Анн Бренон. Сыны Несчастья. Часть 2. Глава 31.
ГЛАВА 31
ЗИМА 1309-1310 ГОДА
«Амиель UK">из Перль, он же д’Отерив из епархии Памье, пойманный и задержанный в епархии Тулузы…, чтобы еще более добавить к своему проклятию сына погибели и исчадия ада, решил ускорить свою телесную смерть и отказался пить и есть с того момента, как он был пойман, чтобы таким образом совершить самоубийство. Вот почему означенный Амиель, еретик, арестованный за проклятое преступление ереси…»
Бернард Ги, инквизитор Тулузский. Приговор Амиелю из Перль, 20 октября 1309 года
Нет, я не бежал. Еще нет. Я знал, что Несчастье близко, и был начеку. Пока у меня оставалась еще хоть какая-то возможность помочь своим близким, я не хотел исчезать. Но можно ли долго удерживаться на краю пропасти?
Перед тем, как вернуться с овцами в Фенуийидес, я узнал ужасное подтверждение свершившейся в Монтайю трагедии. Они действительно были арестованы, их всех привели к инквизитору, в Каркассон. Почти всех из земли д'Айю, всех людей из моей деревни. Соседей, друзей, приятелей, родственников. Маурсов, Белотов, Бенетов, Марти, Риба, Виталей и других. Конечно же, всех Маури, моего отца и мать, моих братьев, Гийома, Берната и Раймонда, и даже мою сестру Раймонду вместе с ее мужем Гийомом Марти. Из всех моих близких в Монтайю осталось только двое детей, слишком маленьких для инквизитора, слишком юных, чтоб отвечать за свои действия: мои младшие братья Жоан и Арнот. По-видимому, графский кастелян наложил арест на все дома и на все имущество арестованных, ожидая дальнейшего хода расследований и вынесения приговоров. Говорили также, что никто, по крайней мере, без графского пропуска, не мог проникнуть ни в Монтайю, ни в Праде, ни в Жебец, подвергшихся той же участи. У меня не было никакой возможности помочь моим младшим братьям.
Конечно же, в Планезес я стал нежелательным. По крайней мере, для Гийома Андрю, самого слишком часто замеченного в связях с дорогой Добра и которому было чего бояться как за себя, так и за своих родных. Ему было очень сложно держать на службе человека, находящегося под прямым прицелом Инквизиции. Человека, вся семья которого, все соседи и родственники были арестованы и допрашиваемы в Каркассоне, и который, скорее всего, составит им компанию. Человека, имя которого, возможно, уже сто раз упоминалось в показаниях его близких, и которого рано или поздно самого начнут разыскивать и арестуют, чтобы он предстал перед инквизиторами и ответил им на все вопросы, касающиеся ереси… Приблизительно такие слова сказал он мне, и я не возражал ему. Я только ответил, что в любом случае я не останусь надолго в Фенуийидес, потому что оно так же безопасно для меня, как веревка, на которой балансирует над пустотой канатоходец. Я просто хочу дождаться развязки, и узнать, что станет с моими близкими. А потом - пойду, куда забросит меня жизнь, и где я смогу и дальше передвигаться, по возможности, не балансируя с такой опасностью для жизни.
Меня очень быстро наняли в соседней деревне Расигуэре. Это был Пейре Констанс, богатый скотовод, никогда особо не заботившийся о спасении своей души и потому не боявшийся процессов о ереси - ему просто был нужен хороший пастух. Я оставил свою собственную отару в Планезес, куда я регулярно наведывался, чтобы закончить свои дела. На этот раз Несчастье не застало меня врасплох и не лишило меня всего, как это случилось в Арке три года назад. У меня были средства для жизни и даже для того, чтобы помочь своим близким, если бы тем удалось выжить. Мне нужно было продать все, что у меня было. Моих овец, эту красивую отару, которую благодаря своим братьям я сумел спасти из Арка и которая с того времени изрядно умножилась. Прекрасные тюки весенней шерсти. Кусок земли с виноградником, дом и право прохода между Латур де Фенуийидес и Планезес, которое я приобрел. Насчет животных, моих овец и ягнят, моих баранов, которых я так тщательно подбирал, то братья Андрю даже не торговались. Можно сказать, они мне хорошо заплатили, по шесть монет за голову и в два раза больше за баранов. За моего большого черного барана они заплатили пятнадцать монет. Посредником в остальных моих делах выступил мой кум Арнот де Н’Айглина, бальи Планезес: особенно в деле о продаже земель и прав. Он сам продал мой дом. К зиме всё было уже улажено. Все деньги, поступившие от продажи, я доверил Арноту де Н’Айглина, чтобы он хранил их для меня и моих близких, если они за ними придут. Если за тобой следит Несчастье, нужно всегда быть готовым к удару, чтобы его отразить, да и не следует отягощать себя лишним грузом. Чтобы успеть отпрянуть.
