Когда они возвращались в Тулузен, Дюрана Барру схватили. Он был старым человеком, и не смог убежать. Бернат увидел его через несколько месяцев, в Тулузе, у входа на старое кладбище напротив кафедрального собора Сен-Этьен. На том месте, где сжигают еретиков. Старый верующий хотел привести их к Пейре Сансу, на которого была вся надежда, что он сможет восстановить Церковь. Но Бернат знал, куда идти. В сентябре они с Фелипом встретили доброго человека Гийома Отье, который ходил в пределах Лаурагэ, в районе Прунет. Потом, вместе, они ушли в Лантарес. В дом четы Уго, в Тарабель. В родные места Пейре Фильса, последнего послушника. Этих названий я не знал. В тех местах я знал только Рабастен и Караман. Но эти названия радовали и вдохновляли меня. Эти пейзажи, где горы только угадывались на горизонте, пустынные дороги. Затерянные среди холмов фермы, утопающие в яблоневых садах, города из кирпича и обожженной глины. Места, населенные добрыми верующими, где Церковь всегда почитали. И, конечно же, там она сопротивлялась лучше, чем где-либо.
Там, в доме четы Уго, Фелип и Бернат услышали из уст доброго человека Пейре из Ла Гарда об облавах в Монклер и Сен-Жан Л’Эрм и об аресте Гильельмы.
- Ты знал, Пейре? Нет, ты не мог знать. Гильельма…
Бернат говорил с трудом. Когда он произносил имя Гильельмы, его голос становился нежным и одновременно преисполненным отчаяния. Фляга с вином была всего лишь иллюзорным утешением. И я почувствовал ту же пустоту в сердце. Конечно, я не знал об этом тогда. Никто в Сабартес не знал, что Гильельма за несколько дней до своего ареста пыталась спасти Мессера Пейре Отье. И мне казалось, что я чувствую в глубине своего опустошенного сердца, дуновение любви и благородства, которые мне передала моя сестра. А потом я почувствовал отчаяние. Гильельма, разминувшаяся с Бернатом на несколько дней, Гильельма погибла. Это был конец всего. Бернат Белибаст рассказывал мне о гибели Церкви в Тулузен, рассказывал хриплым, прерывающимся голосом. Бернат, который то плакал у меня на плече, то пил вино из моей фляги, то лежал навзничь на соломе, глядя на звезды. Санс Меркадье, юный добрый человек, узнав об аресте своего Старшего, перерезал себе вены, как ни стерегли его братья. Дома верующих, в каждом городе, в каждой деревне, обыскивали один за другим, а следствие всё плело свою сеть, свою паутину, сжимало зловещее кольцо. И все добрые люди, один за другим, были схвачены, один за другим сожжены, чтобы Церковь была окончательно погублена. Арнот Марти из Юнак был первым казнен в Каркассоне. Потом в Тулузе поспешно был сожжен стареющий Амиель из Перль, потому что объявил голодовку. Потом Андрю из Праде и Гийом Отье, пойманные в декабре в Лаурагэ. Сожжены в Каркассоне.
Рамонет Фабр тоже был арестован в декабре, где-то перед праздником святой Люсии, в Верден-Лаурагэ. Бернат находился буквально в двух шагах от того места, прячась вместе с Фелипом. Говорят, что в застенках Тулузы он, Рамонет Фабр, отрекся из страха перед костром. Единственный из добрых людей, кто не имел сил следовать дорогой апостолов и мучеников. В то время Бернат узнал, что Инквизиция Тулузы передала Гильельму Инквизиции Каркассона. От Монсеньора Бернарда Ги Монсеньору Жоффре д’Абли. Он, Бернат, произносил эти имена с такой ненавистью, что я вздрогнул. Он чувствовал еще большую ненависть, чем я, если это было возможно. И снова он прервался и стал кашлять, а потом заплакал, и так же, как и я, он хотел убить их.
