Сарацинские города. Часть 3, глава 39
ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ
ДОЛЯ ОГНЯ
1321 - 1323.
Если ты раскаешься в том, что сделал против меня, то я приму тебя, и тогда мы оба бросимся вниз с этой башни. И сразу же моя душа и твоя поднимутся к Отцу Небесному, где троны и короны уготованы для нас. И сорок восемь ангелов, несущие золотые короны, украшенные драгоценными каменьями, явятся за нами, чтобы препроводить нас к Отцу…
Гийом Белибаст
ГЛАВА 39
ПЕЙРЕ МАУРИ - МАРТ-АПРЕЛЬ 1321 ГОДА.
БЕСЕЙТЕ, ЛЛЬЕЙДА
На следующий день Пейре Маури сказал мне: «И как Вы провели ночь?» -«Хорошо, - ответил я.- Ведь мы пили хорошее вино». Он мне сказал тогда: «И о чем мы говорили?» Я ответил, что не помню, а еретик меня спросил: «А кто Вас уложил в постель, раздел и разул?» Я ответил, что это был я сам, и еретик сказал тогда: «О, мой друг, так значит, Вы были в состоянии это сделать!»
Показания Арнота Сикре перед Жаком Фурнье, октябрь 1321 года
В тот первый вечер мы остановились в Бесейте, потому что не могли предпринять такое путешествие, не повидавшись со славной тетей Мерсендой и не попрощавшись с нею. Солнце стояло еще высоко, когда мы уже были вблизи первых оливковых рощ и фруктовых деревьев в цвету, между которыми бродило несколько овец. Мы быстро спустились с гор Морельи по большой дороге, мимо хуторов из грубого камня, где лаяли собаки. Но воздух здесь был более мягким. Говорили, что ледяной ветер остается узником суровых скал Сьерра Маэстра. Широкая долина Бесейте дышала весной. Мы, четверо путешественников, остановились на минуту, глядя, как город, весь золотистый в вечернем сиянии, показывается на высоком холме с мягкими очертаниями. Мы вместе прошли через укрепленные ворота, и на главной площади наняли стол и кров у Пейре Приора, владельца местного гостиного двора. Испробовав разнообразных кушаний, мой кузен Арнот и я одни направились к нашей тете Мерсенде, оставив Гийома Белибаста и Арнота Бэйля общаться за кувшином горячего вина. Это была простая мера предосторожности. В общем, все шло, как планировалось, и вскоре мы постучались в двери старой Мерсенды, где наткнулись на эту крупную, угловатую и чернявую женщину со сварливым характером, от которой следовало максимально защищать доброго человека: нашу кузину Жоану. Я был уверен, что ее угрозы - это только слова, но, как говорится, не следует искушать дьявола, и уж, конечно, это было не самое лучшее время привлекать внимание всего города каким-нибудь скандалом. Приоткрыв двери, Жоана приветствовала меня воплем: «А вот и ты! Lo bacalar eretge! Старый еретический холостяк!» Смеясь, я сказал ей, что даже если бы она не была моей кузиной, я предпочел бы тысячу раз умереть старым холостяком, чем жениться на ней, и проследовал в дом за юным Марти. Ведь мне надо было поговорить с тетей Мерсендой. Жоана на продолжении беседы не настаивала, и вернулась к своим горшкам и мискам.
Поздно ночью в Бесейте, после хорошего постного ужина у нашего хозяина таверны, мы вновь разделились. Оба Арнота, Бэйль и Марти, пошли спать в большую комнату постоялого двора, а я проводил Гийома к тете Мерсенде. Как мы уговорились прежде, добрая верующая отослала свою дочь к себе как можно раньше, ссылаясь на усталость. И она осталась одна у своего очага. Она открыла нам, едва мы коснулись дверей.
Всю ночь продолжался их разговор. До самых утренних петухов. У меня не было сил так долго бодрствовать. Я устроился на тюфяке в комнате; через открытую дверь я слышал приглушенные голоса. Они были озабочены, однако я спал. Утром, когда я, все еще сонный, подошел к ним, то застал их обоих, доброго человека и его старую верующую, с совершенно расстроенными лицами. Мерсенда повернулась ко мне, взяла за руку:
- Пейре, я боюсь. Такое путешествие всегда плохо кончалось для наших Господ. Ты же прекрасно знаешь, что никогда не следует рисковать до такой степени, что в таких случаях посылают верующего, дабы убедиться, нет ли западни… А в Дю Паллар даже ты никого не знаешь. У меня плохое предчувствие.
