настоящие ночлежки.
- Спуститесь сначала вы, - попросила Ф.Г., - посмотрите, что там?
Дверь в подвальные залы оказалась открытой, и мы с Ф.Г. очутились под арочными сводами, уходившими в бесконечность. В тишине вдруг что-то зловеще прошуршало.
- Ой, крыса, - воскликнула Ф.Г. и бросилась к дверям.
- Это бумага, - успокоил её я, её сквозняком сдуло.
- С меня хватит! - Ф.Г. поднялась во двор. - Нет, вы представьте, как здесь выглядели художественники, приехавшие знакомиться с героями «На дне»? Подъехало десять экипажей с дамами в шляпках с вуалетками, с зонтиками в руках, все в длиннополых платьях, затянутые корсеты, элегантные мужчины в чёрных сюртуках с бархатными отложными воротниками, в крахмальных манишках, с тростями. И во главе Константин Сергеевич, смотрящий на обитателей дна сквозь своё пенсне на чёрной ленте. Картина, я вам скажу, была! Я даже читал, что кого-то из них здесь чуть не пристукнули. А вот смотрите - это же декорация Симова!
Мы остановились во дворике дома, кирпичная стена которого, казалось, точно повторяла оформление спектакля в Художественном. И входная дверь с покосившимся козырьком, и полуподвальные окошки, и скамейка, на которой Настя воздыхала о Рауле.
- Прямо играй Горького! - сказал я. - А публику посадить на склоне, устроив амфитеатр.
- Оставьте, - отмахнулась Ф.Г., - играли. Пробовали перенести Чехова на натуру, обнаружив берёзы, повторяющие декорацию «Трёх сестёр», - ничего не получилось.
Константин Сергеевич сказал тогда о несовместимости живой природы и театра. А я подумала: как сегодня на природе снимается большинство фильмов, театральные актёры играют в них и никто не вопит о несовместимости?
Мы покинули Хитровку, а Ф.Г. продолжала:
- Наверное, ужасно за одну жизнь пережить несколько смен в стиле актёрской игры. И каждая из них при своём возникновении провозглашалась новейшей, лучшей, жизненной, за которой - большое будущее. Вы не сможете понять это. Станиславский был и остаётся для меня божеством. Я разве не говорила вам, как увидела его однажды проезжающим медленно в пролётке, бежала за ним, посылала ему воздушные поцелуи и причитала: «Прелесть моя, прелесть, прелесть неповторимая!»
фото tomk_