МОЖЕТ ЛИ ПОВТОРИТЬСЯ АВАРИЯ НА СШ ГЭС?
Интервью с Валентином Стафиевским, заместителем управляющего директора дивизиона «Юг» ОАО «РусГидро»
(Окончание, начало здесь)
Журналист: Есть ли какие-либо опасения, связанные с левой частью плотины? Известно, что над зданием управления укреплены скалы. Сообщалось, что сейчас за этим участком не ведется никакого наблюдения.
Стафиевский В.А.: Наблюдение ведется. Коллеги, это называется неустойчивые массивы. Горы, они живут своей жизнью, хотим мы этого или не хотим. Вообще, конечно, правильней было бы неустойчивыми массивами активней заниматься в период строительства. Ну, знаете, наша страна, она небогатая, и во все времена на что-то не хватало денег. Эта тема была как-то оставлена «на потом» эксплуатационниками, они вынуждены уже теперь работать в этом направлении с двойным усилием. А подвигло нас на то, что нужно серьезно заниматься береговым примыканием, событие, которое произошло в девяностых годах. Когда мы загрузили плотину, у нас с левого борта сошел оползень, о нем, конечно, мало, кто знает. Он ни к чему такому страшному не привел, но инженеры задумались, потому что, во-первых, плотина опирается в скалы, а, во-вторых, надо было изучить эти скалы до основания. У нас были заключены договора с геологами, мы обследовали все: и правый, и левый берег досконально.
Вы видели с левого борта некие бетонные конструкции, которые выступают за пределы плотины в сторону нижнего бьефа. Это есть не что иное, как дополнительное крепление скалы. А потом вот такие вот столбы. Это крепления неустойчивых массивов, это защита сооружения, машинного зала. В основном, конечно, на плотину это никакого вроде влияния не имеет. Хотя это нагрузка на берега, она сумасшедшая, она измеряется миллионами тонн. Вот эти неустойчивые массивы угрожают, в основном, зданиям стека А, стека Б, распредустройству, поэтому там работа идет постоянно. Там все контролируется, в том числе и активные анкера, их натяжка. Это обязательное условие. Я еще раз говорю, это опасность только для самой станции.
Журналист: Валентин Анатольевич, испытания с новыми колесами, с турбинами, они проводились? Если нет, то когда они будут проведены? В том плане, что опять могут быть неправильно просчитаны формы лопаток, кавитационные разрушения и т.д. Сейчас говорят, что агрегат будет работать до 40 лет с гарантией. А где гарантия того, что это на самом деле так? Ведь когда строилась плотина, эти рабочие колеса испытывались, и модели просматривались длительное время.
Стафиевский В.А.: Сегодня я, по-моему, уже достучался до технарей, которые понимают, что мы должны очень внимательно отнестись к новому оборудованию, которое мы ждем. Расчеты, модельные испытания, которые производятся на заводе, в лабораториях, они, конечно, не дают абсолютной гарантии достичь таких же показателей при натурных испытаниях. Поэтому сегодня мы записали в тех.задание заводу, что мы обязаны считать агрегат турбины нормальным при условиях, что она пройдет натурные испытания на всех напорах. Известно, что, когда растет напор, то изменяются показатели, особенно вибрационные. Поэтому ставим такую задачу и для себя, и для завода: вначале провести в этот раз на первых одном-двух агрегатах все натурные испытания. То, что там обозначено 40 лет - понимаете, мне трудно комментировать выступления руководителей, крупных менеджеров. Я не берусь это делать, я только твердо знаю, что ничего нового в этом нет. Это ГОСТ. Он определил - 40 лет и не менее.
Когда мне, говорят о том, что турбина вырабатывает свой ресурс, это неправда, потому что в ГОСТе написано «минимальный срок работы». В крайнем случае, первые 40 лет -это ГОСТ, в этом ничего нового нет. Еще раз говорю, для того чтобы быть убежденным, что турбина и любой другой генератор надежен, нужно провести натурные испытания на всех режимах. Нельзя провести испытания при напоре, допустим, максимальном, а потом сразу уйти вниз на 40 метров. Призма сработки в 40 метров - это сумасшедшая разница в напорах. У нас гидростанции есть где сама плотина-то меньше 40 метров. Поэтому вот такое условие (обязательные натурные испытания гидроагрегатов на всех режимах работы) мы сейчас записали в тех.задание. Я надеюсь, что менеджеры нас поймут, без таких испытаний работа гидроагрегатов будет представлять опасность.
Журналист: В связи с натурными испытаниями, по всей видимости, растянется срок поставки гидроагрегатов на станцию?
Стафиевский В.А.: Это годы, да. Давайте об этом не будем говорить, потому что это лишь предположения.
Журналист: Просто этот вопрос рано или поздно возникнет. Мы заглядываем вперед.
