"Может, их просто попросили?" - часть первая.
Выбор.
Утром девятнадцатого декабря я, возбужденный предстоящим волеизъявлением, шел на встречу к своему другу-однокласснику с тем, чтобы потом вместе пойти на избирательный участок в моем родном городе - Марьиной Горке. Встретившись, я уместил всю предвыборную кампанию всех без исключения кандидатов в президенты в пятиминутный рассказ своему, в общем-то, аполитичному товарищу. Ликбез, так сказать. Этот, мол, хитрый .. [вырезано жесткой самоцензурой]. Этот - вообще Лукашенко. И объяснил, почему я буду голосовать за Николая Статкевича, хотя рад был бы поставить галки и за лидера БХД, и за кандидата от БНФ.
Участок, к которому я был приписан, пах школьными пирожками и играл всеми струнами местных творческих коллективов. Все произошло быстро. Сунул бюллетень, поговорил со своими школьными учителями, что сидели в избирательной комиссии, закурил. Чего-то не хватало. И я поехал в столицу.
Площадь.
В Минске мы договорились встретиться с блогерами, с некоторыми из которых впоследствии, не зная того, провели по десять суток в одном большом жодинском здании, что запирается на ключ, засов, цепочку, собаку и колючую проволоку. Когда все, кто хотел, собрались на привокзальной площади, а Рымашевский с Северинцем раздали дежурные интервью, наша колонна двинулась в сторону Октябрьской площади. Все было настолько мирно и тихо, что даже слух о вероятном избиении Некляева, прочитанный мной в интернете и пущенный в толпу, не возбудил никого из идущих на митинг [как ни старался докричаться до толпы Будимир] настолько, чтобы хотя бы на полметра выйти за пределы тротуаров. Честно говоря, я и сам, лелея так часто приписываемый мне в последние пару месяцев стокгольмский синдром, отказывался верить в то, что избиение кандидата в президенты было реальным, что это не пиар-ход команды Некляева и что судьба вечера [митинга, выборов, пятилетки], в общем-то, уже предрешена. Так мы и шли, идеально вписываясь в любой сыгранный до этого сценарий, содержащий слово Бангалор. Революция, если бы она впоследствии случилась, вошла бы во все учебники истории как самая странная, нелогичная и неожиданная. Согласитесь, толпа, с каждой стометровкой пройденного пути прибавляющая в количестве, дружно останавливающаяся на красный свет светофоров, переходящая дороги по подземным переходам [мило свернув удочки непризнанных ненавистной властью долукашенковских символов] - не выглядит как и не похожа на экстракт народного гнева, который по всем прогнозам неизлечимых оптимистов, уж в эти-то выборы должен был вырваться наружу, свергнув по пути годы прозябания на задворках вселенной.
Поэтому для меня совсем не стал удивительным тот факт, что на Октябрьской площади собравшихся людей было если не на порядок, то уж точно в разы меньше того количества, которое я видел там же в 2006 году. Протест скатывался, простите, в говно - под музыку Надежды Кадышевой и прочих представителей официального искусства. Люди начинали расходиться. Кандидаты, собравшиеся у дворца профсоюзов, что-то бубнили, но их никто не слышал. И, может быть, даже не слушал. Все шло по наихудшему из возможных сценариев. Но я решил дождаться еще одного опаздывающего с работы блогера [привет, Игорь!] и уже потом идти домой к пельменям и кошке. Как оказалось, не зря.
Проспект.