Я попытался успокоить тетю. Я буду делать всё, что смогу, я обещаю. При каждом раздвоении или сужении дороги я буду идти вперед; при каждой остановке добрый человек не войдет ни в один дом, пока я сам не проверю его безопасность. Но он, Гийом, внезапно преобразился. Он не просто поднялся с лавки и подошел к гаснущему жару. В его глазах с кругами от усталости, в его серьезном лице я внезапно увидел отражение - дрожащее, постаревшее, но непоколебимо верное - утраченного лица его брата Берната. Гийом Белибаст вновь объяснил ясным голосом, что если пришел его час, и Отец Небесный призывает его, то ему не следует уклоняться. Он не может нарушить данного обещания. Тогда, чтобы достойно попрощаться с Монсеньором, который покидал дом, старая верующая бросилась перед ним на колени и совершила melhorier.
- Я буду молиться Богу за Вас, чтобы Он соделал из Вас добрую христианку и привел Вас к счастливому концу.
Чуть позже, по дороге, когда перед нами дымились белые клочья тумана от Эбре, я не смог удержаться, чтобы не заметить Арноту Бэйлю, что нам не так-то легко доверять ему:
- Арнот, я не знаю, можно ли на тебя рассчитывать. Наша тетя Мерсенда, старшая из наших родственниц, наиболее опытная в том, что касается Несчастья, весьма настойчиво отговаривала нас от этого путешествия, потому что она чует какую-то западню, из которой Монсеньор может не выбраться. Я попытался ее разубедить, как и Монсеньор, который продемонстрировал великое мужество.
Арнот повернул ко мне свое красивое смуглое лицо, дружески прищурил ясные глаза:
- Пейре, знай, что ты не раскаешься в том, что доверился мне…
На вторую ночь мы миновали Аско, и провели ее в той самой корчме, где я так часто бывал со своими товарищами-пастухами, когда мы спешили на зимние пастбища между Фликсом и Тортозой, в те времена, когда в овчарнях меня ждала смуглянка. Несмотря на ясные глаза Арнота Бэйля, глаза, так похожие на глаза его матери Себелии, слова тети Мерсенды все не шли у меня из головы. Нам с Гийомом достаточно было перекинуться парой слов по этому поводу. Я купил вина, много вина, разных вин, крепких, которые безжалостно смешал. Я знал их, эти местные вина. Я подавал Арноту чашу за чашей. Он пил, не отказываясь. В течение всего нашего длительного ужина я пил вместе с ним, не теряя над собой контроля. Чем больше оживлялась наша беседа, тем больше мы пили. Вот уже и мой юный кузен Марти почувствовал себя дурно и вышел. Один Гийом Белибаст сидел прямо и достойно, только его взгляд странно блестел. Что же до Арнота Бэйля, то я видел, что он все больше наваливается на стол. Он попытался встать. И растянулся во весь рост.
Тогда я поднял его и оттащил под руки в комнату, где мы вчетвером ночевали. Как только я его отпустил, он зашатался, и стал рыться в штанах, как если бы хотел помочиться прямо на изголовье ложа. Я снова подхватил его - он был не слишком тяжелым - и вынес его наружу, где веяло свежестью. Когда он облегчался перед корчмой, я все поддерживал его, а потом, прижавшись к его плечу и смешивая свой запах с его пьяным угаром, забормотал осипшим голосом в наступившей тишине, предлагая ему подлую сделку…
- Арнот, знаешь, что нам следует сделать, тебе и мне? Отведем этого еретика в Сабартес, и там его арестуют. Я уверен, что нам дадут хорошую награду, как минимум пятьдесят турнуских ливров, а то и сто. И для нас окончатся все заботы!
Но Арнот с достоинством пьяного отверг мое предложение и стал клясться всем святым, что он предпочитает провести всю оставшуюся жизнь в нищете, чем предать доброго христианина и погубить свою душу. Я толчком повернул его к себе, направил к дверям таверны, дотащил до комнаты, где он опять свалился. Тогда, молча, я уложил его, снял с него башмаки и камзол, все это аккуратно сложил, натянул на него одеяло и подоткнул, как хороший отец, а он все это время смотрел на меня мутным взглядом. Потом, когда зашел Гийом Белибаст, поддерживая моего младшего кузена Марти, я сказал ему с облегчением:
- Если он так пьян, как кажется, то он нас не предаст.
