Сарацинские города. Часть 2, глава 38
ГЛАВА 38
ПЕЙРЕ МАУРИ - МОРЕЛЬЯ, КОНЕЦ МАРТА 1321 ГОДА.
Я сказал [еретику]: не переживайте из-за этой ворожбы, она не имеет никакого значения. Он ответил мне, что вполне возможно, что она и не имеет никакого значения, но его отец, еще раньше, очень хорошо разбирался в таких вещах. Я ответил ему, что если у него не лежит сердце к этому путешествию, то он может и не идти. Он сказал, что раз он уже вновь пообещал это Арноту Бэйлю, то пойдет в любом случае; и добавил, что если Бог, его Отец, призывает его, значит, пришел час идти к Нему…
Показания Пейре Маури перед Жаком Фурнье (июнь 1324 года)
На следущей неделе Жоан вернулся со мной в овчарни на равнине, и долечивался тем, что заботился о ягнятах и их матерях. Это самое лучшее из лекарств. Очень быстро он снова окреп, твердо стоял на ногах, на его лице играла новая улыбка. Можно сказать, что черты его лица разгладились, а длинный шрам спрятался под вернувшимся загаром. Он ел с аппетитом двадцатилетнего людоеда. Я же, видя, что зима заканчивается, дни становятся длиннее, а первые вернувшиеся с зимовья птицы вещуют весну, жил с легким сердцем, и мне даже казалось, что я вновь обрел своего брата. И, разумеется, когда он был в состоянии выслушать меня, то все объяснил ему. Я рассказал ему о нашей новой надежде, гнездящейся на высотах Дю Паллар, и впервые за долгое время он смотрел на меня с интересом, как если бы перспективы будущего нашей Церкви разбили стену его равнодушия. Когда он пошел со мной в Сан Матео, то там мы, все вместе, открыто, в кругу семьи, обсуждали наши планы. Мой брат Жоан вновь стал внимательным и благорасположенным добрым верующим. Мало того, я констатировал с некоторым изумлением, что отношения между Жоаном и Арнотом Бэйлем становились все более и более теплыми. Конечно же, как и для меня, он был молодым человеком, принесшим нам хорошие вести, посланцем судьбы. Однажды вечером, в канун весны, когда впервые подул теплый ветерок, я был поражен тем, что застал своего брата, который, прислонясь к стене двора, пытался объяснить Арноту основные начала нашей веры, как если бы трагически прерванное обучение у доброго человека Раймонда не покидало его памяти, и особенно, сердца. В душе я поблагодарил нашего покойного отца. Оставайтесь верными, Жоан. И мы остались верными. И Жоан вновь обрел надежду. И может быть, уже недалек тот день, когда он вновь будет слушать слово добрых людей.
Но вот вся подготовка была завершена. В середине Великого Поста я должен отправиться в путь с дядей Пейре Маури, моим кузеном Арнотом Марти и Арнотом Бэйлем. Мы сделаем первую остановку в Морелье, в доме Монсеньора, который сам заключит, в присутствии нашего дяди, главы нашей семьи, предварительный брачный контракт между Арнотом Марти и Раймондой Бэйль. Потом, когда мой дядя вернется в Сан Матео, двое молодых людей и я отправимся в дорогу с Монсеньором, чтобы охранять его до самого Дю Паллар, куда, если Бог так захочет, мы доберемся за несколько дней. Как бы там ни было, это должно быть до Пасхи, которую мы отпразднуем как следует у тети Арнота Бэйля вместе с тремя добрыми людьми.
Мой брат Жоан хотел идти с нами. Попробовать свои возобновленные силы на горных дорогах. Когда тают снега. Пойти к добрым людям. Разделить с нами опасность и надежду. Но его место было на пастбищах, он это знал. Ему придется одному заняться всеми нашими животными, подготовиться к летним выпасам, куда мы пойдем вместе после моего возвращения. Это был хороший план.
Однако за неделю до предполагаемой даты нашего отбытия дядя Пейре прибыл в овчарни с посланием от Гийома Белибаста. Монсеньор звал меня. Он хотел срочно поговорить со мной, по безотлагательному делу. Я был слегка раздосадован. Неужели это на самом деле не может подождать еще с неделю? Я заявил дяде, что не смогу сделать даже малейшего перерыва в работе, пока полностью не подготовлюсь к отбытию, потому что не хочу обременять Жоана непосильной нагрузкой. Если я оставлю все и пойду в Морелью, мы рискуем потерять самых маленьких ягнят. Дядя сказал «хорошо» и пожал плечами. Он знал не больше моего. Тогда я ему предложил попросить Монсеньора, чтобы он сам пришел в Сан Матео, если уж так хочет поговорить со мной. Он не связан отарой, ему легче путешествовать. Потом я больше не думал об этом.
