Сарацинские города. Часть 3, глава 49
ГЛАВА 49
ИЮЛЬ 1323 ГОДА.
БАРСЕЛОНА
В пятницу VIII июльских ид, лета Господнего 1323, почтенный и благочестивый господин Брат Бернат де Пючсеркоз, инквизитор королевства и земель, подчиненных власти короля Арагона, начал следствие против Пейре Маури, сына покойного Раймонда Маури, из Монтайю, епархия Памье […]. Пейре Маури […], принеся присягу и впоследствии допрошенный, сказал: уже семнадцать или восемнадцать лет я являюсь верующим в еретиков…
Преамбула к показаниям Пейре Маури перед инквизитором Арагона, 8 июля 1323 года
Барселона - это не сарацинский город. Слишком давно она была отвоевана у мавров. Могущественные графы Барселонские соединили свою кровь и род с королевским домом Арагона, а Барселона стала столицей. Вместе с Валенсией она также является самым большим портом королевства, открытым на весь средиземноморский мир, воротами на Майорку и Сицилию, Геную и Грецию, и даже далекие сарацинские королевства Африки, Тунис и Левант. Перевалочная база для самых драгоценных товаров, где, между прочим, торговали и рабами. Тебя, Пейре, привели туда в кандалах, под конвоем, в самую страшную летнюю жару, среди липких морских испарений, от которых спирало твое дыхание пастуха.
Почему бы тебе было два года назад не остаться на Майорке?
В Барселоне жил Монсеньор инквизитор Арагона, Брат Бернат де Пючсеркос, трибунал и престол которого находился в доминиканском монастыре города. Из Льейды ты прибыл не один, а между четырех конных солдат. А впереди твоего кортежа ехали еще два доминиканца, которые уже кое-что о тебе знали: заместитель инквизитора, который сам тебя допрашивал, Брат Гийом Коста, и лектор монастыря в Льейда, Брат Пейре Оливан, который при этом присутствовал. С собой, в сумке из тисненой кожи, они везли запись твоих показаний, а также копию того, о чем прежде свидетельствовал Арнот Сикре, и копию того, в чем после тебя признавался твой брат, его жена и теща. Ты не знал, что там написано. Арнота Сикре не было во время путешествия. Разумеется, он был уже в Барселоне, подле Монсеньора инквизитора, чтобы лично растолковать ему особую важность твоего ареста. Затем он, конечно, удалится, чтобы показаться в Каркассоне и Памье и возвестить своим хозяевам и начальникам об окончании своей миссии и аресте беглецов из-за ереси. Тогда можно будет привести в действие неповоротливую машину вашей экстрадиции из королевства Арагон в королевство Франция, в распоряжение Инквизиции Каркассона и епископа Памье.
Но даже пребывая в отчаянии, ты, Пейре, был немного обнадежен: Жоана не перевели вместе с тобой в Барселону. Ты видел в этом знак. Может быть, твой брат еще не так известен и не очень скомпрометирован по эту сторону гор? Если по счастливой случайности он останется во власти не очень умелого и неопытного в области ереси епископа Льейда, кто знает? - можно рассчитывать и на относительно благоприятный исход дела.
Будучи узником в Барселоне, ты трижды свидетельствовал перед инквизитором Арагона. Вначале в пятницу, 8 июля, буквально через несколько дней после твоего перевода, когда у тебя не было достаточно времени, чтобы ощутить тяжесть твоей новой тюрьмы. Брат Бернат де Пючсеркоз - маленький каталонец с круглой головой, живыми глазами; поверх свойственного его ордену черного и белого хабита, было надето распятие чеканной ковки, украшенное по краям ограненным стеклом, а посредине - бронзовая фигурка страдающего человека. Ему помогают его заместитель и лектор Льейда, а к тому же еще королевский нотариус города, на котором лежит обязанность помощи Инквизиции.
На этот раз рассматривается именно твое дело. И допрашивают именно тебя, серьезно подозреваемого в ереси.
Но здесь ты уж будешь стоять до конца, ты ведь знаешь собственную доктрину. Ты знаешь, и ты сопротивляешься. Ты ничего не отрицаешь, ничего не прячешь из твоих убеждений и твоей веры. Ты не унижаешься пред ними, чтобы выпросить у них милосердие. Ты сразу же признаешься, что был и есть верующим в еретиков. Что ты именно тот человек, который знает, о чем говорит. Который свидетельствует. Но когда они потребуют от тебя отречения, ты, разумеется, сделаешь это. Чтобы временно спасти свою жизнь. У тебя нет никакого уважения к клятве, данной властям, которых ты не признаешь. И потом, добрые люди разъясняли, что Сам Господь отказывался клясться. На словах ты клянешься, и будешь клясться, но всегда будешь хранить свободу твоего сердца. До самого конца ты будешь избегать компрометировать и доносить на братьев и друзей. Ты будешь защищать всех, кого только удасться. Ты будешь молчать, ты будешь уклоняться, ты будешь лгать, если нужно. Пейре Маури, из Монтайю, епархия Памье.