- Но так ли он пьян, как кажется? - спросил Гийом.
На следующий день мы пересекли Эбре на пароме Фликса, и поневоле меня охватили чувства и воспоминания. В утреннем свете сарацинский город золотился теми же красками. На воде отражались все те же темные блики, они дрожали и мерцали. Но человек, управлявший паромом, был уже другим. Я сказал об этом Арноту Бэйлю, когда тяжелая лодка появилась перед нами, чтобы взять нас на борт и высадить на набережную города. Высадившись на землю, он споткнулся, как если бы у него отпала подошва. Я подхватил его под руку, точно так же, как и намедни, и под насмешливым взглядом кузена Арнота (Гийом Белибаст, казалось, был погружен в свои мысли и ничего не замечал) я спросил Арнота Бэйля, помнит ли он, кто уложил его вчера вечером спать. Он обратил на меня свой ясный взор и ответил, что это был не кто иной, как он сам. Тогда я легонько встряхнул его за рукав:
- Ах, друг мой, если бы ты был в состоянии это сделать…
Потом, поднимаясь по центральной улице города Фликс, я рассказал ему, что где-то с десяток лет тому, в те времена, когда я пытался наладить жизнь в этих краях, и был в отчаянии, что никогда уже не встречу добрых людей, был один сарацин, который управлял паромом через Эбре. Однажды, благодаря этому сарацину, я смог связаться с добрым христианином. Это был старый человек, который ждал меня на том берегу реки. И я рассказал ему, Арноту, я ему рассказал. Как этот старый человек, чтобы я признал его, просто сказал мне, что он хочет помолиться Отцу Небесному. И как благодаря доброму человеку Раймонду из Тулузы я затем встретил доброго человека Гийома Белибаста, называемого Пейре Пеншенье. А потом всех наших - и снова обрел надежду. Арнот слушал меня с тем блеском в глазах, который мне всегда нравился. Невольно он сжал мою руку. Жестом подбородка я указал ему на Гийома Белибаста, шедшего в нескольких шагах впереди - маленькую, смуглую, коренастую фигуру. Я помнил, еще с тех времен, когда мы были совсем молодыми, что сила его упрямства напоминала мне бычка. Гийом Белибаст. Каким бы он ни был недостойным и падшим - чего Арнот никогда не знал - у нас не было никого, кроме него. И этих добрых людей из гор, к которым мы, возможно, тщетно, так стремились.
Во Фликсе мы поднялись до самого дома Понса Ортола, моего кума, который, казалось, был счастлив видеть меня и моих товарищей. Он упросил нас остаться пообедать, а его жена подала нам чудесный суп - однако, он был немного жирный, и Гийом не осмелился его попробовать, сославшись на нездоровье. Гостеприимному хозяину я сунул в руку несколько жакинских су для моего крестника, маленького Пейре, который уже стал красивым мальчиком семи или восьми лет. Я пообещал ему в следующий свой приход принести красивого белого ягненка. Ребенок захлопал в ладоши.
Вечером мы предпочли остановиться на ночь в Саррока, недалеко от Лльейда. Всю дорогу туда Гийом Белибаст шел рядом с Арнотом Бэйлем, рассказывая ему о вере добрых людей. Растительность становилась все беднее, земля все более коричневее, а местность все более скалистой. Вдалеке, в белеющем горизонте, виднелся острый силуэт города Лльейда, его башни и большой сарацинский дворец. А я с тех пор, как ко мне вернулся образ доброго человека Раймонда в волнах переправы через Эбре, ощущал в сердце какое-то странное предчувствие.
Из Саррока, где мы, наконец, смогли хорошо отдохнуть, мы отправились ранним утром, чтобы попасть в город Лльейда к середине дня. Нам нужно было время, чтобы купить провизию - ведь не идти же с пустыми руками к доброй Эсперте Сервель. Она жила у начала моста, в пригороде, жмущемся на узкой полоске ровной земли между рекой и городскими укреплениями, в квартале бедных ремесленников, над которым возвышалась скала с короной из крыш и башен. Мост находился в начале дороги, которая, позади нас, пересекала бесконечную ровную долину и, как мне было известно, вела прямо через далекие нагромаждения песчаника в Кастельданс. Переходя огромную Сегре через старый трясущийся мост, я обернулся на минуту, чтобы посмотреть на юго-восток, где дымилась серая равнина. Я поискал глазами линию холмов. Я все думал, сможем ли мы следующей зимой, я и мой брат Жоан, и дальше мирно жить в Замке ослов с нашими овцами, или нужно будет заботиться о том, как восстанавливать нашу Церковь, в Морелье, или еще дальше, в новом убежище. Но пока я терзался этими преждевременными рассуждениями - ведь еще не пришло время строить планы, нужно было прежде добраться в Дю Паллар - другая мысль, мимолетная, пронзила меня и вселила в меня еще больше сил. Мысль о жизни, когда Раймонде больше не придется выдавать себя за жену гребенщика.