В назначенный день нашого общего отбытия, когда я прибыл в дом в Сан Матео со своими пожитками и хорошими башмаками для ходьбы, дядя Пейре сказал мне, улыбаясь, что добрый человек обиделся на мой ответ: он сказал, что каждый, конечно, может поступать по-своему и не особенно заботиться о других. И что вот если бы он так пренебрежительно поступал с людьми, нуждающимися в том, чтобы видеть его у своего смертного ложа, то он мог бы и не застать их в живых. Я тоже улыбнулся обидам Гийома, спрашивая себя, неужели там было что-то такое важное и срочное, чем он хотел поделиться со мной.
Но у меня не было времени думать об этом долго, потому что все мы были заняты последними приготовлениями к большому путешествию. Парадом командовала тетя Гильельма. В котомку своего брата она положила прекрасный рыбный паштет, чтобы он передал его Монсеньору в дорогу; своему сыну Арноту она дала заботливо сложенную самую красивую рубаху из чистого льна. И всем нам она посоветовала вести себя не как дикие пастухи с гор, а постараться произвести хорошее впечатление на именитую семью Арнота Бэйля. Я пригляделся к моему кузену Арноту. Молодой человек с приятной внешностью. Настоящий Маури: с крупными скулами, открытым лицом, прямым взглядом. Я громко сказал, что с такой статью цвет его рубахи мало будет значить для невесты. Затем, после всех этих приготовлений, тетя подошла ко мне, опустив глаза, с выразительной улыбкой раскаяния на лице, которая меня не совсем убедила, взяла меня за руки и увела во двор. Я заранее знал, что она хочет сказать, но все же терпеливо ее выслушал. Потом я простил ей ее греховные намерения, которые меня так расстроили, и сказал ей, что попрошу Монсеньора Морельи и господ из Дю Паллар, если их встречу, молиться за нее. Я ей это обещал. Когда уходишь в такое долгое путешествие, когда большая опасность подстерегает на каждом шагу, не стоит расставаться с близкими, предварительно не примирившись с ними.
Когда мы прибыли в Морелью, то в полумраке мастерской гребенщика один за другим обменялись с добрым человеком caretas. Первым, конечно, мой дядя Пейре. Потом я, как старший из его племянников. И, наконец, оба Арнота, Арнот Бэйль и Арнот Марти, полные усердия. Но я, прежде всего, отметил, что Гийом Белибаст ищет взглядом меня.
Я тоже ответил ему взглядом. Когда мы поднялись на второй этаж и приветствовали Раймонду и Комдорс, я оставил своих товарищей утолять жажду в фоганье и общаться с женщинами, а сам спустился к доброму человеку в его мастерскую.
- Я ведь хотел твоего совета по поводу этого путешествия, - резко сказал он мне. - У меня есть очень большие причины для беспокойства.
Его глаза глядели на меня, не мигая. Я спросил, что его так встревожило. Тогда он объяснил: ему пришло в голову проконсультироваться о возможном исходе нашего путешествия у соседа, по имени Гальян, брата хозяйки дома, который немного занимался гаданием. Мой старый друг говорил нерешительно. Он хмурил брови, как будто его обсели тревожные мысли:
- Ну, хорошо, очевидно, для меня будет большая опасность в этом путешествии. Только для меня одного. Он сказал, что я не вернусь.
- Почему ты ему веришь?
То, чего он боялся, было удивительным суеверием, которое изрек Гальян: он отмерил башмаком Гийома точное расстояние от очага до внешних дверей дома. И вышло так, что последний башмак сильно перевесился за порог. Это означало, что Гийом не вернется, если предпримет это путешествие. Я пожал плечами.
- Это просто означает, что двери твоего дома расположены или чуть ближе или чуть дальше…
- Послушай! - прервал меня Гийом. - Это не так просто. Он тоже самое проделал с башмаком Раймонды, а у нее ступня такая же по размеру, как и моя. А ее башмак точно уперся в порог. Это значит, что если бы пошла Раймонда, то она, без сомнения, вернулась бы в Морелью. Не скрою от тебя, что я боюсь пускаться в это путешествие. Именно потому я нуждался в твоем совете, пока еще не слишком поздно.
Моим первым ответом было воззвание к его разуму:
- Ты не должен давать захватить себя подобным бредням. Эта галиматья еще ничего не значит: какие-то испанские или сарацинские предрассудки! Вспомни, как еще осенью предсказатель заявил, что к нам вернется Раймонд Изаура, а не Арнот Бэйль - а ведь вышло совсем наоборот!
