Сарацинские города. Часть 2, глава 31
ГЛАВА 31
ПЕЙРЕ МАУРИ - ДЕКАБРЬ 1319 ГОДА, МОРЕЛЬЯ
Я спросил Раймонду, желает ли она, чтобы я стал ее мужем; она мне ответила, что да, и у нас нет никаких препятствий к этому. Услышав это, еретик засмеялся и сказал, что мы хорошо сделали. И так, в том месте свершился брак между мной и Раймондой, в присутствии еретика и Гильельмы, дочери Раймонды. А потом мы все вместе поужинали угрем…
Показания Пейре Маури перед Жаком Фурнье, июнь 1324 года
Я услышал их шаги, как и ожидал, на ступенях лестницы. Они появились у перил и медленно спустились ко мне, а затем мы все вместе расселись у очага, вся семья. Гийом, Раймонда, маленькая Гильельма и я. Они не очень долго совещались вдвоем, в мастерской гребенщика. Насколько я понял, он сказал молодой женщине, что я просил его поговорить с ней. Несмотря на непонятный страх, от которого у меня слегка спирало дыхание, и с которым я ждал их появления, я абсолютно не сомневался в исходе дела. Ясно было, что это все уже решено заранее между ними. Иначе Гийом не рискнул бы делать мне такое предложение. Думаю, что без моего ведома они с Раймондой уже согласились с идеей, чтобы я на ней женился. А интересно, были ли они уверены, что я, в конце концов, приму это странное предложение? Но теперь молодая женщина появилась передо мной, опустив глаза, села напротив меня на сундук и расправила складки платья; она знала, что я смотрю на нее, как на женщину, которая может мне принадлежать.
Все эти годы я никогда не думал о Раймонде из Жюнак как о женщине, которая может стать моей женой - да, впрочем, и ни о ком другом. Раймонда Марти, жена или вдова Пикье, играла роль хозяйки дома ремесленника Пейре Пеншенье, и вся Морелья считала их законными супругами. Для верующих Сан Матео и других она была сестрой доброго человека, принявшего мученичество, верующей первого плана, тоже окруженной отражением ореола святости; той, которой было поручено отвечать за подпольное выживание Церкви. Потому я никогда даже не думал о том, чтобы смотреть на нее, как мужчина смотрит на женщину. По крайней мере, до последних месяцев, когда в моем сердце произошел такой переворот. И еще одно. Когда я узнал о тайной телесной связи между Раймондой и Монсеньором Морельи - вернее сказать, моим старым товарищем Гийомом Белибастом - то иногда, невольно, я искал глазами в ее фигуре интимную гибкость жестов, в ее манере держаться - отражение ее расположения духа, какие-то тревожащие знаки, по которым я пытался определить, до какой степени она была соблазнительницей, а до какой соблазненной, как стала из фиктивной супруги настоящей женой, желанной и обиженной, и как вообще началось подобное общение между ними.
Но теперь все причины - общий интерес нашей общины, необходимость организовать собственную жизнь, и особенно Спасение доброго человека - привели ее и меня друг к другу, и я почувствовал, что меня переполняют эмоции. Ведь Раймонда, как и Гийом, как и я, как и мы все, дочь Несчастья. Что она знала в своей жизни? Бегство, разлуку, страх и изгнание. За что можно было зацепиться, к чему могла привязаться эта несчастная женщина, кроме как к этому пропащему доброму человеку, который спасал ее от нищеты, и уже десять лет заботился о ней и о ее дочери. И я пообещал себе, что если подтвердится то, что она тоже хочет выйти за меня замуж, то я сделаю все, чтобы ее поддержать и утешить. К тому же, я все больше и больше видел в Раймонде красивую женщину, мое желание к ней росло, а чувства распирали грудь. Я уже даже начал бояться, что она скажет «нет».