Но вначале мне следовало самому попытаться выяснить, как там дома у Эсперты Сервель, чтобы удостовериться, что не произошло никакого несчастья, и это место не находится под надзором. Когда добрая верующая поняла, что к ней в дом придет добрый человек Гийом Белибаст, ее обуяли такие чувства, что она горячо меня обняла. С тех пор, как были живы ее бедный муж кузнец и добрый человек Раймонд из Тулузы, она больше не видела добрых христиан - ни Монсеньора Морельи, ни кого другого. Чуть позже, за ее столом, Гийом благословил хлеб и раздал всем гостям. Очарованная Эсперта сказала, что будет хранить его до нашего возвращения, этот хлеб, благословленный добрыми людьми, которого ей так не хватало, и что по нашем возвращении добрый человек должен научить ее дочь Матеву, уже достаточно взрослую, чтобы стать доброй верующей, совершать melhorier.
Весь вечер мы были одни - Гийом Белибаст, я и две женщины. Оба Арнота ушли развлечься в город, как все юноши, любящие большие шумные города. И тогда старая Эсперта Сервель вложила весь жар своего сердца в то, чтобы выразить доброму человеку свою веру доброй верующей. Она встала перед ним на колени и попросила его молиться за нее Отцу Небесному, чтоб Он сделал ее доброй христианкой и привел к счастливому концу. Стоя за ней в тени, как неподвижная удлиненная фигура, опершаяся о стену бедного дома, юная Матева смотрела на это большими безмятежными глазами. А потом Гийом Белибаст для них обеих - и также для меня - сказал доброе слово и проповедовал Евангелие.
ДОЛЯ ОГНЯ
1321 - 1323.
Если ты раскаешься в том, что сделал против меня, то я приму тебя, и тогда мы оба бросимся вниз с этой башни. И сразу же моя душа и твоя поднимутся к Отцу Небесному, где троны и короны уготованы для нас. И сорок восемь ангелов, несущие золотые короны, украшенные драгоценными каменьями, явятся за нами, чтобы препроводить нас к Отцу…
Гийом Белибаст
ГЛАВА 39
ПЕЙРЕ МАУРИ - МАРТ-АПРЕЛЬ 1321 ГОДА.
БЕСЕЙТЕ, ЛЛЬЕЙДА
На следующий день Пейре Маури сказал мне: «И как Вы провели ночь?» -«Хорошо, - ответил я.- Ведь мы пили хорошее вино». Он мне сказал тогда: «И о чем мы говорили?» Я ответил, что не помню, а еретик меня спросил: «А кто Вас уложил в постель, раздел и разул?» Я ответил, что это был я сам, и еретик сказал тогда: «О, мой друг, так значит, Вы были в состоянии это сделать!»