- Я являюсь верующим в еретиков уже семнадцать или восемнадцать лет.
В общих чертах ты разматываешь перед ними клубок своей жизни, своих дорог беглеца и пастуха. Имена, имена, которые они от тебя требуют, имена тех, кто привел тебя на еретические пути и сопровождал тебя там, ты называешь и будешь им называть десятками. Это «чистые» имена. Имена, превратившиеся в пустые и сухие коконы, даже если когда-то давно ты любил тех, кто носил их. Прежде всего, ты позволяешь себе одно небольшое удовольствие, в котором нет никакого злорадства, но которое вызывает у тебя ироническую улыбку, и ты не в силах ее скрыть. Среди тех, кто привел тебя к добрым людям и их вере, ты скурпулезно и безо всякой лжи перечисляешь всех твоих старых друзей из Арка. Раймонда Пейре и Раймонда Маулена, Эсканье. Тех, кто при первой же опасности пошел на попятную, кто все бросил и предал. Добрых бюргеров, пекухищся о своем добре, которые осенью 1305 года, валялись в Лионе в ногах у папского исповедника, в то время, как ты пас их стада. На них ты мог доносить спокойно. Почти все они были мертвы. А те, кто был еще жив, в любом случае получили отпущение грехов у папы за все, что они могли сделать еретического в твоем обществе.
Ты рассказываешь о мертвых, об умерших в ереси, скомпрометированных больше, чем ты сам. Ты говоришь о добрых людях, которых ты почитал в дни юности своей. О Пейре Отье, его сыне Жауме, юном святом, Фелипе де Талайраке и стареющем Андрю Тавернье, бывшем ткаче из Праде. Ты говоришь о друзьях своей юности, которых отняла у тебя Инквизиция. Прежде всего, о Бернате Белибасте. Потом о его брате Раймонде. Их отце Эн Белибасте, из Кубьер. Обо всей семье доброго человека Гийома, костер которого завершает твой список.
И нотариус все записывает. На этот раз у вас даже не возникает языковой проблемы. Барселонский каталонский и окситанский твоих родных гор очень похожи. Нотариус и инквизитор понимают тебя без труда. А тебе, Пейре, известны слова и обороты почти всех наречий между Тулузой и Валенсией. Инквизитор останавливает тебя, пока нотариус записывает историю о зачистке Монтайю в 1309 году, завершившейся осуждением за ересь всей твоей семьи - отца и матери, братьев и сестры. Ты так же коротко рассказываешь о своей судьбе беглеца, об этапах своего пути, и о том, как ты, наконец, поселился между Тортозой и Морельей. Об апостольском служении Гийома Белибаста в кругу его верующих.
Сколько их еще осталось в живых, этих пропащих верующих, знаешь ли ты точно? Кто может быть следующей жертвой? Ты быстро произносишь имена Раймонды и Бланши, потому что Арнот Сикре, разумеется, упоминал уже о них. Если они тебя спросят, куда ушла Раймонда, ты ответишь ложью. Отправилась с Пенисколы с другими эмигрантами. На Майорку? На Сицилию? В Мурсию? Твоя жена Раймонда.
И снова ты делаешь отступление, наслаждаясь небольшим злорадством и постоянно упоминая Арнота Сикре - Арнота Бэйля, как частого гостя в вашем кругу, как одного из самых ярких и набожных верующих Гийома Белибаста. Никогда ведь не известно, какая информация может навредить чьей-то карьере. Остались наиболее беззащитные. Те, кто, как и ты, находились в руках врагов. Эсперта и Жоан. Юной Матеве, если это будет зависеть от тебя, можно будет помочь выбраться. Девочка, выросшая на чужбине, что с нее взять? Она не была замешана в тайные замыслы взрослых. Ее очень легко можно будет вывести из игры, если только Жоан не потеряет голову. Но Эсперта? Эсперта, прошлое которой готово нанести ей удар. Показания Арнота Сикре явно скомпрометируют ее, ведь он видел ее в обществе доброго человека и заявил об этом.
Но ты, Пейре, ты ограничишься тем, что не будешь отрицать фактов. Ты будешь лаконичным и взвешенным. Ты будешь говорить как можно меньше.
Что до Жоана, то ты никогда не упоминал его среди верующих. И вновь, как и во время твоего первого допроса в Льейда, ты представляешь его как юношу, верного ортодоксии, опору сопротивления попыткам еретического совращения вашей тети в Сан Матео. Однако инквизитор больше ничего не спрашивал тебя ни по его поводу, ни жива ли еще тетя Гильельма и куда она девалась.