- Не стоит над всем так смеяться, Пейре. Мой отец хорошо разбирался в таких вещах, он умел разгадывать знаки…
Ну, я, конечно, не мог соперничать в этой области с Эн Белибастом, патриархом из Кюбьер, который произвел на меня такое впечатление, еще когда я был молодым человеком в Арке. К тому же, мне передалось беспокойство Гийома:
- В любом случае, и сейчас не поздно, Гийом. Это только от тебя зависит, идти или нет. Если тебе не по душе это путешествие - не иди.
Наступило тяжелое молчание. Потом я продолжил:
- Что же до добрых христиан из Дю Паллар, то, может быть, я сумею их убедить придти сюда и сам их препровожу.
Но Гийом Белибаст отбросил искушение:
- Нет, я не могу так поступить с Арнотом. Я уже общал ему пойти с ним к его тете. И раз я так сказал, то так оно и будет. - Он взял меня за плечи и поймал мой взгляд с немой тоской (радости мне это не прибавило) - Если Бог, Отец Мой, призывает меня, ты думаешь, что я должен пренебречь этим?
Тем же вечером в фоганье Морельи, в присутствии моего дяди Пейре Маури, главы нашего дома, Монсеньор заключил со мной, как с третьим лицом, брачный контракт между моим кузеном Арнотом Марти и Раймондой Бэйль, представленной своим братом Арнотом. Было также согласовано то, что невеста получит от тети Бэйль превосходное приданое в сто барселонских ливров, свадебные одежды и две мулицы, на которых молодые вернутся в Сан Матео; а если богатая тетя Азалаис будет расположена дать больше, то это должно отойти Арноту Бэйлю, который столько работал для того, чтобы заключить этот счастливый брак. И когда молодые люди достигли согласия, я попросил их, чтобы они дали взаимное обещание перед Монсеньором, добавив, что это обещание имеет еще большую ценность, чем если бы они поклялись на Евангелии перед епископом Памье лично. Гийом Белибаст торжественно все это одобрил. Тогда встал дядя Пейре, улыбнулся, и в свою очередь пообещал, что наш дом с честью и любовью примет сестру Арнота Бэйля.
На следующее утро мы отправились в дорогу, в большое путешествие. Поскольку добрый человек в последнее время не слишком много ходил пешком, мы, предвидя раннюю весну, рискнули идти в снежное время и непогоду в горы, договорившись, что будем делать время от времени небольшие остановки. За неделю, может быть, больше, мы рассчитывали достичь нашей цели. За первый день мы намеревались дойти до Бесейте.
В полумраке мастерской гребенщика мы попрощались друг с другом. На нас были длинные плащи из коричневого драпа, наши лучшие капюшоны, в руках посохи и котомки на ремнях. Гийом Белибаст и я были, конечно, обуты в хорошие башмаки, которые я не так давно купил у молодого башмачника Арнота Бэйля, и я их ему показал и засмеялся. Однако атмосфера была тяжелой, натянутой, подобной ткани, готовой вот-вот разорваться. Наконец, дядя Пейре Маури, возвращавшийся в Сан Матео, всех нас обнял и торжественно бросился на колени перед добрым человеком, чтобы совершить melhorier. После него настал черед добрых верующих женщин. Раймонда, потом Комдорс и даже маленькая Гильельма, для которой это был первый раз. Трижды они преклонили колени перед добрым человеком, попросили его о молитве и благословении. Он, протянув над ними руку, остерегаясь их касаться, уделил им благословение Божье, и сказал, что будет молиться за них, чтобы Бог соделал их добрыми христианками и привел их к счастливому концу. Когда Раймонда поднялась, я увидел на ее глазах слезы и услышал, как она ответила слабым голосом:
- А Вас, Монсеньор, пусть Бог приведет в хорошее место и пусть Он хранит Вас…
Я почувствовал, что стоя позади меня, Арнот Бэйль вздрогнул. Я обернулся и успел заметить его взволнованный, словно испуганный взгляд, который, встретившись с моим, тут же стал мирным и спокойным. Наверху, на втором этаже, оставшийся один младенец заплакал и стал кричать, и маленькая Гильельма быстро поспешила к нему. Снаружи голубела заря. Я попрощался с дядей Пейре. Я обнял Комдорс, потом Раймонду, я сжал ее руку, я не мог ей ничего сказать. Мы ушли.
Когда заря стала фиолетовой, красавица-Морелья все еще виднелась, словно фигурка сарацинской королевы. Но мы больше не оборачивались. Мы на самом деле отправились в путь. Монсеньор покинул Морелью.