Гийом Белибаст, Монсеньор, добрый человек, заговорил первым. Он сидел рядом со мной на лавке. Когда он начал говорить, предварительно откашлявшись, я заметил, что у него появился тон проповедника. Это была длинная речь, с некоторой серьезной высокопарностью в голосе. Раймонда, усевшись с дочерью напротив нас, на сундуке, упорно не поднимала глаз. Я не мог оторвать взгляда от ее рук. От двух соединенных, сжатых ладоней, которые она держала на коленях, словно две белые маленькие рыбки, выглядывавшие из-под темной ткани платья. Голос проповедника эхом звучал у меня в ушах. Плечом я чувствовал каждое его движение, и когда он набирал воздух, у меня тоже спирало дыхание:
- Брак, заключаемый попами в церквях, не стоит ничего. Брак не является таинством, за исключением того, который соединяет душу и Дух Святой в Церкви Божьей, при посредничестве добрых людей. Это не Бог, не Отец Небесный, заключает телесные браки. Однако и такой брак может быть освящен: тот, который объединяет верующих, устремленных к Добру. Ведь можно прочитать в святом Писании: «Сажайте перед воротами хорошую смокву, а не злобную колючку». И в этот святой брак добрые люди не вмешиваются, разве только для начала. Это дело верующих - заключать соглашения между собой, если они того пожелают, в присутствии добрых людей. И если они смогут жить в согласии между собой, то добрые люди будут удовлетворены. Никакого другого вмешательства в брак верующих у них нет. Пейре, Раймонда, делайте то, что вы хотите делать.
Теперь была моя очередь говорить. Признаться, я почувствовал внезапное стеснение, особенно когда наткнулся на восхищенный взгляд маленькой Гильельмы. Красивая девочка с чисто вымытыми и уложенными волосами, улыбалась, сидела подле матери. Я еще спрашивал себя, понимает ли она, что происходит, как вдруг, словно со стороны, услышал звук собственного голоса:
- Раймонда, хочешь ли ты, чтобы я стал твоим мужем?
- Да, - ответила Раймонда.
Я этого ожидал, однако спросил себя, неужели это я теперь действительно женат. Я поднялся; Раймонда тоже поднялась и стала напротив меня. Тогда я сделал надлежащий жест. Своей правой рукой я взял ее за руку, и, наконец, она на меня взглянула. От разгоревшегося очага половина ее лица раскраснелась. Ее глаза были широко раскрытыми, очень темными и блестящими. Словно глаза птички. Ее черты утратили несколько безразличную красоту, которая всегда ее будто скрывала. На меня смотрело лицо женщины, много видевшей в этой жизни. Ее взгляд был вопрошающим. Словно она хотела знать, кем я есть на самом деле. И тогда позади себя я услышал, как добрый человек засмеялся. Это был короткий смешок, но, без сомнения, радостный.
- Итак, свершилось, - сказал Гийом Белибаст. - Можно сказать, что вы хорошо поступили.
Маленькая Гильельма захлопала в ладоши. Она повязала волосы лентой. И когда Раймонда нежно, но твердо забрала от меня свою руку, я заметил, что на ней тоже праздничное платье, из плотной ткани, расшитой темно-красным, со светлыми галунами и с прорезями, откуда выглядывала теплая юбка из коричневой шерсти. Платье, делавшее ее талию стройнее и подчеркивавшее округлость бедер. Я смотрел, как она отошла по другую сторону очага, чтобы накрыть на стол вместе с дочерью. Красивая ткань вуали дрожала на ее плечах. Здесь я один был одет, как пастух, в тяжелый обычный камзол без всякого изящества. На лавке возле дверей я бросил широкий плащ из коричневой холстины, весь пропахший овцами и всеми горными ветрами. Я ведь не знал, как обернется моя жизнь.
Ужин был более молчаливым, чем обычно. Добрый человек торжественно благословил хлеб и раздал нам. Потом мы все вместе поели из одной миски угря, которого Раймонда долго варила с одной ей известными травами. Наконец, девочка, чуть не лопаясь от гордости, принесла большое блюдо с маленькими круглыми пирожными, которые она сама спекла из муки, оливкового масла и меда, а потом украсила изюмом. Она бросила на меня пронзительный взгляд перед тем, как спросить одобрения матери. Этим вечером добрый человек не проповедовал. Раньше, чем обычно, он удалился в свою комнату, чтобы совершать молитвы, а я остался с Раймондой и ее дочерью, которые стали стелить постель в фоганье около очага. Той ночью девочка не спала в комнате матери.
Той ночью я впервые попал в эту вторую комнату, пропитанную женственными запахами. Молодая женщина вошла туда первой, неся калель в руке. Я встретил ее у ложа, одетую в длинную рубаху. И той холодной зимней ночью, когда события сменяли друг друга как мячики в руках жонглера, я очень быстро стал мужем Раймонды. Она ни в чем мне не отказала. Она предложила мне себя, открылась передо мной без стеснения. А я старался быть терпеливым, мягким, нежным, и, лаская шелковую округлость ее бедра, думал, что если Бог так захочет, то нас, возможно, ждут счастливые дни.