Заседание трибунала было длинным. Нотариус должен был еще исправить ошибки и написать сверху исправленное. Брат Бернат де Пючсеркос на минуту склонил голову на руки. Выглядело так, словно бы он молился. Но он просто раздумывал. Наконец, он решил задать тебе последний вопрос. О ереси этого Гийома Белибаста, верующим которого ты был. О ереси этих совершенных. Он говорил об этом брезгливо: слушать разговоры о таких омерзительных вещах - все равно что отравлять воздух, которым дышишь. Ересь Гийома Белибаста. Термин «совершенный», который употребил инквизитор, застиг тебя врасплох. Ты никогда раньше его не слышал. Ты мрачно ответил, что вам, верующим, не пристало слишком несдержанно расспрашивать ваших добрых людей. Но, разумеется, ты слушал, что они говорили, - да, они говорили, что являются истинной Церковью Христовой, той, которая имеет власть связывать и развязывать, в отличие от Церкви Римской, и также, что они благословляли хлеб в память о Тайной Вечере Господа Нашего, вместо того, чтобы, как попы, устраивать из этого зрелище, ложить его на алтарь, делать несколько пассов и заявлять, что этот хлеб - настоящее Тело Христово.
Глаза инквизитора заблестели над хищной горбинкой его носа. Наконец-то перед ним появилась настоящая ересь. Совсем как он читал в книжках. А ты продолжаешь нарочито скромным тоном. Ты еще говоришь, что добрые люди не клялись, не лгали, не убивали, постились каждый день и не прикасались к женщинам, но их верующие не должны были соблюдать те же воздержания. А ты был их верующим.
Месяц спустя, 8 августа, инквизитор вызывает тебя к себе.
Он собирается ехать в Льейда, чтобы лично допросить твоего брата Жоана, его жену и тещу, которые все еще содержатся во власти Монсеньора епископа, юрисдикции которого они подлежат. Он сразу же говорит тебе это, возможно, надеясь вывести тебя из себя. Ты замечаешь, что обоих доминиканцев из монастыря Льейда здесь больше нет. Инквизитору помогают два доминиканца из монастыря в Барселоне. Ясно, что первые отправились в Льейда, чтобы помочь в подготовке будущих дознаний Брата Берната де Пючсеркос - и увезли с собой копию твоих показаний от 8 июля. Каталонский нотариус остался тот же самый.
А ты, Пейре, ты остался тем же? Уже два месяца, как ты здесь узник. Толстые каменные стены, которые держат тебя во мраке, могут, конечно, служить относительной защитой от душного каталонского лета, но они уже начинают подрезать тебе крылья. Ты плохо питаешься, и твое тело, лишенное деятельности и движения, худеет и теряет силу. Раз в неделю тебе позволяют помыться в источнике под тщательной охраной на заднем дворе, за трапезной монахов. Ты начинаешь чувствовать тяжесть отчаяния. И потом эти долгие часы, которые ты проводишь в прострации, наедине с самим собой, пытаясь сохранить ясность мысли, и вызывая дорогие тебе образы в своей памяти - бесконечные вершины на горизонте, которые разрывают тебе сердце; добрые слова, которые ты знаешь наизусть. Остались ли еще добрые люди в этом мире?
Инквизитор хочет знать больше о ереси, верующим которой ты являешься. Чтобы завершить твое досье, ему не хватает кое-каких подробностей. Ты кратко удовлетворяешь его любопытство. Ты рассказываешь ему об обряде consolament - возложении рук и Книги; о благословении хлеба - разделяемого Гийомом Белибастом со своими верующими - в первом ряду которых был Арнот Сикре. Ты рассказываешь о власти отпускать грехи, которой, как говорили добрые люди, лишены клирики иерархии Римской - папа, кардиналы, епископы и священники, потому что - уточняешь ты для Брата Берната - те не соблюдают правил апостольской жизни. Ты рассказываешь также, что они говорили об исповеди и индульгенциях. Потом, без всякого перехода, Брат Бернат де Пючсеркос возвращается к Эсперте Сервель. Он хочет дополнить твои предыдущие показания. Он понимает, что это ты привел Гийома Белибаста к ней в Льейда. Он спрашивает, с какого времени ты ее знаеш и откуда. Откуда ты знал, что она охотно примет еретика. Тебе нужно было выпутываться и быть готовым найти не очень компрометирующий ответ. Вскоре она сама, как и Жоан, будет давать показания перед тем же инквизитором.
В пятницу, 16 декабря, через четыре месяца, инквизитор вызывает тебя в третий и последний раз. Тебя вытаскивают из твоїй клетки.