Показания Арнота Сикре перед Жаком Фурнье, октябрь 1321 года
В тот первый вечер мы остановились в Бесейте, потому что не могли предпринять такое путешествие, не повидавшись со славной тетей Мерсендой и не попрощавшись с нею. Солнце стояло еще высоко, когда мы уже были вблизи первых оливковых рощ и фруктовых деревьев в цвету, между которыми бродило несколько овец. Мы быстро спустились с гор Морельи по большой дороге, мимо хуторов из грубого камня, где лаяли собаки. Но воздух здесь был более мягким. Говорили, что ледяной ветер остается узником суровых скал Сьерра Маэстра. Широкая долина Бесейте дышала весной. Мы, четверо путешественников, остановились на минуту, глядя, как город, весь золотистый в вечернем сиянии, показывается на высоком холме с мягкими очертаниями. Мы вместе прошли через укрепленные ворота, и на главной площади наняли стол и кров у Пейре Приора, владельца местного гостиного двора. Испробовав разнообразных кушаний, мой кузен Арнот и я одни направились к нашей тете Мерсенде, оставив Гийома Белибаста и Арнота Бэйля общаться за кувшином горячего вина. Это была простая мера предосторожности. В общем, все шло, как планировалось, и вскоре мы постучались в двери старой Мерсенды, где наткнулись на эту крупную, угловатую и чернявую женщину со сварливым характером, от которой следовало максимально защищать доброго человека: нашу кузину Жоану. Я был уверен, что ее угрозы - это только слова, но, как говорится, не следует искушать дьявола, и уж, конечно, это было не самое лучшее время привлекать внимание всего города каким-нибудь скандалом. Приоткрыв двери, Жоана приветствовала меня воплем: «А вот и ты! Lo bacalar eretge! Старый еретический холостяк!» Смеясь, я сказал ей, что даже если бы она не была моей кузиной, я предпочел бы тысячу раз умереть старым холостяком, чем жениться на ней, и проследовал в дом за юным Марти. Ведь мне надо было поговорить с тетей Мерсендой. Жоана на продолжении беседы не настаивала, и вернулась к своим горшкам и мискам.
Поздно ночью в Бесейте, после хорошего постного ужина у нашего хозяина таверны, мы вновь разделились. Оба Арнота, Бэйль и Марти, пошли спать в большую комнату постоялого двора, а я проводил Гийома к тете Мерсенде. Как мы уговорились прежде, добрая верующая отослала свою дочь к себе как можно раньше, ссылаясь на усталость. И она осталась одна у своего очага. Она открыла нам, едва мы коснулись дверей.
Всю ночь продолжался их разговор. До самых утренних петухов. У меня не было сил так долго бодрствовать. Я устроился на тюфяке в комнате; через открытую дверь я слышал приглушенные голоса. Они были озабочены, однако я спал. Утром, когда я, все еще сонный, подошел к ним, то застал их обоих, доброго человека и его старую верующую, с совершенно расстроенными лицами. Мерсенда повернулась ко мне, взяла за руку:
- Пейре, я боюсь. Такое путешествие всегда плохо кончалось для наших Господ. Ты же прекрасно знаешь, что никогда не следует рисковать до такой степени, что в таких случаях посылают верующего, дабы убедиться, нет ли западни… А в Дю Паллар даже ты никого не знаешь. У меня плохое предчувствие.
Я попытался успокоить тетю. Я буду делать всё, что смогу, я обещаю. При каждом раздвоении или сужении дороги я буду идти вперед; при каждой остановке добрый человек не войдет ни в один дом, пока я сам не проверю его безопасность. Но он, Гийом, внезапно преобразился. Он не просто поднялся с лавки и подошел к гаснущему жару. В его глазах с кругами от усталости, в его серьезном лице я внезапно увидел отражение - дрожащее, постаревшее, но непоколебимо верное - утраченного лица его брата Берната. Гийом Белибаст вновь объяснил ясным голосом, что если пришел его час, и Отец Небесный призывает его, то ему не следует уклоняться. Он не может нарушить данного обещания. Тогда, чтобы достойно попрощаться с Монсеньором, который покидал дом, старая верующая бросилась перед ним на колени и совершила melhorier.
- Я буду молиться Богу за Вас, чтобы Он соделал из Вас добрую христианку и привел Вас к счастливому концу.
Чуть позже, по дороге, когда перед нами дымились белые клочья тумана от Эбре, я не смог удержаться, чтобы не заметить Арноту Бэйлю, что нам не так-то легко доверять ему:
- Арнот, я не знаю, можно ли на тебя рассчитывать. Наша тетя Мерсенда, старшая из наших родственниц, наиболее опытная в том, что касается Несчастья, весьма настойчиво отговаривала нас от этого путешествия, потому что она чует какую-то западню, из которой Монсеньор может не выбраться. Я попытался ее разубедить, как и Монсеньор, который продемонстрировал великое мужество.