Поздно ночью, когда я еще не спал, я услышал, как за перегородкой скрипнуло ложе Гийома Белибаста. Затем тяжелый стук, из чего я понял, что добрый человек упал на колени - а потом его голос, произносящий ночную молитву.
На следующее утро, когда занялся поздний зимний день, я встал в хорошем расположении духа и радостный. Моя голова была полна планов, которые я надеялся позже обсудить с Гийомом. Я встретил его у очага, где Раймонда пыталась развести огонь. Его мрачная фигура показалась мне более сгорбленной, чем обычно, и он повернул ко мне усталое лицо. Я, не дуя в ус, спросил его, думает ли он долго оставаться в Морелье. Несмотря на всю осторожность, которую мы соблюдали, наша странная ситуация жизни втроем рано или поздно привлечет внимание и вызовет слухи, в этом можно не сомневаться. А нам совсем не нужно такое внимание и подозрение. К тому же, у меня нет ни причин, ни средств оставаться в Морелье, и мне нечего здесь делать. Мой товарищ проворчал, что в любом случае Морелья не представляет больше надежного убежища для доброго человека. Что он уже послал Раймонда Изаура исследовать для него южные земли, например, Мурсию, но наш друг еще не нашел нужного места для переселения.
Я же предполагал просто привести свою жену Раймонду в Кастельданс, где мы, мой брат Жоан и я, уже начали обустраиваться, чтобы проводить там каждый зимний сезон. Разумеется, добрый человек пойдет вместе с нами. Я не хочу его здесь оставлять. Он будет жить с нами, своими добрыми верующими, будет проповедовать для нас. А я, как всегда, буду помогать ему в нужде и разделять с ним все заработанное. В Кастельданс, близком к Льейда, он может открыть новую мастерскую гребенщика. Или, если он захочет, быть пастухом вместе со мной и Жоаном. Зато в Кастельданс никто не будет сомневаться, что Раймонда - это моя жена. Раймонда будет руководить нашим домом. И каждое лето будет ожидать меня на равнине.
Гийом пробормотал, что он подумает. Потом, без перехода, он послал меня в город купить дневную провизию.
- Отныне - это твоя забота. Теперь ты должен кормить семью. Купи все, что ты захочешь, для себя и Раймонды. А я должен заняться работой.
Когда я вернулся домой с куском баранины, то заглянул в мастерскую, где увидел Гийома, склонившегося, задумчиво и печально, над длинным куском тростника, из которого он медленно выпиливал гребень
- Что-нибудь не так? Что с тобой?
Он посмотрел на меня отсутствующим взглядом, долго ничего не отвечал, наконец, процедил сквозь зубы «ничего особенного», что меня не убедило, и механически продолжил свою работу. Наверху Раймонда радостно меня встретила, и я отдал ей тяжелый пакет с мясом. Готовя обед, она тщательно варила сразу в двух котелках: один, с нашим мясом, она поставила прямо на камни очага; а второй, где варился угорь для доброго человека, подвесила на крюке над огнем. Она объяснила мне, что часто так готовит, обязательно ставя рыбу над мясом, чтобы никакая капля жира feresa не попала в постное блюдо Монсеньора. В течение этих долгих лет у Раймонды появился большой опыт ухаживать за добрыми людьми. Сидя у очага, маленькая Гильельма была поглощена заботой о двух бульонах.
После достаточно унылого обеда Гийом Белибаст заявил, что не может вернуться к работе в мастерской, зашел в свою комнату и бросился на ложе. Так он оставался три дня и три ночи, не ел, не пил, а на мои попытки расспрашивать его отвечал только «ничего».
Атмосфера в доме начала сгущаться. Раймонда все чаще и надольше умолкала; однажды она сказала мне, что добрые люди привычны к таким долгим покаяниям, которые налагают на себя по известным им одним причинам. Но я заметил, что она бросает быстрые, озабоченные взгляды на комнату доброго человека. Каждую ночь она молча отдавалась мне, с прилежанием и даже, как я чувствовал, с некоторым счастьем. Об этом счастье говорил мне жар ее рук, которыми она обнимала меня.