Стафиевский В.А.: Мы смотрим вперед. Я лично смотрю вперед, и сегодня я заставляю всех в своей новой Компании понимать, что это важно. Мы от минимума напора до максимума должны дойти, или наоборот уйти вниз, на это потребуется 6-8 месяцев. Допустим, если колесо мы поставим, введем в работу турбину в конце апреля или в начале мая, то уже к ноябрю мы проведем полный цикл испытаний. То есть, не так уж это и много. Либо наоборот, поставим ее в ноябре, то к следующему маю мы проведем полный цикл испытаний. Что надо делать, безусловно, это условие совершенно разумное, и противостоять этому могут только те, у кого заряжен завод материалом, работами, зарплатой и все те, кто заботится о ритмичности. Но это слишком большой риск не провести такие испытания.
Журналист: Валерий Артурович Кяри, когда был назначен директором станции в августе 2009 года, пугал население после аварии, что, оставались минуты до катастрофы гораздо более масштабной, нежели та, что произошла.
Стафиевский В.А.: Я думаю, что он был просто в стрессе.
Елена Вишнякова (руководитель пресс-службы «РусГидро»): Он другое имел в виду. Это была встреча с командой, которые закрывали затворы. И тогда говорилось о том, что ребята предотвратили гораздо более серьезную катастрофу. Если бы они этого не сделали, то пошло бы переполнение водохранилища и возможный перелив через гребень плотины.
Стафиевский В.А.: Это могло произойти не ранее, чем через месяц после аварии.
Елена Вишнякова: Там это и говорилось.
Стафиевский В.А.: Коллеги, где была опасность, я вам сразу скажу. Опасность перелива, конечно, ни в коем случае не существовала. Это не более чем эмоции человека, который не понимает, о чем говорит. Опасность была в другом. Опасность была как раз наоборот, что у нас воды не будет в нижнем бьефе. Мы могли иметь недостаточный объем воды: это фекалии, сливы - все, вода была бы не питьевая. Это первое. Второе - сорвали бы все водозаборы. У нас нельзя было бы в нижнем бьефе забрать воду.
Журналист: Когда говорилось о более масштабной катастрофе, именно это и имелось в виду, то есть санитарный забор воды?
Стафиевский В.А.: Конечно, в этом все дело было. Надо было обеспечить расход, не ниже 700 м3/сек. Вот что нужно было сделать. А то, что уже произошло, то произошло. Больше уже это не могло произойти. Вот тот расход, который был при этом разрушении, он никому ничего не навредил с точки зрения объема воды. Навредить-то навредил, конечно. Но объем воды больше не мог уйти. Переполнение водохранилища было невозможно. По крайней мере, в течение ближайшего месяца. Опасность была в основном ниже Майнской ГЭС. Когда произошла авария, я позвонил Митрофанову и сказал: следи за нижним бьефом Майнской ГЭС. Конечно, все было тогда плохо, но за этим надо было следить особенно.
Елена Вишнякова: Раз мы к 17-му числу перешли, можно обсудить момент по поводу того, если бы герои не провели эту операцию, или если бы они закрыли все-таки затворы турбинных водоводов и не открыли при этом затворы эксплуатационного водосброса, помогло ли это спасательной операции? Имеется в виду история, когда вы предлагали перекрыть аварийный сброс воды для спасения людей? Смогли бы эти манипуляции помочь осушить машзал быстрее и, соответственно, спасти больше людей?
Журналист: Здесь можно отвечать на этот вопрос, исходя из того, что мы рассчитали, что запас воды в водохранилище Майнской ГЭС может обеспечить в нижнем бьефе необходимый пропуск в течении, примерно, полусуток, этого времени достаточно было для проведения спасательной операции.
Елена Вишнякова: Увеличить сброс Майнской ГЭС, закрыть сброс на Саяно-Шушенской?
Журналист: Нет, не надо даже увеличивать было. Она сама достаточно плавно бы уходила, то есть, поступление воды в нижний бьеф Майнской ГЭС обеспечивается водохранилищем Майнской ГЭС примерно на полсуток, объема водохранилища на это хватало. Полдня СШ ГЭС могла Енисей перекрывать, вода бы от машинного зала ушла под статическим напором, т.е. самотеком. Минимум полдня без всякого риска для нижнего бьефа.
Стафиевский В.А.: Я видел, что берег у нас уже оголился около машинного зала. Я на эту тему много думал. Нужно всегда иметь в виду, что связь с нижним бьефом машинного зала, который сам по себе представляет огромную чашу, которая заполнилась, она осуществлялась только через поврежденный агрегат. Другой-то связи нет.
Журналист: Да, это понятно. Но дело в том, что затворы нижнего бьефа были открыты, то есть, по закону сообщающихся сосудов от уровня в нижнем бьефе зависела высота уровня воды в машинном зале.
Стафиевский В.А.: Вода могла начать уходить из машзала, но только через один агрегат, через второй. А остальные, все были закрыты. Сколько времени вода уходила бы из машинного зала, надо было бы посчитать, потому что тут напоры небольшие, а объем машинного зала очень большой. Там же были заполнены водой все галереи. Но, безусловно, уровень воды в машинном зале при таком варианте понизился бы.
