Сарацинские города. Часть 2. Глава 19
ГЛАВА 19
ПЕЙРЕ МАУРИ - САН МАТЕО, СЕНТЯБРЬ 1317 ГОДА
Мы вместе выпили. И тогда Гильельма сказала мне, что этот Арнот Бэйль - добрый верующий, и сын той самой славной Себелии Бэйль, которая была столь доброй верующей, что ничто не могло отвратить ее от веры. И что этот Арнот хороший башмачник, и сам зарабатывает себе на жизнь, и что между ними состоялся хороший разговор, и вскоре мы все обрадуемся, потому что наша Церковь возрастет в числе.
Показания Пейре Маури перед Жаком Фурнье, июль 1324 года
Я пришел в Пючсерда на святого Михаила сентябрьского, спустившись вниз с отарами. Я был один, мой брат Жоан вернулся в Монтайю со своими овцами. Я мог лишь тайно сопровождать его, вновь украдкой обнять своего отца, а потом опять пуститься в путь зимовий и изгнаний.
Я был счастлив встретить в Пючсерда людей из Монтайю, моих земляков. В этом году их пришло сюда еще двое. Двое молодых людей, долго боровшихся за то, чтобы преодолеть невзгоды своего детства. Как и Жоану, им было по восемнадцать лет. Как и тот, они нанялись в Капсир, в Доннезане, к дальним родственникам, а их отец и мать томились в застенках Монсеньора инквизитора Каркассона. Как и Жоан, они нанялись пасти овец, чтобы выжить. Они не могли вообразить иного ремесла, кроме занятия пастуха, и вот они здесь.
Так же, как и Жоан, они привели с собой по несколько овец. Но если Жоан был охвачен желанием вернуться в родную землю, они не хотели ничего больше знать о десятине, злобных слухах, голоде и сомнениях. Ни о попе, ни о бальи, ни о кастеляне, ни о его лейтенанте. Они стояли передо мной, один смеющийся, другой слегка испуганный. Арнот, брат моего друга Гийома Маурса, и Гийом Бэйль, сын покойного Раймонда Бэйля, который был храбрым мужчиной и хорошим верующим. Один черный, резкий, как и его старший брат, с длинной шевелюрой и острым взглядом, а другой светлый и румяный, как девица.
И вот юный Арнот Маурс повторил то, что сказал мне недавно мой отец: ректор Пейре Клерг стал настоящим царьком в Монтайю, он даже похоронил свою мать, старую Менгарду, перед алтарем церкви святой Марии по Плоти. Такую же старую еретичку, как мы все! Гийом Маурс сплюнул на землю и инстинктивно схватился за рукоять ножа на поясе.
Я забрал своих овец у Арнота Фабра, потому что он заявил, что хочет нанять меня сразу на три сезона и не меньше. А я хотел свободно ходить к своим товарищам на низкие зимовья, ниже долины Эбре, еще ниже, чем равнины Тортозы, пастбища которой мы уже почти истощили. В этом году нужно было заходить даже на земли королевства Валенсия. Серданьские скотоводы сейчас выговаривали себе право выпаса в долинах Калиг и Пенисколы, между морем и Сан Матео. В двух шагах от дома моих родных. Под далеким взглядом Сьерра Маэстра, где правит красавица-Морелья. По совету братьев Маурсов, я заключил договор на ярмарке в Пючсерда с Раймондом Барри, скотоводом, у которого работали они сами, и отары которого множились без меры. Я купил у него сто голов скота - тщательно выбранных. Арнот Маурс за меня поручился. Деньги, которых у меня не было при себе, я должен был взять в Сан Матео у своей тети Гильельмы. Деньги за шерсть и ягнят по уговору. И я отправился с другими пастухами на юг. Несмотря ни на что, я, как мне и хотелось, оставался сам себе хозяином.
Вместе с нами было двое серданьских пастухов, Жакме из Одейо и Гийом из Виа, а также старый товарищ Гийома Маурса и мой - Раймонд Баралье из Жебец. После того, как недавно в Тортозе мы с ним долго и откровенно выясняли отношения, я смог пробудить в нем бывшего верующего, и нас объединила нить доверия. Через некоторое время мы поселились в овчарнях на равнине: Гийом и Арнот Маурсы расположились между Калиг и Пенисколой; Гийом Бэйль и я - к северу от Сан Матео. Молодому человеку я доверил своих овец, а сам я, как более опытный, смотрел за ягнятами и марранами. Вечером у костра мы вновь были вместе. Я наблюдал за этим сыном Монтайю, выросшим без привязанностей и почти без корней. Вскоре я начну говорить с ним о вере наших отцов. Но пока, как только мне выпала такая возможность, я отправился в Сан Матео.
