Анн Бренон. Сыны Несчастья. Часть 2. Глава 25
ГЛАВА 25
1307 - 1308
Я больше никогда ее не видел… В то время, как я оставил Рабастен, ей было около восемнадцати лет… Я же, выйдя из Рабастен, отправился прямо в Акс. Но поскольку я так опоздал, то когда вернулся в Акс, Бертомью Буррель сказал мне, что уже нанял другого пастуха. Вот так я и ушел оттуда…
Показания Пейре Маури перед Жаком Фурнье, июнь 1324 года
То, что Пейре Андрю меня нанял, было не просто случайностью. Он знал, кто я такой, и почему зимние пастбища Планезес могут меня прельстить. Я тут же выторговал у него трехдневный отпуск, чтобы забрать собственных овец у моего брата Раймонда, который пас их вместе с отарами своего хозяина вот уже почти три сезона, с тех пор, как я был вынужден бежать из Арка, когда туда дотянулась рука Инквизиции. Я знал, где его найти, на пастбищах земель д’Айю, над глубоким ущельем дю Ребенти - дорога туда через Гебец и ущелье Прадель была не такой уж далекой. Увы, брат сказал мне, что мой молодой пату погиб. Ему не было еще и трех лет. Раймонд объяснил мне, что он доблестно сражался против своры бродячих собак, которые напали ночью на стадо и стали резать овец. Пастухи прибежали достаточно быстро, чтобы спасти овец, но не собаку. Я стиснул зубы, и пообещал себе вырастить другую собаку со следующей зимы, но никогда не забывать эту - моего первого пату - всё, что у меня осталось, кроме овец, от счастливой долины. Но я был рад забрать своих овец; я узнавал каждую из них. Большой черный баран терся лбом о мое колено. Пейре Андрю было совсем нетрудно принять их в свое огромное стадо. Просто нужно было заменить метки ближайшей весной во время стрижки. На этот год Раймонд по-братски решил пометить их по бокам большим красным кругом. Чтобы отблагодарить его, я оставил ему половину ягнят из нового помета.
С тех пор я пустился со своими овцами и стадами Андрю в путь по границам Сабартес на пастбища перевалов Орлю и Мерен; зимовать я водил их в Фенуийиде. Отары там огромные, а пастухи многочисленны. Летом мы все вместе гоняли отары в Рокефей и Сен-Поль-де-Фенуийет. Зимой мы направлялись в сторону долины Фруаде, между Эстагель и Сен-Поль. Долины потока, который, по странному стечению обстоятельств, носил имя моих отцов. Маури. В то время я не оставался постоянно с животными. В Планезес я делил маленький домик с другими пастухами; по очереди мы заменяли друг друга на выпасе овец, а в остальное время работали в садах и на виноградниках.
Я знал Пейре Андрю, и он знал меня. Мы с ним виделись в течение нескольких лет у его коллеги Эн Белибаста из Кубьер. Еще до того, как пришло Несчастье. Между Кубьер и Планезес всего лишь полдня ходу. Кубьер находится в Пейрепертюзе, на окраинах Разес; Планезес - в Фенуийиде, на границах Руссильон; обе эти земли разделены только долиной Фруаде дю Маури, этой долиной возле Сен-Поль, над которой высится грозный пограничный пост французского короля, Керибюс. Планезес протянулось далеко к югу, за сухими каменистыми холмами, оливками и виноградниками по берегам реки Агли, которая бежит по каменному ложу. Кубьер со своими лугами прячется на севере, за причудливой горой, словно расколотой ударом дьявольского меча - по крайней мере, так говорят люди. Ужасное ущелье, глубокое и узкое, с острыми скалами, по которому никто никогда не ходил, и откуда вытекает Агли. От урочища Артиге, расположенного неподалеку от Планезес, мой взгляд скользил к долине Фруаде, к белому пятну городка Сен-Поль, и поднимался к северу. Он останавливался на этом гигантском разломе, раскалывающем гору. Ущелье Галамус - вот каким должно быть одно из тысяч имен дьявола. Я знал, что сразу же за этим разломом находится земля Берната Белибаста, прячущаяся за мрачным зазубренным клинком горы Бюгараш. А еще дальше, в дне хода от Кубьер - долина Арка, которую я так долго считал счастливой.