ПЕЙРЕ МАУРИ - ДЕКАБРЬ 1319 ГОДА, МОРЕЛЬЯ
Я спросил Раймонду, желает ли она, чтобы я стал ее мужем; она мне ответила, что да, и у нас нет никаких препятствий к этому. Услышав это, еретик засмеялся и сказал, что мы хорошо сделали. И так, в том месте свершился брак между мной и Раймондой, в присутствии еретика и Гильельмы, дочери Раймонды. А потом мы все вместе поужинали угрем…
Показания Пейре Маури перед Жаком Фурнье, июнь 1324 года
Я услышал их шаги, как и ожидал, на ступенях лестницы. Они появились у перил и медленно спустились ко мне, а затем мы все вместе расселись у очага, вся семья. Гийом, Раймонда, маленькая Гильельма и я. Они не очень долго совещались вдвоем, в мастерской гребенщика. Насколько я понял, он сказал молодой женщине, что я просил его поговорить с ней. Несмотря на непонятный страх, от которого у меня слегка спирало дыхание, и с которым я ждал их появления, я абсолютно не сомневался в исходе дела. Ясно было, что это все уже решено заранее между ними. Иначе Гийом не рискнул бы делать мне такое предложение. Думаю, что без моего ведома они с Раймондой уже согласились с идеей, чтобы я на ней женился. А интересно, были ли они уверены, что я, в конце концов, приму это странное предложение? Но теперь молодая женщина появилась передо мной, опустив глаза, села напротив меня на сундук и расправила складки платья; она знала, что я смотрю на нее, как на женщину, которая может мне принадлежать.
Все эти годы я никогда не думал о Раймонде из Жюнак как о женщине, которая может стать моей женой - да, впрочем, и ни о ком другом. Раймонда Марти, жена или вдова Пикье, играла роль хозяйки дома ремесленника Пейре Пеншенье, и вся Морелья считала их законными супругами. Для верующих Сан Матео и других она была сестрой доброго человека, принявшего мученичество, верующей первого плана, тоже окруженной отражением ореола святости; той, которой было поручено отвечать за подпольное выживание Церкви. Потому я никогда даже не думал о том, чтобы смотреть на нее, как мужчина смотрит на женщину. По крайней мере, до последних месяцев, когда в моем сердце произошел такой переворот. И еще одно. Когда я узнал о тайной телесной связи между Раймондой и Монсеньором Морельи - вернее сказать, моим старым товарищем Гийомом Белибастом - то иногда, невольно, я искал глазами в ее фигуре интимную гибкость жестов, в ее манере держаться - отражение ее расположения духа, какие-то тревожащие знаки, по которым я пытался определить, до какой степени она была соблазнительницей, а до какой соблазненной, как стала из фиктивной супруги настоящей женой, желанной и обиженной, и как вообще началось подобное общение между ними.
Но теперь все причины - общий интерес нашей общины, необходимость организовать собственную жизнь, и особенно Спасение доброго человека - привели ее и меня друг к другу, и я почувствовал, что меня переполняют эмоции. Ведь Раймонда, как и Гийом, как и я, как и мы все, дочь Несчастья. Что она знала в своей жизни? Бегство, разлуку, страх и изгнание. За что можно было зацепиться, к чему могла привязаться эта несчастная женщина, кроме как к этому пропащему доброму человеку, который спасал ее от нищеты, и уже десять лет заботился о ней и о ее дочери. И я пообещал себе, что если подтвердится то, что она тоже хочет выйти за меня замуж, то я сделаю все, чтобы ее поддержать и утешить. К тому же, я все больше и больше видел в Раймонде красивую женщину, мое желание к ней росло, а чувства распирали грудь. Я уже даже начал бояться, что она скажет «нет».
