МЕНАХЕМ БЕГИН: ПОРТРЕТ В ИНТЕРЬЕРЕ
Из воспоминаний видного израильского дипломата Шимшона Арада. Статья рассказывает о встрече автора с будущим премьер-министром Израиля и лауреатом Нобелевской премии мира Менахемом Бегиным, знакомит с главными вехами его биографии
Шимшон АРАД
Фото: Менахем Бегин, 1948.
Бегин (в центре) на учениях Бейтара в Польше (1935). Рядом с ним Моше (Муня) Коэн.
Несколько лет назад в Израиле была опубликована новая биография Менахема Бегина. Прочел её с большим интересом, хотя о жизни этого героического человека знал, как казалось, все.
Моя личная встреча с ним произошла около пятидесяти лет тому назад. К сожалению, она была единственной и по стечению обстоятельств произошла в Нью-Йорке. Бегин тогда был министром "без портфеля" в кабинете премьер-министра Леви Эшколя; я в то время был израильским послом в Мексике.
Так вышло, что его визит совпал с очередным заседанием Генеральной Ассамблеи ООН, где я должен был присутствовать в качестве делегата от Израиля. Для того, чтобы наша встреча всё же состоялась, Бегин сделал в Нью-Йорке остановку по пути в Мексику: он хотел получить некоторые рекомендации, которые необходимы при первом посещении политиком государства. Ему хотелось побольше узнать об отношении правительства Мексики к Израилю и, конечно, из первых рук получить информацию о еврейской общине и её лидерах. В нашей короткой беседе Бегин проявил предельный интерес и живое любопытство к этой стране. Я был впечатлен его тонкими, интеллектуальными вопросами. Знакомство с новой книгой подтолкнуло поделиться с читателями и моими личными впечатлениями.
Бегин родился в Польше в большой еврейской семье. Будучи сионистом уже по семейной традиции, в 1925 году в двенадцатилетнем возрасте он и два его брата становятся участниками молодёжной сионистской организации "А-шомер а-цаир". Но их участие в этом движении было недолгим. В 1929-м в его родной город Брест с выступлениями прибывает Зеев Жаботинский. Под впечатлением его лекций в шестнадцать лет Бегин с братьями примыкает к радикальному крылу движения сионистов-ревизионистов. Увлеченный выступлениями его основателя, Менахим вступает в молодёжную организацию ревизионистов "Бейтар". С этого момента преданность идеям Жаботинского стала священной для Бегина.
После нападения нацистской Германии на Советский Союз летом 1941 года пять тысяч евреев города Бриска были уничтожены, среди них и вся семья Бегина. Он поклялся отомстить за убийство родных и близких. Надо отметить, что глубокая враждебность к немцам и недоверие к "гоям" вообще стали неотъемлемой частью его характера. Но в отличие от Жаботинского, который был под влиянием либерального национализма западных европейцев, Бегин, как и многие другие его польские современники, находился под сильным влиянием польского наследия национализма и милитаризма.
Мой близкий друг служил в нашем министерстве обороны в то время, когда Бегин был министром без портфеля. Он рассказывал мне, что его всегда поражала одна и та же картина: если в помещении присутствовал Бегин и входил кто-либо из военных высокого ранга, то он обязательно вставал, чтобы по военному приветствовать его. Пройдут годы, и Бегин с нескрываемым раздражением будет отвечать на все вопросы, связанные с тяжким "наследием" польского милитаризма.
Бегин, замаскированный под "Раби Сассовера" со своей семьей, в период подпольной деятельности в ЭЦЕЛЬ.
Попасть под полное влияние Жаботинского вовсе не означало, что Бегин автоматически следовал взглядам своего лидера. К примеру, проект соглашения Жаботинского с Бен-Гурионом в 1934-1935 годах, призывающий к перемирию между Гистадрутом и Профсоюзом ревизионистов, был Бегиным отклонён. Более серьезный был их спор о том, каким должно быть наше поведение в ответ на усиливающиеся арабские беспорядки в тридцатых годах. Жаботинский убеждал всех проявлять сдержанность, надеясь всё же получить британскую поддержку, в то время как Бегин был сторонником жестких антиарабских репрессий. Дебаты иногда принимали довольно некорректные формы. Жаботинский мог, к примеру, отреагировать на выступления Бегина об ответном терроре, заявив, что речь молодого лидера больше напоминает ему "скрип несмазанной двери". Это можно было понять так: мол, кто это там ещё "пищит"? Поэт Ури Цви Гринберг, присутствовавший на выступлениях Бегина, позже напишет: Бегин часто вёл себя так, словно "думал, что он - Жаботинский".
