к дню Кирилла-Мефодия
Реально хорошая статья про церковнославянский язык. Для человека русской культуры он родной, а не иностранный.
Седакова пытается объяснить то, что разложил по полочкам еще Ломоносов. Человек русской культуры может его и не знать или знать плохо, но в любой культуре большинство населения, к ней принадлежащего, не знают вполне ее языка. (Иногда доходит до крайностей: понтийские греки, те из них, что утратили греческий и говорили на турецком, в 1980-е годы жаловались Фатиме Елоевой на то, что они не знают "человеческого" языка, т.е. говорят на языке животных, хотя сами себя считают людьми -- и поэтому им огорчительно...; для этих греков греческий язык оставался родным, хотя уже и полностью недоступным).
Те из носителей русского языка, которые являются носителями русской культуры, воспитаны не только на текстах не ранее Пушкина (которых тоже нельзя понимать без ЦСкого бэкграунда, если говорить о русских авторах, не затронутых советчиной), а равно и на текстах древних, особенно живущих в богослужении. Богослужебные тексты гораздо ближе, роднее и важнее Пушкина, и нам незачем учиться читать их в каком-то переводе (это все равно, что украинцам читать Гоголя в переводе на украинский, до чего на Украине уже тоже дело дошло).
Но реальность состоит в том, что русский язык, в той или иной форме, -- родной не только для носителей русской культуры. для многих из них ЦСЯ может быть непосилен или даже не нужен. на русском языке чисто, но без всякого русского культурного бэкграунда говорят дагестанцы и чеченцы, часто и азербайджанцы и др. Плюс еще много тех, кто говорит на русском языке довольно грязно, но это, тем не менее, тоже русский язык: можно назвать и таджикско-узбекских гастарбайтеров (особенно их детей, вырастающих в России), и советских поющих инженеров типа авторов КСП, чей культурный бэкграунд был недалек от (а в чем-то даже Уже) советской школьной программы по литературе. Все эти люди для русской культуры потеряны или вообще никогда и никак не могли к ней принадлежать.
Они, однако, не должны быть потеряны для Церкви. Им, вероятно, нужно на самом деле богослужение на русском языке, свободное сразу и от церковно-славянского культурного слоя, и от византийского (одной из модификаций которого стала славянская церковная культура). Для них нужны новые Кирилл и Мефодий, не из Византии, а из России пришедшии. Для них нужен не перевод византийского богослужения на русский, а новый культурный тип богослужебной жизни, где произошло бы нечто подобное первоначальному воздействию обрядов и стиля жизни еврейской секты (раннего христианства) на языческую цивилизацию. вероятно, опыт протестантских собраний, с их изучением Библии, тут должен занимать особое место (изучение Библии необходимо вернуть и в "цивилизованное" православие).
Кирилл и Мефодий смогли переступить через традиционное для византийцев (и до, и после Кирилла и Мефодия) отношение к варварам как к животным, которые христианами быть не могут, а поэтому и проповедовать им христианство может только прельщенный человек вроде Франциска Ассизского, который проповедовал птицам [справедливости ради: проповедь животным встречалась и в Византии; классика жанра -- в Житии муч. Елевферия]. в сегодняшнем православии кому-то необходимо сделать то же самое по отношению к русскоязычному населению, не имеющему связи с многовековой (а отнюдь не с Пушкина начинающейся) славяно-русской культурой.
Седакова пытается объяснить то, что разложил по полочкам еще Ломоносов. Человек русской культуры может его и не знать или знать плохо, но в любой культуре большинство населения, к ней принадлежащего, не знают вполне ее языка. (Иногда доходит до крайностей: понтийские греки, те из них, что утратили греческий и говорили на турецком, в 1980-е годы жаловались Фатиме Елоевой на то, что они не знают "человеческого" языка, т.е. говорят на языке животных, хотя сами себя считают людьми -- и поэтому им огорчительно...; для этих греков греческий язык оставался родным, хотя уже и полностью недоступным).
Те из носителей русского языка, которые являются носителями русской культуры, воспитаны не только на текстах не ранее Пушкина (которых тоже нельзя понимать без ЦСкого бэкграунда, если говорить о русских авторах, не затронутых советчиной), а равно и на текстах древних, особенно живущих в богослужении. Богослужебные тексты гораздо ближе, роднее и важнее Пушкина, и нам незачем учиться читать их в каком-то переводе (это все равно, что украинцам читать Гоголя в переводе на украинский, до чего на Украине уже тоже дело дошло).
Но реальность состоит в том, что русский язык, в той или иной форме, -- родной не только для носителей русской культуры. для многих из них ЦСЯ может быть непосилен или даже не нужен. на русском языке чисто, но без всякого русского культурного бэкграунда говорят дагестанцы и чеченцы, часто и азербайджанцы и др. Плюс еще много тех, кто говорит на русском языке довольно грязно, но это, тем не менее, тоже русский язык: можно назвать и таджикско-узбекских гастарбайтеров (особенно их детей, вырастающих в России), и советских поющих инженеров типа авторов КСП, чей культурный бэкграунд был недалек от (а в чем-то даже Уже) советской школьной программы по литературе. Все эти люди для русской культуры потеряны или вообще никогда и никак не могли к ней принадлежать.
Они, однако, не должны быть потеряны для Церкви. Им, вероятно, нужно на самом деле богослужение на русском языке, свободное сразу и от церковно-славянского культурного слоя, и от византийского (одной из модификаций которого стала славянская церковная культура). Для них нужны новые Кирилл и Мефодий, не из Византии, а из России пришедшии. Для них нужен не перевод византийского богослужения на русский, а новый культурный тип богослужебной жизни, где произошло бы нечто подобное первоначальному воздействию обрядов и стиля жизни еврейской секты (раннего христианства) на языческую цивилизацию. вероятно, опыт протестантских собраний, с их изучением Библии, тут должен занимать особое место (изучение Библии необходимо вернуть и в "цивилизованное" православие).
Кирилл и Мефодий смогли переступить через традиционное для византийцев (и до, и после Кирилла и Мефодия) отношение к варварам как к животным, которые христианами быть не могут, а поэтому и проповедовать им христианство может только прельщенный человек вроде Франциска Ассизского, который проповедовал птицам [справедливости ради: проповедь животным встречалась и в Византии; классика жанра -- в Житии муч. Елевферия]. в сегодняшнем православии кому-то необходимо сделать то же самое по отношению к русскоязычному населению, не имеющему связи с многовековой (а отнюдь не с Пушкина начинающейся) славяно-русской культурой.