- Ты знаешь, кто сейчас в Сан Матео, Пейре? Знаешь, кого мы встретили? Ты никогда не догадаешься. Сына славной Себелии Бэйль из Акса…
Сын Себелии Бэйль. Я был застигнут врасплох. Перед моими глазами промелькнуло ласковое бледное лицо, взгляд цвета меда. Эта свойственная только ей атмосфера доброты. Подруга добрых людей, в доме которой, в Аксе, во времена Мессера Пейре Отье, встречались все подпольщики. Моя тетя Гильельма не знала, как передать мне свой восторг, а я пытался привести в порядок мысли, и быть как можно более осторожным, несмотря на радость, пронизавшую меня, словно лезвие ножа. Я даже не положил еще свой плащ на лавку.
- Сын дамы Себелии Бэйль? Это который?
- Арнот Бэйль! - воскликнула моя тетя. Он недавно бежал с родины в поисках своего брата Берната. Он нанялся к башмачнику Видалю, на главной улице. Работа у него идет хорошо, он зарабатывает себе на жизнь, это юноша серьезный, любезный и учтивый. И он добрый верующий. И он так похож на свою мать, что не остается никаких сомнений. Наша Церковь растет и множится, Пейре! Монсеньор радуется, твой дядя радуется. Почему ты не радуешься вместе с нами?
Я радовался, конечно, я радовался. Но я был и озабочен:
- Ты сказала, что Монсеньор радуется. Значит ли это, что он уже в курсе? Не хочешь ли ты мне сказать, что этот юноша уже был в непосредственном контакте с Добром?
Тетя подтвердила это без малейшего смущения.
- Само собой, Пейре. Он видел Монсеньора.
Ясно, значит, дела зашли настолько далеко. Тетя сделала все, что могла, чтобы этот Арнот Бэйль встретился с добрым человеком. Не в Морелье. Здесь, в Сан Матео, в этом доме, когда Монсеньор пришел купить тростника. Таким образом, можно сказать, что новоприбывший знал обо всех нас. Я усадил тетю Гильельму на лавку возле очага, взял ее за руку, посмотрел ей в глаза и попросил, чтобы она рассказала мне всю эту историю с самого начала. В подробностях.
Это началось в первые недели лета. Когда я был с другими пастухами на перевале Бага. Прошло уже более двух месяцев с того времени, как они его встретили, и он вошел в их жизнь, как он начал посещать их дом, и есть хлеб, благословленный добрым человеком.
Арнот Бэйль из Акса.
На лице тети сияла слабая улыбка самодовольства - а в голосе сквозило еще больше любезности, чем в поведении. Ведь именно благодаря ей в наш круг вступил этот новобранец, и она ожидала, что я оценю по достоинству ее подвиг. Однако, именно он заговорил с ней первым. Этот худенький юноша с черными волосами и ясными глазами, с приветливым лицом и учтивым голосом, специально вышел из лавки башмачника Видаля, чтобы поговорить с ней, однажды летним днем, когда она проходила по улице с одним из ослов дяди Пейре, громко крича: «А кому зерно молоть? Кому зерно молоть? Извоз зерна на мельницу!» Он так вежливо ее поприветствовал, так учтиво спросил, откуда она родом. Поскольку у него тоже был выговор графства Фуа, она даже не пыталась рассказывать ему сказки о Матеве из Сердани, потому что он вряд ли бы ей поверил. Она осторожно ответила, что родом из Савердена.
- Нет, - сказал он тут же, - так стеснительно и обворожительно улыбаясь, что ему сразу же можно было простить, возможно, обидные слова. - Нет, я Вам не верю. Вы ведь с гор. Я сразу же узнал Ваш выговор. Я уверен, что Вы из Монтайю или Праде!
- А Вы сами, откуда Вы родом?
Юноша немедленно ответил:
- Я из Акса, и меня зовут Арнот Бэйль. - Он немного помолчал, пока Гильельма обдумывала, к какой именно ветви Бэйлей из Акса может принадлежать это лицо и эти манеры, и тогда вновь заговорил, бросив на нее решительный взгляд. - Я сын Себелии Бэйль.