Четыре месяца ты томился, впадал в бешенство, бросался на стены, сворачивался клубком на тюфяке. Твое тело осунулось. У тебя стало создаваться впечатление, что от него остались только кожа да кости. Тебя стерегли в молчании, и, хоть ты и искал каких-нибудь знаков, их не было. Никто не разговаривал с тобой, за исключением послушника, приносившего тебе каждый день хлеб, суп и воду, но он ничего не знал ни о тебе, ни о твоем деле. Ты никого не видел, кроме монахов, которые тут же скрывались, когда тебя приводили к источнику, и мрачных стражей, следивших за каждым твоим несчастным шагом. Но твоя решимость осталась нетронутой. Ты не показывал им своего гнева. В присутствии инквизитора ты поднимал голову. Он любил рыться в записях толстого досье, лежащего перед ним, и листать их. Теперь он собирался поговорить с тобой о показаниях трех узников из Льейда. О Жоане, Эсперте, Матеве.
Брат Бернат де Пючсеркос вызвал тебя по двум причинам. Во время твоих последних показаний ты указал, что сестра этой Раймонды называлась Бланшей - та ли это самая женщина, известная под именем Комдорс? Бланша и Комдорс - это два имени одного и того же лица, говоришь ты, но стоило тебе ответить, как падает второй вопрос: почему в своих показаниях ты ни разу не упомянул о существовании этого второго совершенного еретика, прекрасно известного верующим, о которых ты уже говорил, и имя которому было Раймонд? Что ты мог сказать? Что ты считал, что о нем уже говорили. Что этот Раймонд, родом из Тулузы, конечно же, был совершенным еретиком - но твои уста все отказывались произносить этот незнакомый тебе инквизиторский термин. Совершенный еретик, добрый человек Раймонд. Где он? Он умер. Умер, как тебе говорили, умер в Гранаделья, уже много лет назад…
Нотариус неустанно все записывал.
Тогда инквизитор закрыл свое досье. Ты смотрел прямо ему в лицо, в его маленькие черные глазки, круглые и блестящие. Он объявил тебе чистым и торжественным голосом об ожидающей тебя и твоего брата Жоана Маури скорой экстрадиции в королевство Франция:
- Своей буллой, скрепленной печатью от 8 ноября, наш святейший Отец и господин, Монсеньор Жан, верховный понтифик, милостью Божей, приказал, чтобы вы, Пейре и Жоан Маури, из Монтайю, епархия Памье, серьезно подозреваемые в ереси, были переданы и представлены Монсеньору инквизитору Каркассона, как бежавшие от него. - Ты сделал инстинктивное движение, не укрывшееся от глаз Брата Берната де Пючсеркос, который на миниту прервал свое торжественное заявление. Потом он продолжил еще более ясным голосом. - Вследствие чего Монсеньор епископ Льейда изъял из-под юрисдикции своего обычного трибунала означенного Жоана Маури, арестованного в Кастельданс, чтобы препоручить его заботам Инквизиции Арагона. Как только узник, уведенный из Льейда, прибудет в Барселону, вы оба, Пейре и Жоан Маури, из Монтайю, будете отведены под усиленной охраной из дома Инквизиции Барселоны в дом Инквизиции Каркассона, где будете должным образом допрошены по поводу преступления ереси, пока вам не вынесут приговор.
И как если бы каталонский инквизитор читал твои мысли, он добавил более тихим голосом и быстро, что Монсеньор епископ Льейда не счел приемлимым выпустить из своих рук дело двух других лиц, подозреваемых в ереси и принадлежащих к его епархии, а именно Эсперты Сервель и ее дочери Матевы, жены означенного Жоана Маури из Кастельданс: вследствие этого они останутся на месте и подлежат обычной официальной епископской юрисдикции Льейда.
Когда тебя привели обратно в камеру, после этой последней встречи с Братом Бернатом де Пючсеркос, инквизитора Арагона, тебя обуревали разные чувства. Конечно, рано или поздно, ты ожидал этой экстрадиции. Ведь Монсеньор Жак Фурнье, епископ Памье, посылал сюда, до самого Эбре, своего преданного агента Арнота Сикре не для того только, чтоб тебя арестовали. И в глубине души ты даже желал такого исхода, только сам себе этого не высказывал - ты хотел, чтобы этот последний переход совершился как можно скорее - все лучше, чем быть похороненным заживо безымянным узником в молчании доминиканского монастыря Барселоны.
Но то, что леденило твою кровь, было понимание конца всяких надежд для Жоана. В Каркассоне и Памье его, так же как и тебя, ожидают обширные досье. Ядовитый отчет Арнота Сикре, показания братьев Маурсов, Гийома Бэйля, возможно, других. Теперь твой брат, так же, как и ты, не имеет ни малейшего шанса выйти.
И это еще не все. На самом деле, даже не объявление об этой экстрадиции обдало тебя леденящим холодом и тоской, Пейре. Это были всего лишь две маленькие детали, по поводу которых инквизитор Арагона возымел нужду поговорить с тобой. Бланша Марти, называемая Комдорс. И особенно добрый человек Раймонд, о котором ты остерегался говорить в собственных показаниях, чтобы не привлекать внимание инквизитора к периоду послушничества Жоана. И это тебя ужаснуло, да, ты понял, что Жоан держался плохо: он сломался. Он начал говорить - обо всем без разбора. А, возможно, и выдавать других.