Неожиданно для меня, для кандидатов, для милиции, для Надежды Кадышевой и, может быть, для самих людей с площади, толпа начала выходить на проспект. “Вот оно!”,- подумал я. И это действительно было оно. Видимо, так и останется секретом, тайной то, какие силы побудили народ, ставший вдруг гражданами, проснуться от спячки и взять, пусть и на время, инициативу протеста в свои руки. Об этом еще не написал только ленивый, но я повторюсь: шествие митингующих по проспекту вечером 19 декабря - высшая точка, пик защиты собственных прав и мнения, кульминационный момент осознания себя за пределами государственной идеологии и лжи, достичь которого, вопреки всем ожиданиям, оказались способны белорусы. Тот неполный час, проведенный в шествии от одной площади к другой, стоил того, чтобы впоследствии пережить страх, боль и десять суток под стражей. Уверен, именно эти шестьдесят минут станут тем камнем, от которого потом будут вести нити к событиям, которые пока, к сожалению, еще не произошли. И я полностью согласен с теми обозревателями, которые считают шествие по проспекту Независимости протестом именно людей, не ведомых лидерами или кем бы то ни было [прости, Статкевич], но вышедших на главную дорогу страны исключительно по своей воле, переборов свой страх. И это было прекрасно. И именно этому пусть завидуют белорусы, что по тем или иным причинам не смогли к нам присоединиться, предпочтя наивысшей гражданской радости телевизоры и еду.
К сожалению [даже несмотря на невиданную после бурных и ушедших девяностых массовость], по меркам страны в целом и, особенно, учитывая всеобщую усталость от мерзкой пятнадцатилетней стабильности, людей на Проспекте было мало. Собравшиеся напоминали одинокого и, по мнению некоторых,- сумасшедшего, но смелого воробья, присевшего на высоковольтных проводах. И потому - обреченного обжечься. Слетись к нему со всей страны вся стая и тогда, возможно, под тяжестью провода были бы порваны, а каждый из стаи превратился бы из воробья в сокола. Или ястреба. Но - не судьба. Пока что.
Экскурсия.
Я снял очки и аккуратно положил их в чехол, когда увидел, как сотни сотрудников силовых ведомств рассекают площадь Независимости и закрывают оказавшихся у дома правительства в “коробочку”. Кстати, еще перед выходом из дома, когда я только собирался идти на митинг, я как чувствовал, что брать с собой лишние вещи не стоит. В отличие от всех предыдущих акций, на которых мне посчастливилось побывать ранее, моя сумка заключала в себе минимум - очки, тридцать тысяч и ключи от дома. В обычное же время там беспорядочно находятся газеты, книги, кошельки, провода, флешки и так далее. Но вернемся к задержанию.
Click to viewодин из сотрудников КГБ, снимавших площадь
В тот момент, когда еще казалось, что, может быть, отсеченная от нас большая часть митингующих поможет нам вырваться за спины спецназа, я заметил на земле и подобрал оставленную кем-то из бегавших тут ранее ушлепков милицейскую/омоновскую дубинку. “Сувенир!”- радостно подумал я. “Новый хозяин!”- подумала дубинка. “Статья!”- здраво рассудил уголовный кодекс Республики Беларусь. Слава богу, что у меня впоследствии хватило мозгов эту самую палочку выкинуть обратно. Иначе, возможно, сидел бы я сейчас со своим лучшим другом Николаем Статкевичем.
Итак, я сбросил лишний вес и - началось. Впечатления от задержания схожи, наверное, с теми, когда ты стоишь внизу огромного водопада и от грохота падающих тонн воды ничего вокруг не слышно. Отличие лишь в том, что воды я почти не боюсь, а вот сотрудники силовых ведомств, вооруженные по примеру своих ближайших сородичей по интеллекту из каменного века дубинками, страх определенно внушают. Страх за себя и за свою девушку, которая находится вместе с тобой. Страх от того, что ты бессилен, немощен и не можешь сделать абсолютно ничего, чтобы хоть как-то повлиять на ситуацию.
Подталкивая диким матом, пиная ногами и дубинками, нас затолкали в автозак, каким-то чудесным образом уместивший в себе около 60 человек. Было тесновато, но, как ни странно, общее настроение людей было скорее приподнятым. Таким, какое бывает, когда ты еще не приступил к интересному и захватывающему приключению, но уже точно знаешь, что оно обязательно случится. Мы ехали очень долго и, в конце концов, прибыли к изолятору на Окрестино. Судя по всему, наш экскурсионный автобус был как минимум четвертым в очереди на выгрузку пассажиров, поэтому по прибытии нас никуда не повели и мы просто сидели внутри. Чуть ранее я позвонил маме и сказал, что все нормально, я еду домой и что “нас тут много”. Через час-другой из автозака забрали и увели всех девушек.
Продолжение - Изолятор, Суд и Тюрьма.