Пейре Андрю знал, кто я такой. Конечно же, хороший пастух. Но также и добрый верующий - и что вскоре Инквизиция пойдет по моему следу. А я тоже знал, что этот скотовод из Планезес, а также все его домашние - это добрые верующие. Или, по крайней мере, таковыми были, пока не пришло Несчастье. Теперь лучше было говорить об этом как можно меньше. Мы словно участвовали в каком-то молчаливом заговоре. Пейре Андрю и все его домашние. Его брат Гийом, такой же скотовод, как и он, живущий на другом краю деревни. Двое его сыновей, Бернат и Гильот, юноши моего возраста, тоже пастухи. Так же, как и многие семьи в Планезес, Расигуэре или Латур де Фенуийиде, окружавшие нас дружбой, чуть более ясно ощутимой, чем других людей. Они тоже тайком стискивали зубы и сжимали кулаки в карманах. По крайней мере, здесь никто не запятнал себя походом к папскому исповеднику. Никто здесь ни на кого не доносил, и ни на кого не донесли. Здесь было настоящее убежище от инквизитора Каркассона, полномочия которого заканчивались на границах Фенуийиде.
Станет ли долина Агли новой счастливой долиной? Я любил эту землю, эту деревню Планезес, эти бледные холмы над рекой-границей; эти просторные каменистые пейзажи с садами и виноградниками, которые я видел только зимой, потому что с мая по октябрь гонял овец далеко, на летние пастбища. На протяжении двух или трех лет, когда я мотыжил виноградники или ходил через холмы между купами камней под замком Тремуан, чтобы присоединиться к своим овцам и товарищам в долине Фруаде, то любил иногда останавливаться за церковью Планезес. Это была маленькая церквушка, массивная, золотистая, с хорошо огражденным кладбищем, далеко от деревни, теснящейся вокруг скалы. Я стоял в нескольких шагах от церкви, на солнце, прислонившись спиной к большому скальному массиву, ощетинившемуся острыми камушками, которые скатывались россыпью мне под ноги, на покрытую виноградниками землю, и блистали тысячами бликов. Я мял в руках эти камушки, сияющие как золото или серебро - по крайней мере, так я себе воображал. Я никогда не видел золота, кроме как в храмах, где я обязан был отбывать пасхальную мессу, когда попы пытались ослепить нас, бедных крестьян, роскошью своих чаш и дарохранительниц. Осколки скалы Планезес сияли для меня намного большим светом. Небо отражалось в них бесконечными фрагментами. Я растирал их в ладонях, и когда разжимал руки, то теперь уж вся моя кожа сияла слюдяной пылью - были ли это осколки неба? И тогда я оглядывался вокруг, на поля и виноградники, на бледные холмы, на деревню, окруженную нимбом тихих дымков, на укрепления Турнефорт, возвышавшиеся над бродом, где можно было пересечь Агли и отправиться в Руссильон.
Нашел ли я новую счастливую долину? Я в это больше не верил. Даже если я вел себя, как молодой человек, ежедневно занятый работой и обустройством своей жизни, даже если я регулярно увеличивал свою отару и денежные запасы, уговаривался насчет продажи ягнят, шерсти и сыров, даже если я думал о том, чтобы купить клочок виноградника и поля, даже если заводил друзей и приятелей, а в глубине души подумывал о девушках и женитьбе, я не верил больше в счастливые долины. В глубине души я знал, что мне никогда больше не захочется по-настоящему надолго там оставаться.
Бродить по дорогам, всегда быть готовым отправиться в путь, оставаться на границах, возле проходов. Когда после стрижек вместе со своими тогдашними товарищами-пастухами, сыновьями Андрю, Бернатом и Гийомом Тиньяками, братьями Раффре из Акса и Раймондом де Керальтом, серданьцем из Ура, я отправлялся на пастбища Доннезан и на перевалы Орлю, где, как мне было известно, я должен был оставаться под самыми небесами до осени, я говорил себе, что, возможно, я буду бродить так до конца своей жизни. Потому что только таким образом я смогу хоть немного обеспечить свою безопасность.
Летом, на высокогорных перевалах, кто меня арестует? Зимой, между Планезес и Расигуэре, при малейшей опасности, я мог пересечь Агли - и найти себе убежище на землях короля Майорки, а потом уйти в каталонские графства и королевство Арагон. Все, что мне было нужно - это оставаться на дороге Добра.