ИЮЛЬ 1323 ГОДА.
БАРСЕЛОНА
В пятницу VIII июльских ид, лета Господнего 1323, почтенный и благочестивый господин Брат Бернат де Пючсеркоз, инквизитор королевства и земель, подчиненных власти короля Арагона, начал следствие против Пейре Маури, сына покойного Раймонда Маури, из Монтайю, епархия Памье […]. Пейре Маури […], принеся присягу и впоследствии допрошенный, сказал: уже семнадцать или восемнадцать лет я являюсь верующим в еретиков…
Преамбула к показаниям Пейре Маури перед инквизитором Арагона, 8 июля 1323 года
Барселона - это не сарацинский город. Слишком давно она была отвоевана у мавров. Могущественные графы Барселонские соединили свою кровь и род с королевским домом Арагона, а Барселона стала столицей. Вместе с Валенсией она также является самым большим портом королевства, открытым на весь средиземноморский мир, воротами на Майорку и Сицилию, Геную и Грецию, и даже далекие сарацинские королевства Африки, Тунис и Левант. Перевалочная база для самых драгоценных товаров, где, между прочим, торговали и рабами. Тебя, Пейре, привели туда в кандалах, под конвоем, в самую страшную летнюю жару, среди липких морских испарений, от которых спирало твое дыхание пастуха.
Почему бы тебе было два года назад не остаться на Майорке?
В Барселоне жил Монсеньор инквизитор Арагона, Брат Бернат де Пючсеркос, трибунал и престол которого находился в доминиканском монастыре города. Из Льейды ты прибыл не один, а между четырех конных солдат. А впереди твоего кортежа ехали еще два доминиканца, которые уже кое-что о тебе знали: заместитель инквизитора, который сам тебя допрашивал, Брат Гийом Коста, и лектор монастыря в Льейда, Брат Пейре Оливан, который при этом присутствовал. С собой, в сумке из тисненой кожи, они везли запись твоих показаний, а также копию того, о чем прежде свидетельствовал Арнот Сикре, и копию того, в чем после тебя признавался твой брат, его жена и теща. Ты не знал, что там написано. Арнота Сикре не было во время путешествия. Разумеется, он был уже в Барселоне, подле Монсеньора инквизитора, чтобы лично растолковать ему особую важность твоего ареста. Затем он, конечно, удалится, чтобы показаться в Каркассоне и Памье и возвестить своим хозяевам и начальникам об окончании своей миссии и аресте беглецов из-за ереси. Тогда можно будет привести в действие неповоротливую машину вашей экстрадиции из королевства Арагон в королевство Франция, в распоряжение Инквизиции Каркассона и епископа Памье.
Но даже пребывая в отчаянии, ты, Пейре, был немного обнадежен: Жоана не перевели вместе с тобой в Барселону. Ты видел в этом знак. Может быть, твой брат еще не так известен и не очень скомпрометирован по эту сторону гор? Если по счастливой случайности он останется во власти не очень умелого и неопытного в области ереси епископа Льейда, кто знает? - можно рассчитывать и на относительно благоприятный исход дела.
Будучи узником в Барселоне, ты трижды свидетельствовал перед инквизитором Арагона. Вначале в пятницу, 8 июля, буквально через несколько дней после твоего перевода, когда у тебя не было достаточно времени, чтобы ощутить тяжесть твоей новой тюрьмы. Брат Бернат де Пючсеркоз - маленький каталонец с круглой головой, живыми глазами; поверх свойственного его ордену черного и белого хабита, было надето распятие чеканной ковки, украшенное по краям ограненным стеклом, а посредине - бронзовая фигурка страдающего человека. Ему помогают его заместитель и лектор Льейда, а к тому же еще королевский нотариус города, на котором лежит обязанность помощи Инквизиции.
На этот раз рассматривается именно твое дело. И допрашивают именно тебя, серьезно подозреваемого в ереси.
Но здесь ты уж будешь стоять до конца, ты ведь знаешь собственную доктрину. Ты знаешь, и ты сопротивляешься. Ты ничего не отрицаешь, ничего не прячешь из твоих убеждений и твоей веры. Ты не унижаешься пред ними, чтобы выпросить у них милосердие. Ты сразу же признаешься, что был и есть верующим в еретиков. Что ты именно тот человек, который знает, о чем говорит. Который свидетельствует. Но когда они потребуют от тебя отречения, ты, разумеется, сделаешь это. Чтобы временно спасти свою жизнь. У тебя нет никакого уважения к клятве, данной властям, которых ты не признаешь. И потом, добрые люди разъясняли, что Сам Господь отказывался клясться. На словах ты клянешься, и будешь клясться, но всегда будешь хранить свободу твоего сердца. До самого конца ты будешь избегать компрометировать и доносить на братьев и друзей. Ты будешь защищать всех, кого только удасться. Ты будешь молчать, ты будешь уклоняться, ты будешь лгать, если нужно. Пейре Маури, из Монтайю, епархия Памье.