Гильельма пристально на него посмотрела и, уже не раздумывая, определила, к какому лагерю он относится, то есть, конечно же, к лагерю своей матери. И она заявила, что На Себелия была самой честной женщиной, которую она знала. Тогда Арнот Бэйль спросил ее, знает ли она, где найти его старшего брата Берната, которого он ищет в этих землях, то в одном городе, то в другом, вот уже много недель.
- Нет, увы. Столько наших беженцев рассеяны по городам королевства Арагон, ничего не зная друг о друге. Только случайно, как я и Вы сегодня, мы иногда можем встретиться…
Тетя Гильельма на минутку прервала свой рассказ, склонилась ко мне с выражением восторга, который я счел несколько надуманным, и прошептала:
- И тогда, Пейре, тогда я спросила его, устремлен ли он к Добру. И он ответил мне: «Да, ко всякому Добру, если оно нравится Богу». Он добрый верующий, Пейре. Только добрый верующий мог так ответить. К тому же, он сын Себелии Бэйль. Как может быть иначе? Как он может не придерживаться веры своей матери? Он даже сказал, что давным-давно в Аксе, в доме матери, он видел Господ, Senhers Пейре и Жаума Отье…
Я встревожился не на шутку. Я сказал тете:
- Ты так неосторожна. Откуда ты знаешь, что это сын На Себелии? Это может быть доносчик, какой-нибудь шпион Инквизиции из графства Фуа, который пришел выяснить, что ты думаешь о нераскаявшейся и сожженной еретичке? А ты сразу же, не раздумывая, заявила ему, что она была самой честной женщиной… Ты себя выдала как добрую верующую! А потом ты еще и свела его с Господином, Senher Пейре Белибастом. А если он продаст доброго человека? Если он всех нас выдаст?
- Нет, Пейре, ты увидишь, ты увидишь его лицо. Его глаза. У него глаза матери. Нет никакой опасности. Это на самом деле Арнот Бэйль. Он не самозванец.
Ей до такой степени удалось меня убедить, что я, ожидая увидеть самого Арнота Бэйля, стал чувствовать искреннюю радость. Тетя Гильельма еще сказала мне, что, прежде чем пригласить юношу к ним, прежде чем ввести его в круг верующих и познакомить с добрым человеком, она соблюла все необходимые предосторожности. Сначала она рассказала об этом самому доброму человеку, сразу же, как тот пришел в Сан Матео. Гийом Белибаст решил самолично составить о нем впечатление. По его просьбе, Гильельма и ее брат Пейре провели его до лавки башмачника Видаля, где он мог наблюдать за Арнотом Бэйлем, не будучи замеченным. И когда моя тетя повела разговор с Арнотом, добрый человек смотрел, слушал, но сам ничего не говорил. Он пытался понять по выражению лица молодого человека, не несет ли его ясность и откровенность тень какой-либо скрытности, и искал в чертах сына отблеск лица матери. И он пришел к благоприятному выводу. Тогда добрый человек объявил верующим, что намерен рискнуть.
Это меня окончательно убедило. Я знал, что Гийом Белибаст искусно разбирается в людях. Я доверял его суждению. К тому же, он фактически принял Арнота Бэйля в круг верующих Сан Матео. Он проповедовал для него, он благословил для него хлеб. И, как сказала мне тетя, молодой человек продемонстрировал добрую волю узнать об обрядах и благом учении Церкви Божьей, чтобы стать одним из нас. «Нужно, чтобы ты увидел его лицо, Пейре, и тогда ты сразу все поймешь». И после этих слов я попросил тетю безотлагательно привести его от башмачника, у которого тот работал.
Когда он вошел вместе с ней в дом, я поднялся с лавки и подошел к нему, чтобы достойно и вежливо поприветствовать его. Арнот Бэйль, молодой человек из моих родных мест и моего круга. Невысокая худощавая фигура, которая, однако, выглядела крепкой и сильной. Одежда бедная, но чистая. Он вежливо отбросил капюшон. Я приветствовал его, улыбаясь, протянул ему обе руки, обнял и пожелал ему всяческого добра, которое может принести ему этот день. Пожатие его рук показалось мне искренним и твердым, а молодое, чисто выбритое лицо - открытым и учтивым. Не отпуская его руки, я ввел его в дом, попросил сесть, сам сел рядом с ним у очага, пока тетя Гильельма готовила нам ужин. Тогда, глядя ему прямо в лицо, я спросил его, действительно ли он сын На Себелии Бэйль, как мне об этом сказали. Но убедил меня не его ответ - его лицо говорило больше, чем слова. Его глаза, его выговор. Молодой человек из Акса, из графства Фуа.
