(no subject)
- Корова безрогая!
- Кошка дранная!
- Оглобля стоеросовая!
Вся деревня с безопасного расстояния с тоской наблюдала, как возле единственного колодца хаются две известные на всю округу ведьмы: смурная Рода и сероглазая Онежа. Попасть под горячую руку двум крикуньям не хотелось никому: в любую минуту брошенное в горячке спора слово могло обернутся заклятьем: тому наглядным свидетельством были регулярно бродившие по деревне до самого заката облезлые кошки с человечьим взглядом и понурые козы в сарафанах. Поэтому бабы с пустыми ведрами терпеливо ждали за пригорком, пока ведьмы закончат свои разборки. С гораздо меньшим терпением в сторонке конца ругани ждали местные выпивохи и ребетня: не раз случалось, что увлекшиеся ведьмы обращали воду в чистый самогон или смородиновый кисель, а то и вовсе в неведомую шипучую сладкую бурду.
- А чтоб тебе пусто было!- выкрикнула в сердцах Онежа и, охнув, зажала себе рот. Но слова уже сорвались с языка, вытянулись серой лентой и мгновенно оплели Роду. Та так и осталась стоять с открытым ртом и помертвелым взглядом.
Казалось, в жарком мареве лопнула струна. Даже петухи, вопреки основам мироздания, поперхнулись собственным криком. Рода недвижно стояла, словно подернутая тусклой пеленой, Онежа, не веря сама себе, протянула руку и дотронулась до своей врагини. Бережно она взяла безучастную Роду за руку и повела за собой, та медленно пошла за ней мимо притихших деревенских. Онежа привела заговоренную на пригорок за деревней, тот самый, с которого видно сперва глубокое поле, а за ним густо-черно-зеленый лес. До самого заката Онежа боялась отпустить руку Роды. Едва дыша, она следила, как неспешно и степенно солнце начинает опускаться к лохматым вершинам. Наконец, когда красные лучи хлынули последними ручейками, рука Роды судорожно дернулась и медленно сжалась. Онежа тревожно взглянула в прояснившиеся глаза ведьмы:
- Как ты? И неловко сглотнув, добавила: прости меня, дуру...
Рода помолчала, огляделась вокруг, глубоко, полной грудью вздохнула, отняла руку у Онежи и проворчала:
- Слышь-ка, у меня в погребе стоит последняя банка ромашкового варенья. Ты, небось, сроду такого не пробовала. Пойдем, дам ложку облизнуть.
Онежа хотела было взъерепениться, но вместо этого сказала:
- А у меня отвар медовый с семью травами есть, трехлетний. Пойдем.
Темнело, где-то залаяли собаки. На небе загорались первые колкие звезды.
- Кошка дранная!
- Оглобля стоеросовая!
Вся деревня с безопасного расстояния с тоской наблюдала, как возле единственного колодца хаются две известные на всю округу ведьмы: смурная Рода и сероглазая Онежа. Попасть под горячую руку двум крикуньям не хотелось никому: в любую минуту брошенное в горячке спора слово могло обернутся заклятьем: тому наглядным свидетельством были регулярно бродившие по деревне до самого заката облезлые кошки с человечьим взглядом и понурые козы в сарафанах. Поэтому бабы с пустыми ведрами терпеливо ждали за пригорком, пока ведьмы закончат свои разборки. С гораздо меньшим терпением в сторонке конца ругани ждали местные выпивохи и ребетня: не раз случалось, что увлекшиеся ведьмы обращали воду в чистый самогон или смородиновый кисель, а то и вовсе в неведомую шипучую сладкую бурду.
- А чтоб тебе пусто было!- выкрикнула в сердцах Онежа и, охнув, зажала себе рот. Но слова уже сорвались с языка, вытянулись серой лентой и мгновенно оплели Роду. Та так и осталась стоять с открытым ртом и помертвелым взглядом.
Казалось, в жарком мареве лопнула струна. Даже петухи, вопреки основам мироздания, поперхнулись собственным криком. Рода недвижно стояла, словно подернутая тусклой пеленой, Онежа, не веря сама себе, протянула руку и дотронулась до своей врагини. Бережно она взяла безучастную Роду за руку и повела за собой, та медленно пошла за ней мимо притихших деревенских. Онежа привела заговоренную на пригорок за деревней, тот самый, с которого видно сперва глубокое поле, а за ним густо-черно-зеленый лес. До самого заката Онежа боялась отпустить руку Роды. Едва дыша, она следила, как неспешно и степенно солнце начинает опускаться к лохматым вершинам. Наконец, когда красные лучи хлынули последними ручейками, рука Роды судорожно дернулась и медленно сжалась. Онежа тревожно взглянула в прояснившиеся глаза ведьмы:
- Как ты? И неловко сглотнув, добавила: прости меня, дуру...
Рода помолчала, огляделась вокруг, глубоко, полной грудью вздохнула, отняла руку у Онежи и проворчала:
- Слышь-ка, у меня в погребе стоит последняя банка ромашкового варенья. Ты, небось, сроду такого не пробовала. Пойдем, дам ложку облизнуть.
Онежа хотела было взъерепениться, но вместо этого сказала:
- А у меня отвар медовый с семью травами есть, трехлетний. Пойдем.
Темнело, где-то залаяли собаки. На небе загорались первые колкие звезды.