Арнот повернул ко мне свое красивое смуглое лицо, дружески прищурил ясные глаза:
- Пейре, знай, что ты не раскаешься в том, что доверился мне…
На вторую ночь мы миновали Аско, и провели ее в той самой корчме, где я так часто бывал со своими товарищами-пастухами, когда мы спешили на зимние пастбища между Фликсом и Тортозой, в те времена, когда в овчарнях меня ждала смуглянка. Несмотря на ясные глаза Арнота Бэйля, глаза, так похожие на глаза его матери Себелии, слова тети Мерсенды все не шли у меня из головы. Нам с Гийомом достаточно было перекинуться парой слов по этому поводу. Я купил вина, много вина, разных вин, крепких, которые безжалостно смешал. Я знал их, эти местные вина. Я подавал Арноту чашу за чашей. Он пил, не отказываясь. В течение всего нашего длительного ужина я пил вместе с ним, не теряя над собой контроля. Чем больше оживлялась наша беседа, тем больше мы пили. Вот уже и мой юный кузен Марти почувствовал себя дурно и вышел. Один Гийом Белибаст сидел прямо и достойно, только его взгляд странно блестел. Что же до Арнота Бэйля, то я видел, что он все больше наваливается на стол. Он попытался встать. И растянулся во весь рост.
Тогда я поднял его и оттащил под руки в комнату, где мы вчетвером ночевали. Как только я его отпустил, он зашатался, и стал рыться в штанах, как если бы хотел помочиться прямо на изголовье ложа. Я снова подхватил его - он был не слишком тяжелым - и вынес его наружу, где веяло свежестью. Когда он облегчался перед корчмой, я все поддерживал его, а потом, прижавшись к его плечу и смешивая свой запах с его пьяным угаром, забормотал осипшим голосом в наступившей тишине, предлагая ему подлую сделку…
- Арнот, знаешь, что нам следует сделать, тебе и мне? Отведем этого еретика в Сабартес, и там его арестуют. Я уверен, что нам дадут хорошую награду, как минимум пятьдесят турнуских ливров, а то и сто. И для нас окончатся все заботы!
Но Арнот с достоинством пьяного отверг мое предложение и стал клясться всем святым, что он предпочитает провести всю оставшуюся жизнь в нищете, чем предать доброго христианина и погубить свою душу. Я толчком повернул его к себе, направил к дверям таверны, дотащил до комнаты, где он опять свалился. Тогда, молча, я уложил его, снял с него башмаки и камзол, все это аккуратно сложил, натянул на него одеяло и подоткнул, как хороший отец, а он все это время смотрел на меня мутным взглядом. Потом, когда зашел Гийом Белибаст, поддерживая моего младшего кузена Марти, я сказал ему с облегчением:
- Если он так пьян, как кажется, то он нас не предаст.
- Но так ли он пьян, как кажется? - спросил Гийом.
На следующий день мы пересекли Эбре на пароме Фликса, и поневоле меня охватили чувства и воспоминания. В утреннем свете сарацинский город золотился теми же красками. На воде отражались все те же темные блики, они дрожали и мерцали. Но человек, управлявший паромом, был уже другим. Я сказал об этом Арноту Бэйлю, когда тяжелая лодка появилась перед нами, чтобы взять нас на борт и высадить на набережную города. Высадившись на землю, он споткнулся, как если бы у него отпала подошва. Я подхватил его под руку, точно так же, как и намедни, и под насмешливым взглядом кузена Арнота (Гийом Белибаст, казалось, был погружен в свои мысли и ничего не замечал) я спросил Арнота Бэйля, помнит ли он, кто уложил его вчера вечером спать. Он обратил на меня свой ясный взор и ответил, что это был не кто иной, как он сам. Тогда я легонько встряхнул его за рукав:
- Ах, друг мой, если бы ты был в состоянии это сделать…
Потом, поднимаясь по центральной улице города Фликс, я рассказал ему, что где-то с десяток лет тому, в те времена, когда я пытался наладить жизнь в этих краях, и был в отчаянии, что никогда уже не встречу добрых людей, был один сарацин, который управлял паромом через Эбре. Однажды, благодаря этому сарацину, я смог связаться с добрым христианином. Это был старый человек, который ждал меня на том берегу реки. И я рассказал ему, Арноту, я ему рассказал. Как этот старый человек, чтобы я признал его, просто сказал мне, что он хочет помолиться Отцу Небесному. И как благодаря доброму человеку Раймонду из Тулузы я затем встретил доброго человека Гийома Белибаста, называемого Пейре Пеншенье. А потом всех наших - и снова обрел надежду. Арнот слушал меня с тем блеском в глазах, который мне всегда нравился. Невольно он сжал мою руку. Жестом подбородка я указал ему на Гийома Белибаста, шедшего в нескольких шагах впереди - маленькую, смуглую, коренастую фигуру. Я помнил, еще с тех времен, когда мы были совсем молодыми, что сила его упрямства напоминала мне бычка. Гийом Белибаст. Каким бы он ни был недостойным и падшим - чего Арнот никогда не знал - у нас не было никого, кроме него. И этих добрых людей из гор, к которым мы, возможно, тщетно, так стремились.