Я на эту тему думал. Я слышал эту историю про то, как вы предложили свою версию спасения. Наверное, мог быть и такой вариант, но это понизило бы уровень воды не до тех отметок, где находились люди.
Журналист: Нет, речь идет не о 315-ой отметке, воду нужно было слить всего лишь до 320-ой. Водолазы, работающие в водно-масляной эмульсии, не могли перекрыть затворы, отсекающие нижний бьеф, в связи с тем, что они были завалены обломками…
Стафиевский В.А.: Это только у второго агрегата. Все остальные не имели связи с машинным залом, потому как не были повреждены.
Журналист: Тем не менее, даже для того чтобы перекрыть один этот затвор второго гидроагрегата, нужно было освободить его от обломков. Допустим, как вариант, вместо того, чтобы героически нырять водолазам и освобождать от обломков, можно было бы просто убрать воду под статическим напором. Таким образом, затвор второго гидроагрегата освобождался бы от обломков металлоконструкций не героическими усилиями водолазов, работавших в водомасляной эмульсии, а с помощью строительной техники. Затем уже можно было открывать эксплуатационный водосброс и приступать к откачке воды из нижних отметок затопленного машинного зала - доступ воды туда был бы перекрыт. Вся эта операция заняла бы буквально несколько часов.
Стафиевский В.А.: Нет, это не несколько часов, потому что все равно кран нужно было переместить, а на этом месте была гора металла. Без крана бы ничего не сделали. Я вот только об одном думаю, насколько можно было бы рисковать уровнем нижнего бьефа? Ниже Майнская ГЭС, насколько бы хватило запасов воды в водохранилище для обеспечения санитарного пропуска? Дело в том, что как только ты начинаешь снижать уровень верхнего бьефа Майнской ГЭС, то, практически сразу, вынужден будешь остановить агрегаты, потому что они не могут работать без напора. Соответственно, осуществлять пропуск воды можно только через водосброс.
Хотя можно сказать твердо, что чем уровень нижнего бьефа СШ ГЭС ниже, тем легче было бы откачивать воду из машинного зала. Хотя, как быстро уходила бы вода под статическим напором через поврежденный агрегат, через это семиметровое отверстие, соединяющее машзал с нижним бьефом, предполагать сложно.
Ну, конечно, я понимаю, если бы мы осушили Майнское водохранилище, то быстрее бы добрались до водозабора. Но зато люди, проживающие ниже по течению, в таком случае пострадали бы, нажили бы себе эпидемии какие-нибудь, получили отравления. Но о таком развитии событий я не берусь судить.
Журналист: Такой опасности, как разрушение самой плотины 17 августа не было?
Стафиевский В.А.: Нет, конечно.
Журналист: Чего же боялись те, кто убегал со станции?
Стафиевский В.А.: Если уж правду говорить, изначально, когда я услышал о затоплении машинного зала, я даже не предполагал, что причиной явился агрегат. Люди тогда тоже не знали истинных причин аварии.
Журналист: Затворы аварийного водосброса открывались столь поспешно не для предотвращения еще более масштабной катастрофы?
Стафиевский В.А.: Правда в одном: надо было обеспечить уровень нижнего бьефа, больше ничего. Необходимо было помнить, что ниже по течению тоже люди. Любой, кто понимает, что происходило 17 августа, знает объемы водохранилища, знает отметки, может пересчитать элементарно, насколько хватило бы воды, сколько было времени в запасе до перелива. Не это страшно было. Страшно было, что внизу у нас остаются люди, которые пользуются водой. Отсутствие воды в нижнем бьефе могло остановить заводы, остановить целые города. Минусинск мог остаться без воды.
Журналист: Заводы, наверно, могли остановиться не без воды, а без электроэнергии?
Стафиевский В.А.: Без воды тоже. Без электроэнергии они и так остались, а вот без воды было бы еще хуже.
Без необходимого уровня срывает водозаборы. Мы давно уже ушли от значений расчетного санитарного пропуска, потому что подрусловые скважины, их же эксплуатировать надо. Минусинск задыхается, у них воды становится меньше, потому что эксплуатировать надо скважины. Как правило, для этого надо держать высокий уровень.
Я не знаю, сумел ли я вас убедить в том, что плотина не может разрушиться. Я еще раз говорю, что такое развитие событий возможно лишь при стечении совершенно невероятных обстоятельств, про которые не стоит и говорить серьезно. Это землетрясение силой свыше 8 баллов, когда земная кора буквально лопнет, это прямое попадание атомной бомбы… Вы же понимаете, что к сегодняшнему состоянию плотины, к безопасности ее эксплуатации это не имеет никакого отношения.
От редакции: От лица наших читателей говорим спасибо Валентину Анатольевичу Стафиевскому за содержательную беседу, а также руководителю пресс-службы ОАО «РусГидро» Елене Вишняковой, организовавшей нашу встречу.
Беседовали Григорий Назаренко и Эрик Чернышёв