У Эн Констанса, в Расигуэре, мне было где жить и чем заняться. Чаще всего я был с отарой, чем в деревне, на террасах или виноградниках. Я чаще бывал в пути, днем и ночью, чтобы собирать новости. Иногда я ходил в сторону Разес, иногда в сторону Сабартес - но так, чтобы не приближаться слишком близко к Монтайю. Во время своих вылазок я встречал других пастухов, с которыми я был в прекрасных отношениях и которые рассказали мне хорошие новости о младших братьях. Хотя они остались одни в Монтайю, это продлилось недолго. Мой брат Бернат, самый младший из тех, кого арестовали, был освобожден первым. Он вернулся в Монтайю под конец сентября, вместе с несколькими другими людьми. Он тут же занялся тем, чтобы зарабатывать на хлеб младшим. В декабре вернулись также мои отец и мать, и моя сестра Раймонда Марти.
- Но все в руках графа и Церкви. Кастелян и священник наблюдают за тем, что будет. Все наше имущество конфисковано. Им не на что жить, - сказал мне Бернат. - Они вынуждены просить милостыню.
Мои отец и мать вынуждены просить милостыню. Опустошенные тюрьмой, запуганные допросами, они живут в окаменевшей от страха Монтайю. Они должны жить в одном месте и ожидать, пока их вновь не приведут в Каркассон к инквизитору для выслушивания приговора. Мой младший брат, Бернат Маури, был более свободен в передвижениях. Поскольку он был малолетний, инквизитор не предъявил ему более тяжких обвинений. Он постарается бежать в Сердань, сказал он мне, как уже сделало много таких, как он, молодых людей, пытаясь строить новую жизнь вдали, вне досягаемости Инквизиции. Как Пейре и Раймонд Изаура из Ларната, как Арнот и Гийом Маурсы из Монтайю. Как Раймонд Баралье из Жебец. Брат спросил, хочу ли я уйти вместе с ним. Я сказал ему, что пока еще нет. Что я попытаюсь спасти всё, что еще можно спасти, и по крайней мере, помогать нашим старым родителям и младшим братьям. Но вновь отчаяние и смертная тоска овладели мною, и я схватился за голову и застонал. После того, что произошло, я не знал, что делать, совсем не знал… В пользу моего выбора остаться говорило то, что наши родители слишком стары и больны, чтобы преодолеть перевалы и бежать по ту сторону гор. Они будут ожидать своего приговора в Монтайю. Они говорили, что почти ни в чем не признались. Возможно, их приговор не будет таким суровым? Возможно, они смогут начать жизнь заново?
Когда мой брат Бернат возвращался в Монтайю со встречи, которую я ему назначил в Доннезан, он нес для наших родителей тугой кошелек, который я для них передал. Шестьдесят больших турнусов серебром. Достаточно приличная сумма. Какое-то время они могут ни в чем не нуждаться. Может, если я сумею, то вскоре передам им еще что-нибудь. Если я сумею, если Бог так захочет… или, скорее, если Монсеньор Жоффре д'Абли так захочет. Или дьявол. Но удары падали один за другим.
Я испытавал такую тоску по братьям, Гийому и Раймонду, которых инквизитор не освободил, а продолжал допрашивать. Какое-то время меня преследовала дурацкая мысль, что Гийом Белот, следуя везде за моим братом Гийомом Маури, попался вместе с ним на крючок инквизитора, и что, может быть, они так и остались неразлучными, и даже сидят теперь в одном застенке. Но потом я узнал, что и моя младшая сестра Гильельма, и она также во власти Инквизиции, что ее поймали в Тулузэ ищейки инквизитора Бернарда Ги, когда она пыталась спасти Мессера Пейре из Акса. Храбрая девушка, добрая верующая! Ее арестовали чуть ли не в одно время с добрым человеком. Ее держали и допрашивали в Тулузе, а потом перевели в Каркассон, в распоряжение Монсеньора Жофре д'Абли. И я не знал, где Бернат Белибаст, даже не знал, жив ли он еще.