- Я являюсь верующим в еретиков уже семнадцать или восемнадцать лет.
В общих чертах ты разматываешь перед ними клубок своей жизни, своих дорог беглеца и пастуха. Имена, имена, которые они от тебя требуют, имена тех, кто привел тебя на еретические пути и сопровождал тебя там, ты называешь и будешь им называть десятками. Это «чистые» имена. Имена, превратившиеся в пустые и сухие коконы, даже если когда-то давно ты любил тех, кто носил их. Прежде всего, ты позволяешь себе одно небольшое удовольствие, в котором нет никакого злорадства, но которое вызывает у тебя ироническую улыбку, и ты не в силах ее скрыть. Среди тех, кто привел тебя к добрым людям и их вере, ты скурпулезно и безо всякой лжи перечисляешь всех твоих старых друзей из Арка. Раймонда Пейре и Раймонда Маулена, Эсканье. Тех, кто при первой же опасности пошел на попятную, кто все бросил и предал. Добрых бюргеров, пекухищся о своем добре, которые осенью 1305 года, валялись в Лионе в ногах у папского исповедника, в то время, как ты пас их стада. На них ты мог доносить спокойно. Почти все они были мертвы. А те, кто был еще жив, в любом случае получили отпущение грехов у папы за все, что они могли сделать еретического в твоем обществе.
Ты рассказываешь о мертвых, об умерших в ереси, скомпрометированных больше, чем ты сам. Ты говоришь о добрых людях, которых ты почитал в дни юности своей. О Пейре Отье, его сыне Жауме, юном святом, Фелипе де Талайраке и стареющем Андрю Тавернье, бывшем ткаче из Праде. Ты говоришь о друзьях своей юности, которых отняла у тебя Инквизиция. Прежде всего, о Бернате Белибасте. Потом о его брате Раймонде. Их отце Эн Белибасте, из Кубьер. Обо всей семье доброго человека Гийома, костер которого завершает твой список.
И нотариус все записывает. На этот раз у вас даже не возникает языковой проблемы. Барселонский каталонский и окситанский твоих родных гор очень похожи. Нотариус и инквизитор понимают тебя без труда. А тебе, Пейре, известны слова и обороты почти всех наречий между Тулузой и Валенсией. Инквизитор останавливает тебя, пока нотариус записывает историю о зачистке Монтайю в 1309 году, завершившейся осуждением за ересь всей твоей семьи - отца и матери, братьев и сестры. Ты так же коротко рассказываешь о своей судьбе беглеца, об этапах своего пути, и о том, как ты, наконец, поселился между Тортозой и Морельей. Об апостольском служении Гийома Белибаста в кругу его верующих.
Сколько их еще осталось в живых, этих пропащих верующих, знаешь ли ты точно? Кто может быть следующей жертвой? Ты быстро произносишь имена Раймонды и Бланши, потому что Арнот Сикре, разумеется, упоминал уже о них. Если они тебя спросят, куда ушла Раймонда, ты ответишь ложью. Отправилась с Пенисколы с другими эмигрантами. На Майорку? На Сицилию? В Мурсию? Твоя жена Раймонда.
И снова ты делаешь отступление, наслаждаясь небольшим злорадством и постоянно упоминая Арнота Сикре - Арнота Бэйля, как частого гостя в вашем кругу, как одного из самых ярких и набожных верующих Гийома Белибаста. Никогда ведь не известно, какая информация может навредить чьей-то карьере. Остались наиболее беззащитные. Те, кто, как и ты, находились в руках врагов. Эсперта и Жоан. Юной Матеве, если это будет зависеть от тебя, можно будет помочь выбраться. Девочка, выросшая на чужбине, что с нее взять? Она не была замешана в тайные замыслы взрослых. Ее очень легко можно будет вывести из игры, если только Жоан не потеряет голову. Но Эсперта? Эсперта, прошлое которой готово нанести ей удар. Показания Арнота Сикре явно скомпрометируют ее, ведь он видел ее в обществе доброго человека и заявил об этом.
Но ты, Пейре, ты ограничишься тем, что не будешь отрицать фактов. Ты будешь лаконичным и взвешенным. Ты будешь говорить как можно меньше.
Что до Жоана, то ты никогда не упоминал его среди верующих. И вновь, как и во время твоего первого допроса в Льейда, ты представляешь его как юношу, верного ортодоксии, опору сопротивления попыткам еретического совращения вашей тети в Сан Матео. Однако инквизитор больше ничего не спрашивал тебя ни по его поводу, ни жива ли еще тетя Гильельма и куда она девалась.