Гийом Белибаст, Монсеньор, добрый человек, заговорил первым. Он сидел рядом со мной на лавке. Когда он начал говорить, предварительно откашлявшись, я заметил, что у него появился тон проповедника. Это была длинная речь, с некоторой серьезной высокопарностью в голосе. Раймонда, усевшись с дочерью напротив нас, на сундуке, упорно не поднимала глаз. Я не мог оторвать взгляда от ее рук. От двух соединенных, сжатых ладоней, которые она держала на коленях, словно две белые маленькие рыбки, выглядывавшие из-под темной ткани платья. Голос проповедника эхом звучал у меня в ушах. Плечом я чувствовал каждое его движение, и когда он набирал воздух, у меня тоже спирало дыхание:
- Брак, заключаемый попами в церквях, не стоит ничего. Брак не является таинством, за исключением того, который соединяет душу и Дух Святой в Церкви Божьей, при посредничестве добрых людей. Это не Бог, не Отец Небесный, заключает телесные браки. Однако и такой брак может быть освящен: тот, который объединяет верующих, устремленных к Добру. Ведь можно прочитать в святом Писании: «Сажайте перед воротами хорошую смокву, а не злобную колючку». И в этот святой брак добрые люди не вмешиваются, разве только для начала. Это дело верующих - заключать соглашения между собой, если они того пожелают, в присутствии добрых людей. И если они смогут жить в согласии между собой, то добрые люди будут удовлетворены. Никакого другого вмешательства в брак верующих у них нет. Пейре, Раймонда, делайте то, что вы хотите делать.
Теперь была моя очередь говорить. Признаться, я почувствовал внезапное стеснение, особенно когда наткнулся на восхищенный взгляд маленькой Гильельмы. Красивая девочка с чисто вымытыми и уложенными волосами, улыбалась, сидела подле матери. Я еще спрашивал себя, понимает ли она, что происходит, как вдруг, словно со стороны, услышал звук собственного голоса:
- Раймонда, хочешь ли ты, чтобы я стал твоим мужем?
- Да, - ответила Раймонда.
Я этого ожидал, однако спросил себя, неужели это я теперь действительно женат. Я поднялся; Раймонда тоже поднялась и стала напротив меня. Тогда я сделал надлежащий жест. Своей правой рукой я взял ее за руку, и, наконец, она на меня взглянула. От разгоревшегося очага половина ее лица раскраснелась. Ее глаза были широко раскрытыми, очень темными и блестящими. Словно глаза птички. Ее черты утратили несколько безразличную красоту, которая всегда ее будто скрывала. На меня смотрело лицо женщины, много видевшей в этой жизни. Ее взгляд был вопрошающим. Словно она хотела знать, кем я есть на самом деле. И тогда позади себя я услышал, как добрый человек засмеялся. Это был короткий смешок, но, без сомнения, радостный.
- Итак, свершилось, - сказал Гийом Белибаст. - Можно сказать, что вы хорошо поступили.
Маленькая Гильельма захлопала в ладоши. Она повязала волосы лентой. И когда Раймонда нежно, но твердо забрала от меня свою руку, я заметил, что на ней тоже праздничное платье, из плотной ткани, расшитой темно-красным, со светлыми галунами и с прорезями, откуда выглядывала теплая юбка из коричневой шерсти. Платье, делавшее ее талию стройнее и подчеркивавшее округлость бедер. Я смотрел, как она отошла по другую сторону очага, чтобы накрыть на стол вместе с дочерью. Красивая ткань вуали дрожала на ее плечах. Здесь я один был одет, как пастух, в тяжелый обычный камзол без всякого изящества. На лавке возле дверей я бросил широкий плащ из коричневой холстины, весь пропахший овцами и всеми горными ветрами. Я ведь не знал, как обернется моя жизнь.
Ужин был более молчаливым, чем обычно. Добрый человек торжественно благословил хлеб и раздал нам. Потом мы все вместе поели из одной миски угря, которого Раймонда долго варила с одной ей известными травами. Наконец, девочка, чуть не лопаясь от гордости, принесла большое блюдо с маленькими круглыми пирожными, которые она сама спекла из муки, оливкового масла и меда, а потом украсила изюмом. Она бросила на меня пронзительный взгляд перед тем, как спросить одобрения матери. Этим вечером добрый человек не проповедовал. Раньше, чем обычно, он удалился в свою комнату, чтобы совершать молитвы, а я остался с Раймондой и ее дочерью, которые стали стелить постель в фоганье около очага. Той ночью девочка не спала в комнате матери.
Той ночью я впервые попал в эту вторую комнату, пропитанную женственными запахами. Молодая женщина вошла туда первой, неся калель в руке. Я встретил ее у ложа, одетую в длинную рубаху. И той холодной зимней ночью, когда события сменяли друг друга как мячики в руках жонглера, я очень быстро стал мужем Раймонды. Она ни в чем мне не отказала. Она предложила мне себя, открылась передо мной без стеснения. А я старался быть терпеливым, мягким, нежным, и, лаская шелковую округлость ее бедра, думал, что если Бог так захочет, то нас, возможно, ждут счастливые дни.
