«Пушкинский дом», как производственный роман и про «Клуб 27»
Как уже говорил, прошедшей зимой читал непрочитанное и дочитывал недочитанное. А с книгой Андрея Битова «Пушкинский дом» получился случай передочитывания. Сейчас расскажу.
В 1987-м году журнал «Юность» напечатал книгу Битова «Учитель симметрии». Мне было 14 лет; я прям ушёл в абсолютный восторг. Это нормально. Потом ещё читал «Аптекарский остров», «Жизнь в ветреную погоду» и разное. Восторг сохранялся. А «Пушкинский дом» увидел в 1990-м году и почти никак.
Сначала в первой части не оценил линию с дядей Диккенсом и особенно с дедом. К тому времени нас уже немножк перегрузили разоблачениями Сталина, и абсолютное признание правоты сидевших как-то напрягало. Материально жизнь делалась заметно хуже, это даже первокурснику стало заметно. Вторая часть книги тож не понравилась, ибо путаные отношения с барышнями меня не привлекали ни тогда, ни после. Третью дочитывал уже, во-первых, по инерции, а, во-вторых, не понравилось о пьянке: «Москву-Петушки» тогда уже прочёл и тамошнее описание алкопотребления было куда веселей и ближе. Хотя сам в 90-м году к спиртному испытывал негатив.
В отличие от темы с противуположным полом, отношение к алкоголю у меня с годами сильно сместилось, но «Пушкинский дом» как-то не перечитывал. Теперь перечитал. Отношения не переменил только ко второй части. Но про неё дальше.
Сначала про стиль и контекст. Замечательные афоризмы частью помню с прежних времён: «раскладушка, сложенная, как сороконожка»; или в современности воспринимаемое иначе: «не искаженная отношениями любовь»; или классика: «нить его жизни мерно струилась из чьих-то божественных рук, скользила меж пальцев»; или новая, блин, классика: «по правовой норме, хотя и по предельному допуску». О связках меж такими фразами - не то чтобы провальных связках, но явно: связках - тож много где написано.
Есть загадки. Например, о сходстве «Пушкинского дома» с упомянутой поэмой «МосКВА-Петушки» и романом Набокова «Дар» написаны статьи. Их найти легко. Однако вот что пишет сам Битов о встрече с Бродским после того, как сдал свою книгу в редакцию: «Набокова я ещё не читал ни строчки». А «МосКВА-Петушки» появились просто позже. Кстати, в той же статье есть о размерах советских авансов и гонораров, но это вовсе другая история. Мы про книжку.
В первой части, повторю, бесило тотальное чувство всеобщей вины. Нормальным себя чувствовал только дядя Диккенс. Ну, так он и есть нормальный! Ветеран всех войн, отсидел ни за что, человек с добрейшими закидонами. Дед местами так себе: «Я именно заслуженно пострадал... Словечко-то какое! За-слу-женно! Меня посадили за дело». Это важный момент: когда человек за дело пострадал, он ещё злее. Да и давали «за дело» чаще меньше, чем за просто так.
Но вот почему дед сам себя чувствует виноватым и считает, что все перед ним виноваты - дак это неясно. Скорее уж, все правы. И он прав, и родня. И даже те, кто, вроде, всеми этими делами рулил. Делали всё, как могли. Просто время такое было.
Про вторую часть уже сказал: тут можно читать любую повесть Битова на тему «отношений». Никогда не понимал, зачем самому мучаться и других мучить. Нравится - ОК. Не нравится - расстанемся хорошими друзьями.
Но для третьей части вторая необходима. Хотя б для раскрытия характеров. Парнишка тихонько шёл к успеху: «Лева не оставлял следов, а потому впереди открывалась ему широкая и гладкая дорога, по которой дальше всего можно пройти незамеченным». Так-то ему и Митишатьеву лет не много и не мало: «Лева уже дописывал диссертацию, а Митишатьев только поступал в аспирантуру. Оба теперь производили весьма солидное и заурядное впечатление». Ага. В двадцать семь лет:). Хотя тут опять хитрый момент: роман появился одновременно с рождением «Клуба 27». Именно в год завершения «Пушкинского дома» (плюс-минус несколько месяцев) умерли Брайан Джонс, Дженис Джоплин, Джим Моррисон, Джими Хендрикс. И персонажам книги тоже по 27. И героям Лёвиной статьи - Пушкину, Лермонтову и Тютчеву - в момент написания стихотворений о пророках было по 27.
И Битов сам пишет, как бы от лица Лёвы, но не совсем: «…люди рождаются и живут непрерывно до двадцати семи лет (год-два - туда-сюда - все равно, в двадцать семь, утверждает Лева) : они живут непрерывно - и в двадцать семь умирают. К двадцати семи годам непрерывное и безмятежное развитие и накопление опыта приводит к такому качественному скачку, к осознанию системы мира, к необратимости жизни. С этого момента, говорит далее Лева, человек начинает „ведать, что творит”». Словом, символизма в книге хватает, но суть проста: Лёву оставили дежурить, а он вместо завершения диссертации устроил групповую пьянку с погромом ценных экспонатов и всем таким.
Вот тут чувствуется разрыв времени. Гораздо сильнее, чем когда Битов говорит о разнице между пятидесятыми годами и финалом шестидесятых: «Так или иначе, они ведь себя - „положили” ... Лучшие годы (силы) не худшей части нашей молодежи, восприимчивой к незнакомым формам живого, пошли на сужение брюк. И мы им обязаны не только этим (брюками), не только, через годы последовавшей, свободной возможностью их расширения (брюк), но и нелегким общественным привыканием к допустимости другого: другого образа, другой мысли, другого, чем ты, человека. То, с чем они столкнулись, можно назвать реакцией в непосредственном смысле этого слова. Как раз либеральные усмешки направо по поводу несерьезности, ничтожности и мелочности этой борьбы: подумаешь, брюки!.. - и были легкомысленны, а борьба была - серьезна. Пусть сами „борцы” не сознавали свою „роль”: в том и смысл слова „роль” , что она уже готова, написана за тебя и ее надо сыграть, исполнить. В том и смысл слова „борцы”. Пусть они просто хотели нравиться своим тетеркам и фазанессам. Кто не хочет... Но они вынесли гонения, пикеты, исключения и выселения с тем, чтобы через два-три года „Москвошвей” и „Ленодежда” самостоятельно перешли на двадцать четыре сантиметра вместо сорока четырех, а в масштабах такого государства как наше - это хотя бы много липших брюк...». Дальше он ещё пишет о разнице между пятьюдесятью рублями до реформы 1961-го года и после оной. Это убедительно, но не так убедительно, как про синьку на рабочем месте.
В принципе, на дежурстве можно нажраться и сейчас. Только в одиночку. Видеокамеры же. Компанию на службу не проведёшь.
В плане повествования важней момент, отчего Лёва созвал таких разных и ненужных себе людей, как Бланк (это про дедушку дедушки Ленина, да?) и Митишатьев с девачками, но реально - устроил пьянку средь материальных и культурных ценностей, а потом изумляется последствиям.
Веничка хотя бы не изумлялся.
#веснаестьвесна