Заседание трибунала было длинным. Нотариус должен был еще исправить ошибки и написать сверху исправленное. Брат Бернат де Пючсеркос на минуту склонил голову на руки. Выглядело так, словно бы он молился. Но он просто раздумывал. Наконец, он решил задать тебе последний вопрос. О ереси этого Гийома Белибаста, верующим которого ты был. О ереси этих совершенных. Он говорил об этом брезгливо: слушать разговоры о таких омерзительных вещах - все равно что отравлять воздух, которым дышишь. Ересь Гийома Белибаста. Термин «совершенный», который употребил инквизитор, застиг тебя врасплох. Ты никогда раньше его не слышал. Ты мрачно ответил, что вам, верующим, не пристало слишком несдержанно расспрашивать ваших добрых людей. Но, разумеется, ты слушал, что они говорили, - да, они говорили, что являются истинной Церковью Христовой, той, которая имеет власть связывать и развязывать, в отличие от Церкви Римской, и также, что они благословляли хлеб в память о Тайной Вечере Господа Нашего, вместо того, чтобы, как попы, устраивать из этого зрелище, ложить его на алтарь, делать несколько пассов и заявлять, что этот хлеб - настоящее Тело Христово.
Глаза инквизитора заблестели над хищной горбинкой его носа. Наконец-то перед ним появилась настоящая ересь. Совсем как он читал в книжках. А ты продолжаешь нарочито скромным тоном. Ты еще говоришь, что добрые люди не клялись, не лгали, не убивали, постились каждый день и не прикасались к женщинам, но их верующие не должны были соблюдать те же воздержания. А ты был их верующим.
Месяц спустя, 8 августа, инквизитор вызывает тебя к себе.
Он собирается ехать в Льейда, чтобы лично допросить твоего брата Жоана, его жену и тещу, которые все еще содержатся во власти Монсеньора епископа, юрисдикции которого они подлежат. Он сразу же говорит тебе это, возможно, надеясь вывести тебя из себя. Ты замечаешь, что обоих доминиканцев из монастыря Льейда здесь больше нет. Инквизитору помогают два доминиканца из монастыря в Барселоне. Ясно, что первые отправились в Льейда, чтобы помочь в подготовке будущих дознаний Брата Берната де Пючсеркос - и увезли с собой копию твоих показаний от 8 июля. Каталонский нотариус остался тот же самый.
А ты, Пейре, ты остался тем же? Уже два месяца, как ты здесь узник. Толстые каменные стены, которые держат тебя во мраке, могут, конечно, служить относительной защитой от душного каталонского лета, но они уже начинают подрезать тебе крылья. Ты плохо питаешься, и твое тело, лишенное деятельности и движения, худеет и теряет силу. Раз в неделю тебе позволяют помыться в источнике под тщательной охраной на заднем дворе, за трапезной монахов. Ты начинаешь чувствовать тяжесть отчаяния. И потом эти долгие часы, которые ты проводишь в прострации, наедине с самим собой, пытаясь сохранить ясность мысли, и вызывая дорогие тебе образы в своей памяти - бесконечные вершины на горизонте, которые разрывают тебе сердце; добрые слова, которые ты знаешь наизусть. Остались ли еще добрые люди в этом мире?
Инквизитор хочет знать больше о ереси, верующим которой ты являешься. Чтобы завершить твое досье, ему не хватает кое-каких подробностей. Ты кратко удовлетворяешь его любопытство. Ты рассказываешь ему об обряде consolament - возложении рук и Книги; о благословении хлеба - разделяемого Гийомом Белибастом со своими верующими - в первом ряду которых был Арнот Сикре. Ты рассказываешь о власти отпускать грехи, которой, как говорили добрые люди, лишены клирики иерархии Римской - папа, кардиналы, епископы и священники, потому что - уточняешь ты для Брата Берната - те не соблюдают правил апостольской жизни. Ты рассказываешь также, что они говорили об исповеди и индульгенциях. Потом, без всякого перехода, Брат Бернат де Пючсеркос возвращается к Эсперте Сервель. Он хочет дополнить твои предыдущие показания. Он понимает, что это ты привел Гийома Белибаста к ней в Льейда. Он спрашивает, с какого времени ты ее знаеш и откуда. Откуда ты знал, что она охотно примет еретика. Тебе нужно было выпутываться и быть готовым найти не очень компрометирующий ответ. Вскоре она сама, как и Жоан, будет давать показания перед тем же инквизитором.
В пятницу, 16 декабря, через четыре месяца, инквизитор вызывает тебя в третий и последний раз. Тебя вытаскивают из твоїй клетки.
Четыре месяца ты томился, впадал в бешенство, бросался на стены, сворачивался клубком на тюфяке. Твое тело осунулось. У тебя стало создаваться впечатление, что от него остались только кожа да кости. Тебя стерегли в молчании, и, хоть ты и искал каких-нибудь знаков, их не было. Никто не разговаривал с тобой, за исключением послушника, приносившего тебе каждый день хлеб, суп и воду, но он ничего не знал ни о тебе, ни о твоем деле. Ты никого не видел, кроме монахов, которые тут же скрывались, когда тебя приводили к источнику, и мрачных стражей, следивших за каждым твоим несчастным шагом. Но твоя решимость осталась нетронутой. Ты не показывал им своего гнева. В присутствии инквизитора ты поднимал голову. Он любил рыться в записях толстого досье, лежащего перед ним, и листать их. Теперь он собирался поговорить с тобой о показаниях трех узников из Льейда. О Жоане, Эсперте, Матеве.