Во Фликсе мы поднялись до самого дома Понса Ортола, моего кума, который, казалось, был счастлив видеть меня и моих товарищей. Он упросил нас остаться пообедать, а его жена подала нам чудесный суп - однако, он был немного жирный, и Гийом не осмелился его попробовать, сославшись на нездоровье. Гостеприимному хозяину я сунул в руку несколько жакинских су для моего крестника, маленького Пейре, который уже стал красивым мальчиком семи или восьми лет. Я пообещал ему в следующий свой приход принести красивого белого ягненка. Ребенок захлопал в ладоши.
Вечером мы предпочли остановиться на ночь в Саррока, недалеко от Лльейда. Всю дорогу туда Гийом Белибаст шел рядом с Арнотом Бэйлем, рассказывая ему о вере добрых людей. Растительность становилась все беднее, земля все более коричневее, а местность все более скалистой. Вдалеке, в белеющем горизонте, виднелся острый силуэт города Лльейда, его башни и большой сарацинский дворец. А я с тех пор, как ко мне вернулся образ доброго человека Раймонда в волнах переправы через Эбре, ощущал в сердце какое-то странное предчувствие.
Из Саррока, где мы, наконец, смогли хорошо отдохнуть, мы отправились ранним утром, чтобы попасть в город Лльейда к середине дня. Нам нужно было время, чтобы купить провизию - ведь не идти же с пустыми руками к доброй Эсперте Сервель. Она жила у начала моста, в пригороде, жмущемся на узкой полоске ровной земли между рекой и городскими укреплениями, в квартале бедных ремесленников, над которым возвышалась скала с короной из крыш и башен. Мост находился в начале дороги, которая, позади нас, пересекала бесконечную ровную долину и, как мне было известно, вела прямо через далекие нагромаждения песчаника в Кастельданс. Переходя огромную Сегре через старый трясущийся мост, я обернулся на минуту, чтобы посмотреть на юго-восток, где дымилась серая равнина. Я поискал глазами линию холмов. Я все думал, сможем ли мы следующей зимой, я и мой брат Жоан, и дальше мирно жить в Замке ослов с нашими овцами, или нужно будет заботиться о том, как восстанавливать нашу Церковь, в Морелье, или еще дальше, в новом убежище. Но пока я терзался этими преждевременными рассуждениями - ведь еще не пришло время строить планы, нужно было прежде добраться в Дю Паллар - другая мысль, мимолетная, пронзила меня и вселила в меня еще больше сил. Мысль о жизни, когда Раймонде больше не придется выдавать себя за жену гребенщика.
Но вначале мне следовало самому попытаться выяснить, как там дома у Эсперты Сервель, чтобы удостовериться, что не произошло никакого несчастья, и это место не находится под надзором. Когда добрая верующая поняла, что к ней в дом придет добрый человек Гийом Белибаст, ее обуяли такие чувства, что она горячо меня обняла. С тех пор, как были живы ее бедный муж кузнец и добрый человек Раймонд из Тулузы, она больше не видела добрых христиан - ни Монсеньора Морельи, ни кого другого. Чуть позже, за ее столом, Гийом благословил хлеб и раздал всем гостям. Очарованная Эсперта сказала, что будет хранить его до нашего возвращения, этот хлеб, благословленный добрыми людьми, которого ей так не хватало, и что по нашем возвращении добрый человек должен научить ее дочь Матеву, уже достаточно взрослую, чтобы стать доброй верующей, совершать melhorier.
Весь вечер мы были одни - Гийом Белибаст, я и две женщины. Оба Арнота ушли развлечься в город, как все юноши, любящие большие шумные города. И тогда старая Эсперта Сервель вложила весь жар своего сердца в то, чтобы выразить доброму человеку свою веру доброй верующей. Она встала перед ним на колени и попросила его молиться за нее Отцу Небесному, чтоб Он сделал ее доброй христианкой и привел к счастливому концу. Стоя за ней в тени, как неподвижная удлиненная фигура, опершаяся о стену бедного дома, юная Матева смотрела на это большими безмятежными глазами. А потом Гийом Белибаст для них обеих - и также для меня - сказал доброе слово и проповедовал Евангелие.