В январе 1310 года он остался один. Потому что Фелипа тоже поймали. В Лаурагэ. Фелипа де Талайрака, Фелипа, доброго человека из Кустауссы, которого он охранял и защищал столько лет. Фелипа, который храбро ходил рядом с ним по всем дорогам. И когда он спотыкался, то восклицал: «Святой Дух, помоги мне!». Фелипа, с его красивыми руками ученого клирика. Его привели в Тулузу, потом перевели в Каркассон. Его сожгли в марте. Что осталось от Церкви Божьей в этом мире? Не видно уже на дорогах добрых людей, и только где-то прячутся Пейре Санс с его учеником Пейре Фильсом. И где-то в застенках Мура Тулузы еще жил Старший, Пейре из Акса, Мессер Пейре Отье, который решил показать инквизитору пример. Бернат ничего не говорил мне об этих ужасных первых месяцах 1310 года, когда он жил без надежды и без цели, и стал нищим, вором, бродягой, почти бандитом. Он утратил всякий контакт с добрым человеком Пейре Сансом - того защищали очень близкие к нему люди, не сообщавшие о его местонахождении никому. Но до него дошли слухи о костре, на котором погиб Фелип. И, кроме того, он утратил всякую надежду спасти Гильельму. Он хотел умереть. На Пасху 1310 года он пришел в Тулузу.
Начала заниматься заря. Мы выпили все вино. Стало довольно светло. Снова запели птицы, щебет которых прерывался только резкими криками петухов Раймонда Борсера.
- Когда я закрываю глаза, - сказал Бернат, - я всё время вижу маленькие пляшущие язычки пламени.
В сером свете раннего утра я снова видел его смуглое лицо, волосы, падающие ему на лоб, очень бледные скулы, резкие очертания носа, густую поросль черной бороды. Он больше не мог говорить, он не мог даже дышать. Он снова упал навзничь и закрыл глаза. Он лежал неподвижно, и на какое-то мгновение мне показалось, что это неподвижность смерти. Потом он резко поднялся и взглянул на меня. И в его глазах был ужас, который он испытал в Тулузе, в день Пасхи 1310 года, ужас, который никогда не перестанет преследовать его. И в это мгновение этот ужас вошел и в моё сердце, оставив там огненную и кровавую рану. Стал последней каплей моего отвращения и гнева.
Бернат пришел в Тулузу, чтобы принести свое последнее свидетельство верности, свой последний братский жест. Свой последний поступок свободного человека. Сермон, вынесение приговоров Бернардом Ги, продолжалось целый день, всё Пасхальное воскресенье. А на завтра должны были казнить еретика и семнадцать вновь впавших в ересь. Восемнадцать столбов уже были поставлены у входа на старое кладбище лицом к грандиозному порталу кафедрального собора, к башне его монументальной колокольни, чтобы осужденные ничего не упустили и прочувствовали своё поражение и позор. Восемнадцать человек были обречены на муки католической Церковью, апостольской и Римской в этот день Пасхи, дабы лучше оплакать Страсти Христовы и как следует отпраздновать Его воскресение и победу над смертью. Таково было послание надежды Божьей от инквизиторов и папы народу христианскому. Ибо великим должен был быть ужас народа Тулузы, стоящего, ради своего просвещения, лицом к лицу с самим адом.
Он внимательно слушал, Бернат. Враги Божьи побеждены. Сегодня проказа ереси, поражавшая всю землю, наконец, вычищена, и порядок, угодный Богу, восстановлен. Приговор инквизитора выносится от лица самого Бога. Они будут сожжены за мерзостность столь ненавистного преступления и в знак их вечного проклятия. Обречены на сожжение. Мессер Пейре, Старший, в центре этого зловещего круга. И все эти храбрые люди, которые пытались избавиться от зла, верили в милосердие Божье и хотели защитить своих гонимых пастырей. Старый Дюран Барру, житель Борна, и сильный Гийом Меркадье, брат доброго человека Санса, и Гийом де Клайрак со своим сыном Пейре, и дама Жентиль Барра, дочь Бланши де Фергюс, и Понс дез Уго из Тарабель со своей женой Бруной, и дама Кондорс Изабе из Верден-Лаурагэ со своим сыном Бернатом, и другие верующие, которых Бернат Белибаст, кричащий вместе с волнующейся толпой, не знал по имени, но сохранил их лица в своём сердце. Он стоял в первом ряду, Бернат. Он хотел видеть всё до конца. Он хотел, чтобы казнимые видели его преисполненное братской любви лицо, а не издевательские ухмылки стражников. Он хотел вынести всё, он хотел запомнить всё, он слышал, как Мессер Пейре Отье, которому связывали руки, громко воскликнул, что если бы ему дали возможность проповедовать перед толпой, то все стоящие здесь обратились бы в его веру. Но ему заткнули рот кляпом. Он навсегда запомнил, Бернат, как из самого жара костра Старший поднял руки, освобожденные от сгоревших веревок, чтобы благословить толпу.