Брат Бернат де Пючсеркос вызвал тебя по двум причинам. Во время твоих последних показаний ты указал, что сестра этой Раймонды называлась Бланшей - та ли это самая женщина, известная под именем Комдорс? Бланша и Комдорс - это два имени одного и того же лица, говоришь ты, но стоило тебе ответить, как падает второй вопрос: почему в своих показаниях ты ни разу не упомянул о существовании этого второго совершенного еретика, прекрасно известного верующим, о которых ты уже говорил, и имя которому было Раймонд? Что ты мог сказать? Что ты считал, что о нем уже говорили. Что этот Раймонд, родом из Тулузы, конечно же, был совершенным еретиком - но твои уста все отказывались произносить этот незнакомый тебе инквизиторский термин. Совершенный еретик, добрый человек Раймонд. Где он? Он умер. Умер, как тебе говорили, умер в Гранаделья, уже много лет назад…
Нотариус неустанно все записывал.
Тогда инквизитор закрыл свое досье. Ты смотрел прямо ему в лицо, в его маленькие черные глазки, круглые и блестящие. Он объявил тебе чистым и торжественным голосом об ожидающей тебя и твоего брата Жоана Маури скорой экстрадиции в королевство Франция:
- Своей буллой, скрепленной печатью от 8 ноября, наш святейший Отец и господин, Монсеньор Жан, верховный понтифик, милостью Божей, приказал, чтобы вы, Пейре и Жоан Маури, из Монтайю, епархия Памье, серьезно подозреваемые в ереси, были переданы и представлены Монсеньору инквизитору Каркассона, как бежавшие от него. - Ты сделал инстинктивное движение, не укрывшееся от глаз Брата Берната де Пючсеркос, который на миниту прервал свое торжественное заявление. Потом он продолжил еще более ясным голосом. - Вследствие чего Монсеньор епископ Льейда изъял из-под юрисдикции своего обычного трибунала означенного Жоана Маури, арестованного в Кастельданс, чтобы препоручить его заботам Инквизиции Арагона. Как только узник, уведенный из Льейда, прибудет в Барселону, вы оба, Пейре и Жоан Маури, из Монтайю, будете отведены под усиленной охраной из дома Инквизиции Барселоны в дом Инквизиции Каркассона, где будете должным образом допрошены по поводу преступления ереси, пока вам не вынесут приговор.
И как если бы каталонский инквизитор читал твои мысли, он добавил более тихим голосом и быстро, что Монсеньор епископ Льейда не счел приемлимым выпустить из своих рук дело двух других лиц, подозреваемых в ереси и принадлежащих к его епархии, а именно Эсперты Сервель и ее дочери Матевы, жены означенного Жоана Маури из Кастельданс: вследствие этого они останутся на месте и подлежат обычной официальной епископской юрисдикции Льейда.
Когда тебя привели обратно в камеру, после этой последней встречи с Братом Бернатом де Пючсеркос, инквизитора Арагона, тебя обуревали разные чувства. Конечно, рано или поздно, ты ожидал этой экстрадиции. Ведь Монсеньор Жак Фурнье, епископ Памье, посылал сюда, до самого Эбре, своего преданного агента Арнота Сикре не для того только, чтоб тебя арестовали. И в глубине души ты даже желал такого исхода, только сам себе этого не высказывал - ты хотел, чтобы этот последний переход совершился как можно скорее - все лучше, чем быть похороненным заживо безымянным узником в молчании доминиканского монастыря Барселоны.
Но то, что леденило твою кровь, было понимание конца всяких надежд для Жоана. В Каркассоне и Памье его, так же как и тебя, ожидают обширные досье. Ядовитый отчет Арнота Сикре, показания братьев Маурсов, Гийома Бэйля, возможно, других. Теперь твой брат, так же, как и ты, не имеет ни малейшего шанса выйти.
И это еще не все. На самом деле, даже не объявление об этой экстрадиции обдало тебя леденящим холодом и тоской, Пейре. Это были всего лишь две маленькие детали, по поводу которых инквизитор Арагона возымел нужду поговорить с тобой. Бланша Марти, называемая Комдорс. И особенно добрый человек Раймонд, о котором ты остерегался говорить в собственных показаниях, чтобы не привлекать внимание инквизитора к периоду послушничества Жоана. И это тебя ужаснуло, да, ты понял, что Жоан держался плохо: он сломался. Он начал говорить - обо всем без разбора. А, возможно, и выдавать других.