- Да, это моя мать.
- Значит, ты сын самой лучшей и честной женщины, которую я когда-либо знал. Хотел бы я быть там, где теперь пребывает душа твоей матери…
Его лицо слегка изменилось, но он не опустил взгляда. По нему словно пробежала тень какого-то чувства, что было видно по трепетанию век, по глазам, таким же ясным, как и у его матери. Я продолжал дружески улыбаться ему. Скорее всего, он унаследовал от отца темные волосы и некоторую округлость щек и своеобразную мужскую гордость, которую он скрывал под учтивостью манер. Но в его глазах я словно бы видел его мать. На Себелию, подругу Добра и добрых людей. Она была арестована, когда пыталась скрыться от расследований Монсеньора Жоффре д'Абли, инквизитора Каркассона. Это было в 1308 году. Ее поймали солдаты на дороге, возле Оспиталет Сен-Сюзан, когда она пыталась бежать к своей сестре, что была замужем в Андорре. Сам я много лет, еще до того, как сбежать от Инквизиции, часто бывал в ее доме, настоящем Божьем доме, где всегда можно было встретить добрых людей. Я повернулся к молодому Бэйлю:
- А какой именно ты сын На Себелии?
- Арнот. Когда я был ребенком, меня звали Ноди…
Ноди, я помнил.
- Но я тебя едва знал, ты был чуть ли не грудным младенцем…
И я сказал ему то, что знал: его мать оставила дом его отца, который не был добрым верующим, когда ее старший сын Понс стал добрый человеком вместе со своим другом Жаумом Отье, сыном Мессера Пейре. Себелия забрала с собой, в свой дом в Аксе, дочь Раймонду и сына Берната, которые были уже достаточно взрослыми, чтобы она могла их вырастить в устремлении к Добру. С двумя другими, младшими детьми, она должна была расстаться. Она доверила Пейре своей сестре Азалаис, которая жила в Андорре или в Уржель, а самый младший, Арнот, остался у отца, нотариуса Арнота Сикре, в Тарасконе.
- Ты ведь почти не знал свою мать, Арнот. Так же, как и старшего из твоих братьев, Понса, который стал добрым человеком. И если ты действительно встречал Senhers, Господ Пейре и Гийома Отье, как ты сказал моей тете, то ты был слишком мал, чтобы что-либо понимать. А если тебя вырастил отец, то ты не можешь быть добрым верующим…
- Но Вы же поможете мне им стать? Я бы хотел вернуться к вере моей матери…
Его ответ меня тронул. Он говорил шепотом, и это звучало искренне. Я спросил его, встречал ли он уже Монсеньора Морельи - как раз настал подходящий момент. Я чувствовал себя обязанным предупредить его. Я не хотел, чтобы у него создалось ложное впечатление. Монсеньор Морельи не мог проповедовать так красиво, как Господа из Акса его детства и моей юности. Монсеньор Морельи - бывший пастух, а н е бывший нотариус. Он не учился в тулузских школах, он не знает латыни, я даже не знал, умеет ли он читать из книги Евангелий, не говоря уже о других книгах. Вот если бы он мог слышать пятнадцать лет назад, как проповедуют senhers, Пейре и Жаум Отье, - вот те были проповедниками во славе! Гийом Белибаст делает все, что может, и так, как он может. Однако я не хотел, чтобы этот сын нотариуса из Тараскона отнесся к нему с презрением или недооценил то, что он является нашей Церковью Божьей. Он был той Церковью, которую я хотел защищать, а еще он был братом Берната и моим старым товарищем. Наш мужественный бычок из Разес, который не побоялся бросить вызов всем опасностям мира сего, чтобы помочь нам спасти наши души. И даже если у него все еще есть остатки себялюбия и жадности, он тщательно соблюдает все воздержания добрых христиан и молится за нас Отцу Небесному.
- Монсеньор Морельи, даже если он не столь учен, как senhers, Господа Пейре и Жаум Отье, все же, как и они - добрый христианин Церкви Божьей. И в Царствии он получит ту же награду, что и они. Ибо сказано в Писании, что тот, кто знает хоть одно доброе слово, но соблюдает его, имеет столько же заслуг, как и тот, который знает сто тысяч. Что же до меня, то я уже припозднился, и должен возвращаться к своим животным, а Вы все еще не entendensa de be, не устремлены к Добру. Но мы будем часто встречаться, и когда мы просветим Вас, я уверен, Вы станете хорошим человеком.