Есть две Церкви. Одна гонима и прощает. Другая владеет и сдирает шкуру.
Бернат, стоя на коленях посреди толпы, потерял сознание. Когда снова открыл глаза, то не увидел больше ревущего пламени, а только черные обугленные останки. Уже не слышно было никаких криков. Потом Бернат долго шел в неизвестность. Какая-то темная сила толкала его броситься в Гаронну. Он сидел на берегу. Он закрывал глаза. Он думал о Гильельме, и говорил себе, что, может быть, она еще жива. И, как и сегодня, маленькие язычки пламени плясали перед его глазами. И, как и сегодня, этим холодным горным утром, Бернат зашелся в рыданиях без слез. Мы, старые друзья, хорошие пастухи, молодые, сильные мужчины, которые столько всего вынесли, столько всего видели, мы прижались друг к другу, рыдали и не могли успокоиться.
И тогда я сказал ему, что повторяю иногда в своем сердце ту приветственную проповедь, которую сказал мне Мессер Пейре Отье, в первый раз, когда я его увидел. Мне было двадцать лет. Это было в Арке. Я скажу тебе причину, по которой нас называют еретиками. Это потому, что мир ненавидит нас. И не удивительно, что мир ненавидит нас, ибо так же ненавидел он прежде нас Господа Нашего Иисуса Христа, которого он преследовал, как и апостолов Его… Я заплакал, и видел, как плачет мой друг, Бернат Белибаст.
Когда я, наконец, вернулся в город, был белый день. На фоне голубо-розовой зари в прозрачном воздухе четко выделялись контуры просторной Сердани, плато и вершины, высящиеся друг над другом до самой горной стены на горизонте. Сьерра де Кади. Бернат, нагнувшись с укреплений, показал рукой на горы, словно желая последовать в ту сторону. - Мой брат Гийом Белибаст - добрый христианин, - повторял он. - Он в Бергедан. Наконец-то я нашел его след. Пейре, пойдем со мной и с Пейре Изаура, он ведь тоже добрый верующий. Когда закончится сезон жатвы в Сердани, мы пустимся в дорогу. Мы отыщем моего брата Гийома, и все вместе пойдем собирать виноград в Сервера. Потом наймемся еще на какую-нибудь работу, как и другие беглецы, чтобы выжить, но самое главное, мы будем рядом с добрым человеком. Он будет проповедовать для нас и утешать наши души. Мы уйдем как можно дальше, в епархию Таррагоны, в Тортозу. А почему бы и не на Майорку, или даже на Сицилию?
Я не ответил. Я не знал, что ответить, ведь моё сердце было опустошено, как и его. Но всё же он хотел мне передать последнюю хорошую новость, последнюю искру жизни. Через пару недель после ужасных казней в Тулузе на Пасху, в самом начале мая месяца 1310 года, когда он бродяжничал и нищенствовал, по Тулузе прошли радостные слухи. И он, Бернат, смеялся, как и все, он еще, оказывается, мог смеяться. Десять узников бежали из Мура. Все вместе, они разбили кандалы, приковывавшие их к ледяным стенам, и оглушили нескольких стражников. Десять человек, осужденных на вечное заточение. И всё это организовал Гийом Фалькет. Наш друг Гийом Фалькет. Бернат снова засмеялся своим хриплым смехом, как ночью. Но он не знал, как связаться с беглецами. Он не мог последовать за ними. Он искал их много недель, во всех тех местах, где они жили раньше. В Верльяк, в Монклер, в Бельвез, в Фергюс. И везде, где проповедовали и уделяли благословение добрые люди, он видел опустевшие фермы, сожженные дома, запуганных и недоверчивых соседей, разграбленные сады. Он пытался найти доброго христианина Пейре Санса, который, вместе со своим учеником, сумел избегнуть коварных ловушек Инквизиции и солдат короля. Но он думал и о своем брате Гийоме, добром человеке. И решил снова пойти на юг.