Поздно ночью, когда я еще не спал, я услышал, как за перегородкой скрипнуло ложе Гийома Белибаста. Затем тяжелый стук, из чего я понял, что добрый человек упал на колени - а потом его голос, произносящий ночную молитву.
На следующее утро, когда занялся поздний зимний день, я встал в хорошем расположении духа и радостный. Моя голова была полна планов, которые я надеялся позже обсудить с Гийомом. Я встретил его у очага, где Раймонда пыталась развести огонь. Его мрачная фигура показалась мне более сгорбленной, чем обычно, и он повернул ко мне усталое лицо. Я, не дуя в ус, спросил его, думает ли он долго оставаться в Морелье. Несмотря на всю осторожность, которую мы соблюдали, наша странная ситуация жизни втроем рано или поздно привлечет внимание и вызовет слухи, в этом можно не сомневаться. А нам совсем не нужно такое внимание и подозрение. К тому же, у меня нет ни причин, ни средств оставаться в Морелье, и мне нечего здесь делать. Мой товарищ проворчал, что в любом случае Морелья не представляет больше надежного убежища для доброго человека. Что он уже послал Раймонда Изаура исследовать для него южные земли, например, Мурсию, но наш друг еще не нашел нужного места для переселения.
Я же предполагал просто привести свою жену Раймонду в Кастельданс, где мы, мой брат Жоан и я, уже начали обустраиваться, чтобы проводить там каждый зимний сезон. Разумеется, добрый человек пойдет вместе с нами. Я не хочу его здесь оставлять. Он будет жить с нами, своими добрыми верующими, будет проповедовать для нас. А я, как всегда, буду помогать ему в нужде и разделять с ним все заработанное. В Кастельданс, близком к Льейда, он может открыть новую мастерскую гребенщика. Или, если он захочет, быть пастухом вместе со мной и Жоаном. Зато в Кастельданс никто не будет сомневаться, что Раймонда - это моя жена. Раймонда будет руководить нашим домом. И каждое лето будет ожидать меня на равнине.
Гийом пробормотал, что он подумает. Потом, без перехода, он послал меня в город купить дневную провизию.
- Отныне - это твоя забота. Теперь ты должен кормить семью. Купи все, что ты захочешь, для себя и Раймонды. А я должен заняться работой.
Когда я вернулся домой с куском баранины, то заглянул в мастерскую, где увидел Гийома, склонившегося, задумчиво и печально, над длинным куском тростника, из которого он медленно выпиливал гребень
- Что-нибудь не так? Что с тобой?
Он посмотрел на меня отсутствующим взглядом, долго ничего не отвечал, наконец, процедил сквозь зубы «ничего особенного», что меня не убедило, и механически продолжил свою работу. Наверху Раймонда радостно меня встретила, и я отдал ей тяжелый пакет с мясом. Готовя обед, она тщательно варила сразу в двух котелках: один, с нашим мясом, она поставила прямо на камни очага; а второй, где варился угорь для доброго человека, подвесила на крюке над огнем. Она объяснила мне, что часто так готовит, обязательно ставя рыбу над мясом, чтобы никакая капля жира feresa не попала в постное блюдо Монсеньора. В течение этих долгих лет у Раймонды появился большой опыт ухаживать за добрыми людьми. Сидя у очага, маленькая Гильельма была поглощена заботой о двух бульонах.
После достаточно унылого обеда Гийом Белибаст заявил, что не может вернуться к работе в мастерской, зашел в свою комнату и бросился на ложе. Так он оставался три дня и три ночи, не ел, не пил, а на мои попытки расспрашивать его отвечал только «ничего».
Атмосфера в доме начала сгущаться. Раймонда все чаще и надольше умолкала; однажды она сказала мне, что добрые люди привычны к таким долгим покаяниям, которые налагают на себя по известным им одним причинам. Но я заметил, что она бросает быстрые, озабоченные взгляды на комнату доброго человека. Каждую ночь она молча отдавалась мне, с прилежанием и даже, как я чувствовал, с некоторым счастьем. Об этом счастье говорил мне жар ее рук, которыми она обнимала меня.