В 1943 году Бегин, был назначен руководителем организации "Иргун Цваи Леуми". Следует особо отметить, что первым решением на этом посту стало публичное заявление (не надо забывать, что война против нацистской Германии была в полном разгаре) о восстании против мандатных властей Великобритании. В декларации восстания были перечислены условие образования еврейского государства.
Подобное не было новинкой, поскольку годом ранее Бен-Гурион представил в Нью-Йорке "Программу Билтмор" ("Билтмор" - название гостиницы в Нью-Йорке, где этот документ был оглашён) по учреждению в Палестине еврейского государства. Эта программа поставила цели построения государства, определила возможности управления репатриацией, задачи урегулирования вопросов земли и её защиты. Бен-Гурион, напомню, был избран председателем Еврейского Агентства (Сохнута). Он очень быстро понял, что террористические действия против британцев могут затруднить дипломатические усилия и повредить жизненно важным интересам еврейского народа в тот период. Это решение базировалось на обещаниях премьер-министра Черчилля создать после войны еврейское государство и согласиться на формирование Еврейской бригады в 1944 году для борьбы с Гитлером под еврейским флагом.
Горящий корабль "Альталена" у берегов Тель-Авива
Бегинская декларация бросала своего рода вызов решению Бен-Гуриона и тем, кто за ним стоял. Бегин утверждал, что военные действия могут помочь дипломатическим усилиям Еврейского Агентства. Этот аргумент не был воспринят. Бегин и его коллеги в ответ довольно самонадеянно потребовали специального права для неповиновения.
Сейчас уже можно сказать, что, независимо от разногласий с политикой Бен-Гуриона, Бегин всю свою жизнь твёрдо придерживался и уважал один ясный принцип - предотвращение гражданской войны любой ценой. Лишь один раз в своей долгой политической жизни он пошёл против самого себя, когда насилием попытался помешать одобрению Кнессетом соглашений по репарациям с Западной Германией. За исключением этого довольно сложного и противоречивого случая его справедливо можно назвать национальным лидером, который всегда стремился соблюдать и соблюдал правила демократического процесса, даже тогда, когда некоторые из его коллег были готовы преступить через него.
Трагедия корабля "Альталены" летом 1948 года была зловещим событием в нашей истории. Оружие и боеприпасы предназначались для сепаратистской милиции в Иерусалиме. "Альталена" была загружена ими и плыла к недавно образованному еврейскому государству, правительство которого считало борьбу за Иерусалим национальным обязательством, а не фракционной прихотью. Все это происходило во время войны за Независимость. Совет Безопасности ООН вынес решение о прекращении огня, и правительство Израиля объявило о принятие этого решения, которое также запрещало импорт оружия. Бегин и его коллеги полагали, что "Иргун Цваи Леуми" имела право бросить вызов недавно учрежденному правительству Израиля, которое постановило, что Иерусалим должен быть под его юрисдикцией, в то время как Бегин полагал, что Иерусалим был вне юрисдикции национального правительства.
Бегин, Картер и Садат в Кемп-Дэвиде.
Нет сомнения, что самые главные достижения Бегина в период, когда он был премьер-министром, - мирный договор с Египтом и разрушение иракского ядерного реактора. Но следует помнить, что именно в его правление произошли такие трагические события, как война 1982 года в Ливане, которая, как показало время, оказалась бесполезной, дорогостоящей и слишком затяжной. Именно Бегин представлял и поощрял идеологическую поляризацию, которая, к сожалению, не принесла ничего хорошего нашей стране.
Перевела Тамара Лахтер
Журнал «Исрагео»