Я изо всех сил сопротивлялся соблазну бежать, ринуться в путь зимой, по снегам, как я уже проделывал раньше, по совету славного Гийома Бенета из Монтайю, который ныне уже умер в Муре Каркассона. Я знал, что куда бы я не ушел, везде смогу зарабатывать себе на жизнь - такой пастух, как я, почему бы и нет? Однако я сопротивлялся. Из всей моей семьи только я один был еще по-настоящему свободен, только я один способен был еще попытаться разорвать пута и обломать рога судьбе. Я знал, что на Монтайю уже начали обрушиваться приговоры. Самыми первыми пали приговоры против умерших и против домов. Как можно судить дома и мертвых? Я полагал, что если инквизиторы осуждают камни, то в этом у них есть какой-то интерес. Трупы добрых верующих, тела тех, кто умер, как они говорили, в еретической заразе, исторгались с кладбищ, их волокли по улицам в корзинах, чтобы сжечь, как падаль, на площади в знак их вечного проклятия. А дома, их бедные дома, где они слушали проповеди и молитвы добрых людей, должны были быть разрушены до основания и сожжены.
Я не мог думать о Монтайю без ужаса. Какова она теперь, Монтайю, деревня моего детства - такая же, как теперь, увы, выглядят столько других деревень? Я хорошо мог себе это представить. Старое кладбище возле церкви святой Марии во Плоти разрыто и осквернено. А возле большого замка графа де Фуа дымятся остовы разрушенных домов. Вырыта и сожжена малышка Эксклармонда Клерг, в которую я был безответно влюблен, когда мне было пятнадцать, умершая в расцвете юности, получив утешение из рук доброго человека Андрю из Праде. Разрушен и сожжен дом ее родителей, Берната и Гаузии Клерг, которые так плакали, когда хоронили ее, а теперь они - узники в Муре Каркассона. Чья теперь очередь? Когда настанет наш черед?
И когда настанет наш черед, откуда нам взять мужества, где взять надежду? Голос Добра умолкает для нас. Добрые люди точно так же попадают в сети инквизиторов, и, один за другим, покидают этот мир и достигают небес через нестерпимую боль смерти в огне. После юного святого Жаума из Акса Монсеньор Жоффре д'Абли сжег другого юного святого, Арнота Марти из Жюнак. Потом доброго человека Андрю из Праде, вместе с его товарищем, добрым человеком Гийомом из Акса. Это в Каркассоне они сожгли их всех, на песчаном откосе для костров, на берегу Од, под высокими стенами королевского города, города епископа и инквизитора. И на том месте они сожгли столько добрых людей и даже верующих. И добрую На Себелию. И юного Арнота Белибаста.
Вернувшись из Акса, один из пастухов, родом из Тиньяк, рассказал мне, что в октябре, в Тулузе, перед кафедральным собором Сен-Этьен был сожжен добрый человек Амиель из Перль. Его поймали немногим позже Мессера Пейре из Акса. Как и юный святой Жаум, он объявил голодовку, потому что не хотел жить во власти инквизитора. Монсеньор Бернард Ги, инквизитор Тулузы, вынужден был сжечь его в спешном порядке, покуда он был еще жив. У него не было времени переводить его в Каркассон, к Монсеньору Жоффре д'Абли.
Но они все еще не сожгли Мессера Пейре Отье, которого долгие месяцы держали в Муре Тулузы. Чего они ждали от него, старого человека Божьего, Старшего нашей Церкви, неужели надеялись на его зрелищное отречение? Какую ужасающую и гнусную церемонию готовили они для него? Я стискивал зубы и говорил себе, что, по крайней мере, никто не знает, куда ушли добрый человек Фелип и Гийом Белибаст, потому что по их поводу до меня не дошла ни одна трагическая весть. И не только о них, но и о Раймонде Фабре, юном Рамонете, и о Пейре Сансе из Ла Гарде, который был душой религиозного сопротивления в Лаурагэ.
И я заставлял себя думать о других добрых людях Божьих, имен которых я никогда не слышал, и лиц которых никогда не видел, но которые все еще ждут меня, в тайных убежищах мира сего. Все еще невредимые, избежавшие травли Церкви, которая сдирает шкуру.
Вне досягаемости. Все еще.