Сегодня я пытаюсь понять, для чего он, Бернат, приходил сюда. Искал ли он брата Гийома? Искал ли он меня? Может, он хотел завещать мне свой рассказ, передать его кому-нибудь, кто еще остался добрым верующим? Произнести, еще хотя бы раз, имя Гильельмы. Я оставил его возле ворот, у городских укреплений Пючсерда. Я пошел к своим овцам на пастбище. Я собирался вернуться через три или четыре дня. Я договорился встретиться с Бернатом, а также с юным Пейре Изаура из Ларната, возле церкви Богоматери. Бернат схватил меня за рукав. Он что-то хотел сказать. Но он стеснялся. Потому что ему нужно было произнести ее имя. И возле ворот Пючсерда, последний раз возникло имя и призрачный силуэт Гильельмы. Он быстро и хриплым голосом сказал мне, что этот Пейре Изаура тоже был приведен в Каркассон два года назад. Он исповедался перед инквизитором. И ничего особенного не сказал. И он был в Муре много месяцев, в общей зале. Однажды, зимой 1309 года, он увидел, как Гильельму проводили по коридору, закованную в кандалы. Потом Пейре Изаура выпустили, как и других, чья вина была признана не очень значительной, чтобы он явился выслушать свой приговор. Но он не сделал этого. Он ушел в горы, бежал в Сердань. Он, Пейре Изаура, который последним видел Гильельму живой.
Я ничего не сказал. Я обнял его напоследок. И так мы стояли и смотрели друг на друга. Потом я было стал уходить, а он крикнул мне вдогонку: Прощай! Я обернулся. Он неподвижно застыл у ворот Пючсерда. Высокий, немного сутулый, худой и смуглый, в старой синей одежде, всё же красиво облегавшей его плечи. Он снова движением головы отбросил назад упавшие на лоб волосы, поднял руку, и то ли помахал ею, то ли протянул ее ко мне. Его красивое, очень смуглое лицо казалось мне умиротворенным. Больше я не видел его живым.
Я вспоминал встречу в день святого Иоанна у входа в церковь Богоматери Бурга в Рабастен. Опасения и радость Гильельмы. Доверчивое и нежное нетерпение Берната. Но Бернат не пришел на условленную встречу возле Богоматери Пючсерда. Там был Пейре Изаура, который сказал мне, со слезами на глазах, что Бернат умирает в больнице для бедных, массивном здании прямо за церковью. Он привел меня туда. И я увидел там своего друга, молчаливого и неподвижного. Его тело лежало, вытянувшись, в углу, нагое, укрытое старой тканью, голова упала на плечо. Пейре Изаура и я, мы сами похоронили его в углу для бедноты, на кладбище Богоматери Пючсерда. Какая-то одетая в черно-белое монахиня отдала мне его пожитки и обувь, которые могли еще пригодиться.
Бернат Белибаст. На заре этого дня, когда мы должны были встретиться, его нашли лежащим у подножия городских укреплений. Он еще дышал. Он умер через несколько часов после того, как его перевезли в больницу, не произнеся ни слова. Его товарищ Пейре Изаура, обнаруживший его умирающим, упал на его тело и горько плакал. Все решили, что это был несчастный случай. Этим прекрасным летним утром я стоял на кладбище в Пючсерда, в самом центре города, и дрожал от холода. Я даже не заботился о том, слушает ли меня Пейре Изаура. Я говорил, но на самом деле, говорил не с ним. Я громко говорил, что я скоро уйду. Уйду, когда окончится летний сезон, на зимние пастбища. Со своими баранами или без них, я пересеку Сьерра де Кади, виднеющуюся на горизонте, я пройду Бергедан, я пойду дорогой в землю Лерида, я наймусь на виноградники в Сервера, и я встречу доброго человека.
Я всё еще говорил с ним, с Бернатом. Я отвечал ему.
Я слишком хорошо понимал, что он не переставал повторять про себя все эти дни, но так и не осмелился сказать. Пейре, ты мне ее доверил. А я не смог защитить ее, как я обещал тебе. Бернат, ты не мог защитить ее, никто не может защитить нас от власти Церкви, которая сдирает шкуру.
Бернат. Мы сделали для нее всё, что могли. Она пошла за нами, она выбрала свою дорогу. Стала дочерью света.
И на могиле Берната, над общей ямой для бедных, я молился так, как молимся мы. Как Бернат и Гильельма, как мой брат Гийом, как наши матери и отцы. Неужели в этом мире больше не осталось добрых людей, которые будут молиться за нас Отцу Небесному - чтобы Он избавил нас от зла? Неужели же мы все умрём без утешения?
Paire sant, Dieu dreiturier ...
Отче Святый, Боже Правый… Дай нам познать то, что Ты знаешь. И полюбить то, что Ты любишь.
Фаидит.
1 ноября 2000 г. - 1 мая 2001 г.